Витязь в кошачьей шкуре (СИ)

— А хрен тебя!
Дормидонт хотел снова схватиться с нею. Но жена не дала. Улыбнувшись, погладила свободной рукой по плечу:
— Да не нужны тебе сапоги, — Зничка взлетела, держа Дормидонта за руку. И две звезды поплыли за Калинов мост.
  
Глава 15
 
— Кто молодцы? Мы молодцы! Двум хорошим людям помогли, — Луша поцеловала баюна в мохнатый лоб.
И ничего не случилось. Ну совсем ничего!
Видимо, чего-то не хватало, чтобы Василий от поцелуя красавицы стал человеком. Возможно, не тянул он на Чудовище. Или потому что принцем не был? Или аленького цветка, которого краше нет во всем мире?
Он едва не зарыдал от досады.
Василий терпеть больше не мог. Он жаждал поделиться тем, как попал в этот мир, как угодил в кошачье тело. Покаяться во всех грехах, совершенных на службе у противной Яги. И попросить помощи. Ну хоть простого человеческого участия.
Но больше всего он хотел, чтобы Луша узнала, как сильно он ее любит.
На компе баюн набрал бы «спаслание» даже когтями. А держать ручку в зубах… Все, на что его хватило: «Не» — и корявый такой зигзаг.
— Так ты грамотный? — затормошил его Севериныч. Сила и храбрость у доможила была немереной — трясти кота, который вдвое тебя размернее!
Василию на задних лапах стоять было неудобно, даже опираясь на хвост, так что когда Вертлюжинский староста его выпустил, баюн со вздохом облегчения опустился на четвереньки и стал вылизываться довольно нервно. Едва не проткнув доможилу глаз вздернутой задней ногой.
— Если грамотный — моргни.
Баюн послушался.
— Вот и молодец, — заплясал Севериныч вокруг, выкидывая коленца. — Вот и умница! И не кот, а человек в кошачьей шкуре?
Василий мигнул опять.
— И ничего не понимаешь. Как с тобой такое сделалось? Как к нам попал? В каком нынче мире живешь?
Василий перестал изображать маяк и задумался. Что-то он уже понимал, но далеко не все, без подробностей. Не шарил в тутошних политике, экономике, географии… Да и магические способности у него были довольно ограниченные. Вот разве что в сыске начинал разбираться на местечковом уровне. И понимал, что Вертлюжинские земли граничат с Навью, то есть, с царством мертвых.
Еще со сказками все было понятно. Что на Земле самая-пресамая выдумка, тут было на самом деле. И Лушу он любил. По-настоящему.
Баюн замурчал, бессильный что-либо объяснить. Вот разве что Севериныч владеет телепатией и может покопаться у него в мозгах. И что-нибудь там раскопать. О концертах, рэпе и интернете. И о противной ведьме Зинке, которая его сюда отправила. Интересно, а что староста из этого поймет?
Или вот криминальные подвиги — по приказу бабы Яги и ее вечного подельника в черном. Тут Василию нечем гордиться. Но если пока не посадили — то ли Поклон Севериныч к нему лоялен, то ли не телепат. Или блюдет какой-то свой интерес.
А тот вскарабкался на лавку у печи, призвал карту и расстелил на мосластых коленях. Погладил потрескавшейся ладонью коричневый пергамент:
— Да полезай ужо ко мне! Вот. Смотри.
Севериныч провел ногтем вдоль широкой волнистой линии, подписанной «река Смородина».
— Мы вот здеся, — уперся заскорузлым пальцем в горстку нарисованных домиков и деревьев. — Оно, Вертлюжино.
Доможил искоса глянул на баюна. Тот уже привычно моргнул.
— Когда наступила промышленная революция на Земле, волшебство на ней стало иссякать. По одной из теорий, — Севериныч посопел. — Но не сразу, неравномерно. Оставались такие болотца и озерца. Где побольше, где поменьше. Китеж, Венета… Вертлюжино тоже провалилось в одно из таких. И вроде как карман с магией получился. Домовые, лешие… граница с Навью. Земля далеко по времени убежала, а мы остались. Что-то просачивается иногда. Или кто-то. И вроде стольный град где-то есть, — доможил свел и развел пальцы. — Но так далеко я не был. Дорогу внутрь себя заворачивает. Хотя начальство маненько ездит.
— А нами… вами князь правит? — замяукал Василий.
Но Севериныч понял. Глубоко рассмеялся:
 
— Учишься громко думать? Молодец! Не все ж моргать… А почему князь? — доможил почесал облезлый нос. — Князь — военачальник. А нешто нам, кроме нас самих, какие правители нужны? Кто подскажет, как забор поправить и когда морковь сеять?
Поклон Северинович закашлялся от смеха.
— По мне, так ты не о том спрашивать должен.
— А о чем? — Василий ощетинился. — Почему сразу, с первого дня со мной не поговорили, не распревратили и домой не вернули⁈
— А ты не крысься! Я в тебе уверен должен был быть, — отрубил староста. — Попаданцы, они же разные бывают.
Он закатал штанину, показывая рваный шрам над коленом.
— А то придет такой в мирную деревеньку и сложит всех. Мы сыск в первую очередь учинили, чтобы отслеживать таких — кто в наш карман забредет. И смотреть, чем дышат. А Ягу с ее присными ловить — так никуда они не денутся…
— Насмотрелись⁈ — прошипел баюн обиженно.
— Дай я тебе сперва теории доскажу, чтобы к ним дважды не возвращаться. Есть еще такая…
Василий попытался сглотнуть обиду. Получалось плохо. И тогда он просто стал следить за домовым. А Севериныч был просто счастлив, растекаясь белкою по древу. Возможно, надоел уже всем завиральными теориями. Ну кроме таких попаданцев, как Василий. На которых хоть магию испытывай, хоть науку — все одно им деваться некуда. Да тут любой озвереет вконец.
Они вышли на двор.
— Вот представь, — начертил Севериныч прутиком на земле у порога прямую и поставил точку в середине, словно не замечая бури эмоций, одолевшей Василия. — Слева, чем дальше от точки — тем магичнее миры. В тех, что на том конце бесконечности, — он указал рукой налево, куда-то за грядки с морковью и кусты сирени, заслоняющие забор, — достаточно пальцем шевельнуть, чтобы чудо сбылось.
Помедлил, позволяя баюну переварить услышанное. И продолжил бодрячком:
— А направо — сплошная техника. И чем правее, тем меньше знают о волшебстве. Там такая техника, такие достижения научно-технического прогресса! А сказок в помине нет. Они бы, может, своим детям их рассказывали — только там их придумать некому. Ну, — доможил поскреб пятерней в затылке, — разве что о торжестве этого самого прогресса, летучих тарелок на позитронах… Мнэ-э… Полуэкт. А вот Земля — она где-то посередине, хотя сдвинута чуточку вправо. Сказки знают и уважают, но вот с научным подтверждением чудес как-то не срослось. Может, что и было в древние времена, эльфы там, Йольский кот… Твой, между прочим, родственник…
Он посмотрел в небо.
— Нет, я не сам до этого дотумкал. В книжке одной прочитал. У очень почтенной ведьмы. А наше Вертлюжино от точки тоже недалеко, только влево. Потому и мотоциклы, и… волшебство… так сказать, сосуществуют. И тебя как-то занесло сюда. И раз уж в наш кармашек бросило, баюном обратило — просто так это не исправят даже древние. Ты сам должен сделать или узнать о мире или о себе что-то важное, что-то…
Севериныч помотал прутиком в воздухе. Баюн отшатнулся.
«Если звезды зажигают — значит, это кому-нибудь нужно…»
— Ага!
— Это Маяковский, — пробухтел Василий.
Заболтанный, он уже не так злился. При этом… ему не хотелось узнавать что-то важное о мире или о себе. Ему хотелось к борщу. К старым тапкам, компу и продавленному дивану. Если Василий вернется домой и снова станет человеком — он петь бросит! Он перестанет читать фэнтези и станет всерьез изучать высшую математику или теорию струн.
Котяра фыркнул.
Нет, с этой теорией, пожалуй, перебор. Все, что ему мерещилось о струнах, так это песенка из старой сказки:
Трень-брень, гусельки,
Золотые струночки…
Хорош баюн, даже гусель нет. Василий тоскливо завыл. Ему так же тоскливо подвыл от будки волк. Севериныч не больно, зато обидно перетянул по спине сперва одного, а после второго певца.
Только петуху не досталось. Он был высоко на заборе, и Севериныч не допрыгнул.