Витязь в кошачьей шкуре (СИ)

Нетерпеливо притоптывая и оглядываясь, Дормидонт повел их к оврагу. Тот был на краю кладбища, вполне в тех границах, которые ожившие покойники покидать не смели.
Из оврага тянуло затхлой плесенью и влагой, над ним дрожали, переплетаясь, ветки с черными в ночи листьями. Еще воняло трухой. Волк громко чихнул. А Василий передернулся, вспомнив тот овраг, которым убегал от Яги. Счастье, что падая не сломал ничего.
Дормидонт дернул вниз стремительно, пропадая из виду
— Стой! Куда⁈
Луша погналась, споткнулась и зацепилась о согнутое дерево: с омерзительной отстающей, мокрой и плесневелой корой. Василий почувствовал это, кидаясь, чтобы удержать. Ткань зацепившейся юбки выдержала. Зато гнилой сучок треснул, и они в обнимку, перекатываясь и треща валежником, покатились в овраг.
Следом трусил волк. В темноте он ориентировался свободно. Не хуже Дормидонта.
Фонарь Луша не выпустила. И растекшись мохнатой кляксой, Василий медленно соображал, а вот почему электрический не взять? Не изобрели еще? Или на батарейках экономят, поди навозись их из города?
Кап-кап, капали капли на морду коту. Василий глубоко вздохнул. И тоненько мяукнул, показывая, что живой.
Странная она. Нос расцарапала, а над ним плачет.
Глаза Лушины были близко-близко. Василий заглянул в них и окончательно пропал.
Луша ощупала баюна, проверив, нет ли повреждений. И сердито вытерла глаза. Гордая, не любит плакать.
— С приземленьицем вас, — ядовито поздравил Дормидонт.
Детектив не обратила внимания. Шагнула в заросли чернолесья, заплетенного хмелем и паутиной, держа фонарь в высоко поднятой руке. Отвела широкие, словно пальмовые листья, папоротники, и тут Дормидонт завизжал. Чуть погодя Василий понял, что это был рык ярости, но слабовато получилось. Связки, будь они неладны.
Василий громко чихнул, избывая испуг. Синеглазый волк предупреждающе зарычал.
— Звиняйте. Не сдержался. Вот оно все! — кипел Дормидонт. — С могилы моей. Все, что жена на грудок поставила. Кто ее позорил-разорил? Кто копшу призвал⁈ Теща-а!!!
Теперь уж упырь взревел по-настоящему и стал карабкаться по склону оврага. И кто сказал, что зомби движутся медленно?
— За ним!
Луша взмахнула фонарем, точно собиралась запустить им Дормидонту в спину, но упырь уже пропал в темноте. Оказалось, что за границами кладбища он тоже бегает весьма живо.
Как они не разбились на лесной дороге, возвращаясь на Выселки, Василий не представлял. Потому что не мог. Из него душу вытрясло на колдобинах проселка. И все мысли из головы заодно. Кроме той, что Луша водит потрясно. Аж трясет.
Вывалившись из коляски перед Дормидонтовой избой, он крепко стиснул челюсти, проверив, целы ли зубы. Сгреб в кучку лапы и только тогда стал ориентироваться в обстановке. И немедленно прижался к земле, а уши прижал к голове. Потому как оживший покойник со всей дури колотил граблями в родные двери.
— Зойка! Выходи! Я тя не боюсь!
Луша красивым, продуманным движением вырвала грабли у него из рук:
— Тихо! Дитенка разбудишь! — шепотом рявкнула Луша. — Ты где грабли взял?
За дверью тихо плакали.
— Анна! Это я, Луша! Откройте!
— Не могу! Меня заперли! А в окно не пролезла. И страшно! Там высоко.
— Так дверь ими припирали, — отозвался покойничек невпопад.
Луша скомандовала:
— Отойди!
Василий подумал, она выбьет дверь с ноги. Да и волк с любопытством облизывался. Но участковый детектив просто нажала на ручку и потянула дверь на себя. Та легко открылась. С порога вскочила Анна, в белой сорочке напоминающая привидение. И нет бы испугаться и заорать — так кинулась обнимать покойника.
Луша деликатно дала им минуту. И спросила:
— Кто вас запер?
— Мамка!
— А где она?
— Ушла.
Не выпуская руки покойника, Анна с тревогой взглянула на небо. По нему, величественный и сияющий, тянулся Млечный Путь. Вокруг крошевом были натрушены звезды. И небо вращалось вокруг точно вбитой в звездный свод Полярной звезды. Уже не раз Василий успел задуматься, что мир другой, а небо то же. Ну, насколько он вообще разбирался в астрономии. А разбирался не очень.
 
И успел удивиться, что Анне не противно трогать мертвого. Хотя… от Дормидонта тленом не пахло, вони разлагающейся плоти тоже не было. Странные у них тут покойнички. Конечно, Василий знал, что упавшее в болото не гниет. Но для этого оно должно там сотню или больше лет пролежать, а не два дня.
Всхлип Аннушки отвлек его от рассуждений:
— Домой тебе, в домовину надо, — подтолкнула Анна покойного мужа. — До полуночи всего ничего.
— А теща? — уперся тот. — В овраг все, чем ты могилку мою убрала, покидала! И ручничок твой вышитый, и свечки, и горшки с цветами, и венки. Все разорила, чтобы копщу приманить.
— Так может, это не она? — в голосе Анны прозвучала неуверенность.
— Так кому ж еще⁈ Колька на кладбище ни ногой ни днем ни ночью, ни тверезый ни пьяный. Галя, ну…
Дормидонт опустился, скрипнув коленями, и прижал к лицу руку жены:
— Прости меня, дурня слепошарого. Виноват. Жаль, не исправишь. Но и от тещи бегать не стану. И так по кладбищу по ночам от копши носился, а та с меня тестевы сапоги содрала.
— А как вы спаслись? — встряла Луша.
— Ну так в часовенку юркал, туда эта стервь ни ногой. Да кто-то меня и запирал. Я только свет через щели видел. Яркий — точно звездочка рядом взошла. И запирала от хтони. А до полуночи дотрясусь, почти накануне петушиного крика дверь уж и отперта. Я в домовину и спать до заката. А сегодня она туда упала.
— Кто? — спросила Анна умирающим голосом.
— Так копша. Мы ее там и закопали.
— Не-ет! — Анна скатилась с крыльца стремительно и скрылась в хлеву, выскочила, прижимая к себе петуха и зажимая ему клюв рукой.
— Скорей! Скорей! Это мамка! Задохнется мамка, как петух пропоет!
— Так…
— Я тебя от мамки запирала! А сегодня она меня! Спаси! — Анна готова была рухнуть Луше в ноги. Та кинулась заводить мотоцикл. Дормидонт прыгнул ей за спину. Василий еле втоптался в коляску вместе с Анной и петухом. И они погнали назад по ухабам. Свет фар метался по деревьям, делая проломы между ними вовсе темными и высвечивая траву и кусты. Волка не подбрасывало: счастливчик рысил на своих четырех.
По кладбищу к могиле Дормидонта они бежали молча. Упырь сжимал кулаки. Анна стискивала клюв петуху и встревожено поглядывала на небо. Верхушки темных елок телепались под ветром наверху. Между крестами выло.
Луша схватилась за лопату. Василий с волком отбрасывали рыхлую землю, помогая как могли. О том, что копша кинется, никто из них не думал.
— Скорее! — шептала Анна. — Ох, скорее!
Земля поднялась рывком и разлетелась в стороны.
Серпы потянулись из могилы, и толстая неопрятная тетка взлетела над ней, точно пробка вылетела из бутылки. Василий увидел круглые желтые буркалы без зрачков, отвешенную челюсть, обнаженные зубы. Копша сопела, едва колыхаясь в воздухе, во все стороны дергались волосы. Комки земли падали с ветхой одежды.
«Выбирает, на кого кинуться…»
И тут Анна выпустила петуха.
Кочет вскочил на ближайший крест и заорал весело, освобожденно.
Дормидонт бухнулся в могилу. А старая злая женщина упала на колени рядом, бессильно грозя кулаками ему, небу и дочери.
— Тварь! Дура конченая! Тварь! — слюна летела с губ. Василий посторонился — вдруг ядовитая. — И ты тоже! Лезли чего⁈
Зойка погрозила Луше кулаками.
— Ненавижу вас всех.
Анна гордо вскинула голову:
— Ты больше не властна надо мной, мама!
И светясь поднялась в воздух.
— Зничка… — прошептала Луша ошеломленно, — Падающая звезда. Уводит в посмертие тех, кого любят родные.
А Анна протянула руку показавшемуся из могилы, моргающему, как сова, Дормидонту.
Зойка прыгнула на зятя. Сдернула с него сапоги и яростно замахала ими: