Становление (СИ)
— Хорошо, все в силе. Уходи из своих остальных грязных дел, работай только по трактирам! Гибче будь! Я так понимаю, что с силой уже не очень хорошо, людей потерял, в крайнем случае, прикройся мной. Я предупрежу своих людей, что по необходимости оказали помощь. Ты уже знаешь, кто я, нужен буду — найдешь. А дальше подумаем, — сказал я.
— Так это вы стреляли на Мойке? — спросил, ухмыляясь Янош.
— Ха-ха. А вы, пан Крыжановский веселый! — я искренне рассмеялся.
— Попробовать стоило бы. Ходят слухи, то за стрелка кое-кто готов платить пять тысяч серебром, — усмехнулся и бандит, который, как я думаю, готов стать на путь исправления.
Только еще чуточку грязных дел сделает для меня, ну и все, можно становиться правильным.
*……………*……………*
Петербург
18 декабря 1795 года. Вечер
После Пылаева, я направился на квартиру к одному человеку, через действия которого хотел, чтобы русский поход на Кавказ состоялся.
Вечером я стремился завершить дела, чтобы уже послезавтра полностью сконцентрироваться на работе в Сенате. Взяв подготовленное письмо, выверенное, не раз переписанное, я поехал к Мириану Багратиони, ну или как его еще именовали, Мириану Ираклиевичу Грузинскому.
Грузинская диаспора в Москве и Петербурге разрасталась и она, как было известно многим, близко к сердцу восприняла известия о Крцанистской битве, ну и о последующем разграблением и практическом уничтожении Тифлиса. Даже тот самый, который уже позиционировал себя, как русского человека, Петр Багратион, и тот стремился всеми силами уговорить Екатерину Алексеевну ускорить процессы формирования экспедиционного корпуса на Кавказ. Не успел.
Павел Петрович уже заявил о том, что он не желает воевать с кем бы то ни было. Армия замерла в ожидании реформ и возвращения старых порядков, со всеми буклями, косичками и шагистикой. Потому был большой риск, что действия Ага Мухаммад-хана Каджара останутся без внимания России. А это значит, что мы, русские, вновь будем создавать себе проблемы, чтобы после героически их преодолевать. Сперва отдадим весь Кавказ персам или туркам, они там укрепятся, а после кровавыми штурмами мы их выбьем. При этом теряя своих людей, ресурсы, ну и кровью восстанавливая к себе уважение.
В письме, которое удалось передать младшему сыну картли-кахетинского царя Ираклия II, коим и являлся Мириан Ираклиевич, была не просьба о помощи, а мольба к русскому монарху. Ни слова про то, что Российская империя должна выполнить свои обязательства, предписанные в Георгиевском трактате, но были намеки на это. А еще, письмо было составлено, словно оскорбленная девушка Грузия просит сильного и честного рыцаря, русского царя, защитить честь и достоинство той, которой была обещана защита. Именно так, чтобы Павел Петрович — рыцарь — как он себя позиционирует, не имел шансов отказать, без того, чтобы не растоптать свою честь.
И письмо это должно исходить от того, кто имеет непосредственное отношение к Картли-Кахетии. Повезло, что Мириана Багратиони не оказалось дома и письмо было отдано слуге. Встречаться и объясняться не хотелось.
Не получится так достучаться до императора, тогда буду думать, как действовать дальше. Важно, чтобы те силы, которые уже готовы выступать, все-таки отправились на Кавказ, пока еще не слишком поздно. Не придет Россия в регион сейчас, дальше восстанавливать репутацию среди кавказских народов, будет ой как сложно.
С Павлом Петровичем я решил «работать» тонко, через эмоции и творчество. Как сейчас с письмом.
Что сделать такого, чтобы имя сразу же прозвучало очень громко? Ну и чтобы иметь возможность заработать на эмоциях государя? Я знал, что император начнет свой аукцион щедрости в самое ближайшее время. Павел Петрович осуждает свою мать за фаворитизм, утверждая, что она много земли и душ передала любовникам. И это так.
Но Павел… Если он поведет себя таким же образом, как и в иной истории, то сам за время своего правления раздаст земли едва ли не больше, чем мать. При том, что править Павел Петрович будет несравненно меньше, ну если я не подкорректирую историю своим вмешательством.
Моему покровителю уже обещано полное погашение долгов, а это более трехсот тысяч рублей — линейный корабль, два фрегата и почти стоимость плавания до Калифорнии. Так, просто выкинул транжире Куракину, вместо того, чтобы вложить эти средства в полезное дело.
А что может получить человек, который сочинит сверхпафосное стихотворение и в добавок к нему вероятный гимн Российской империи? Надеюсь, что хоть что-то.
Вот в этом есть некоторая прелесть для попаданца. Можно войти в доверие, вспомнить хотя бы школьную программу и выдать публике все стихи и «Парус одинокий», «Белую березу». Может рановато для стихов народолюбца Некрасова, но вот многие иные подойдут.
— Боже, Царя храни, славному долги дни дай на земли! Гордых смирителю, слабых хранителю, всех утешителю — все ниспошли! — зачитывал я свой вирш [Жуковский В. Молитва русских. Полное стихотворение в приложении].
Это же чудо, как подходит к характеру Павла Петровича. Всех утешать… Это он, это император. И пусть Павел никого и не будет никогда утешать, но от этого он не перестанет ощущать себя этаким рыцарем, который строптивого укротит, ну а слабого утешит.
Если за это стихотворение я не получу чего-нибудь полезного, хотя бы и денег, то плохо понимаю людей и Павла Петровича, в частности. А, почти уверен, что понимаю. Ведь не только вижу современного монарха, слышу, что о нем говорят, анализирую его поступки, но я знаю и то, что он будет делать, или уже сделал, но в иной реальности.
— Боже, Царя храни! Сильный, державный, царствуй на славу, на славу нам! Царствуй на страх врагам, Царь православный! Боже, царя храни! — спел я вероятный гимн [полный текст гимна Российской империи с 1832 года].
Нужно найти музыкантов и композитора, которые не только бы написали ноты, но и могли сами исполнить перед государем такое произведение. Вот спросит Павел Петрович, чем меня отблагодарить, попрошу линейный корабль и два фрегата. Шутка? Нет!
А музыкантов найти нужно будет попросить Куракина. Не захочет ли он тогда примазаться к виршу и тексту гимна? Нет, не должен. Это же не законопроект, который он еще мог бы сформулировать, наверное, это творчество, которое, далеко не каждому дано. Да и я уже в случае чего взбрыкну. Хватит Куракину и того, что я его личный секретарь.
Тихий стук в дверь заставил меня свернуть работу. Так стучит только одно существо в этом доме, а, может, и в мире. Маленькое такое, симпатичное существо.
— Входи! — сказал я, собирая бумаги и пряча их в шкаф.
Доверяй женщинам, но не забывай прятать при этом все документы и деньги! Впрочем, относительно мужчин, такая фраза так же актуальна.
— Что делаешь? — спросила Агафья, обнимая меня.
— Жду тебя, — соврал я.
Порой, чтобы сохранить ровное психическое состояние, нужно чуточку приврать. На самом деле, я не особо сегодня хотел бы видеть девушку. Дело не в том, что она мне разонравилась, нет, но хотелось бы просто выспаться впрок.
— Ты завтра уедешь? В доме говорят, что можете с князем и ночевать там, где-то… А куда вы? — спрашивала Агафья и, казалось, что она хочет что-то выведать.
Да, нет же, на воду дую. Впрочем, это же не государственная тайна, что завтра вступает в свою должность новый генерал-прокурор Правительствующего Сената князь Алексей Борисович Куракин. Ну и тянет за собой в Сенат незаменимого личного секретаря.
— Ну иди уже сюда! — сказал я.
А про себя подумал: «Коли пришла».
*………….*…………*
(Интерлюдия)
Николай Иванович Салтыков уже устал злиться. Уж были выпороты слуги, что попались под горячую руку, прозвучали скверные слова, даже жена Наталья Владимировна, и та была обругана. А теперь граф просто устал от бурных эмоций.
Вот только недавно все было хорошо. Салтыков играл роль моста между государыней и наследником, был воспитателем старших внуков императрицы. И все, вдруг, рухнуло. Почему? Это сделал тот самый Куракин? Николай Иванович знал Алексея Куракина, потому не верил в резкое изменение его ума и характера.