Палач и Черная птичка (ЛП)

Эта дверь закрыта. Я долго стою рядом с ней, прижавшись ухом к дереву и крепко сжимая в руке нож. Изнутри не доносится ни звука. Снизу тоже, хотя не думаю, как услышу что-то с нижнего этажа, если только там не будет стычка. Гремит гром. Дождь стучит по крыше.
Укол беспокойства наполняет мою грудь из-за Роуэна. Может быть, это и к лучшему, что я его не слышу, но еще я не слышала звуков страданий Харви, и это засело, как заноза, глубоко под кожей. При таких темпах мне все равно, кто победит. Я просто хочу, чтобы Харви умер.
  
Я встряхиваю запястьями, чтобы волнение, напряжение и страх покинули мои конечности, а затем хватаюсь за ручку двери и открываю ее.
— Какого хрена…
Это не то, чего я ожидала.
Три монитора стоят на столе, заваленном бумагами и усыпанном карандашами. На экранах отображаются данные с восемнадцати камер. Сарай. Мастерская. Задняя дверь. Кухня. Затемненная комната, в которой ничего не видно. Ярко освещенная комната, где на покрытом пластиком столе лежит расчлененное тело, кровь капают на кафельный пол вместе с кусками кожи.
Я вижу Роуэна, входящего в гостиную.
И Харви, направляющегося к нему по коридору.
Кровь отхлынула от конечностей. Лед проник в кожу.
— Роуэн, — шепчу я.
Я выкрикиваю его имя, выбегая из комнаты…
…натыкаясь на ботинок Харви Мида.
  
14
 
РАЗБИТЫЙ
 
СЛОАН
Вода хлещет по моему пульсирующему лицу. Тошнота скручивает желудок. Кровь покрывает язык. Мир вращается вокруг. Кружится. Я лечу с крутого холмика. Перекатываюсь и падаю.
Приземляюсь с сокрушительным хрустом на левое плечо, воздух вырывается из моих легких в беззвучном крике. Я хватаю ртом воздух, но он не поступает. У меня сжимается грудь. Дождь и вспышки света ослепляют, когда я моргаю, глядя на небо, и первые запыхавшиеся вдохи, наконец, проникают в мои охваченные паникой легкие.
Пара ботинок приземляется рядом с тяжелым стуком, останавливаясь рядом с моей головой. Дождь смывает запекшуюся кровь с их черной кожи. Я открываю рот, чтобы простонать имя Роуэна, когда рука зарывается в мои волосы и отрывает от успокаивающего запаха земли и мокрой травы.
Я сталкиваюсь лицом к лицу с Харви Мидом.
Струйки воды каскадом стекают с его лысой башки, со лба и по ничего не выражающему лицу. Он смотрит прямо на меня. Я смотрю в бездну его темных глаз.
А потом харкаю в его уродливую рожу.
Харви не вытирает мою слюну. Он крепко держит меня, не обращая внимания на дождь, стекающий по его покрытой рубцами коже. Медленная усмешка растягивает его губы, обнажая гнилые зубы в улыбке, которая пугающе не сочетается с остальной частью его апатичной маски.
Он роняет меня, но продолжает держать за волосы, тащит мое ослабевшее тело за угол дома. У меня пульсирует голова. Лицо болит. Слезы щиплют глаза при каждом рывке за волосы, боль в плече распространяется вверх по шее и отдает в безвольную руку. Мои ноги скребут по траве, грязи и мусору, но я не могу устоять на ногах из-за того, как низко он держит мою голову. Я царапаю его и бью по ноге здоровой рукой, но он слишком большой, чтобы почувствовать боль от моей тщетной борьбы.
Мы останавливаемся у множества дверей в подвал. Харви отпирает ржавый висячий замок и снимает цепь на ручке, открывая одну дверь и забрасывая меня внутрь.
Я со стоном шлепаюсь в грязь, первый вдох наполняется запахом дерьма, мочи и страха.
Содержимое моего желудка расплескивается по полу.
Только когда меня перестает тошнить, я осознаю, что не одна. Кто-то рыдает в темноте.
— Адам, — произносит девушка сквозь нытье. — Он убил Адама. Я с-слышала. Он у-убил его.
Она держится на расстоянии, повторяя слова отчаянным напевом, который проникает в каждую щель моей груди. Братом, любовником или другом, кем бы ни был этот Адам, она любила его. И я знаю, каково это — быть свидетелем страданий любимого. Я понимаю ее горе и бессилие лучше, чем кто-либо другой.
— Да. Он убил Адама, — отвечаю я, тяжело дыша, и достаю свой телефон из заднего кармана. Он жужжит у меня в руке с сообщением, но сначала я включаю фонарик, направляя его на пол между мной и голой девушкой, прижавшейся к стене, когда она отшатывается от света. — И обещаю тебе, Адам будет последним человеком, которого тронул Харви Мид.
Я не знаю, дает ли это ей какую-то уверенность или завершенность. Может быть, однажды так и будет, но сейчас ее потеря слишком свежа, а рана слишком глубока. Ее тихие всхлипывания продолжаются, когда я переключаю свое внимание на экран, когда приходит еще сообщение.
Слоан
СЛОАН
ОТВЕТЬ МНЕ
ГДЕ ТЫ?!
Точки другого сообщения начинают мигать, когда я набираю ответ.
Я в порядке. Заперта в подвале. Правая сторона дома.
Ответ Роуэна последовал незамедлительно.
Держись, любимая. Я иду.
Я дважды перечитываю его сообщение, прежде чем заблокировать экран и прикусить губу. У меня щиплет в носу. Боль обжигает грудь. Может быть, это просто ирландское выражение, но я слышу его снова и снова голосом Роуэна, как будто он прямо здесь, в моей голове.
Держись, любимая.
— Как тебя зовут? — выпаливаю я, обращая свое внимание на плачущую девушку, которая прижимается к кирпичной стене. Она примерно моего возраста, стройная, вся в грязи.
— Я-я Отэм.
— Хорошо, Отэм, — я кладу телефон так, чтобы фонарик светил в потолок, и начинаю расстегивать кофту. — Я отдам тебе ее, но мне нужна твоя помощь.
Отэм мгновение колеблется, потом приближается неуверенными шагами. Мы не разговариваем, пока она помогает стянуть ткань с вывихнутого плеча, и хотя она на мгновение отстраняется, когда я вскрикиваю от боли, она продолжает снимать кофту. Ткань промокла и заляпана грязью, и, возможно, она не согреет ее в прохладном подвале, но, по крайней мере, она будет укрыта.
Она как раз застегивает последнюю пуговицу, когда топор проламывает двери подвала.
— Слоан, — кричит отчаянный голос Роуэна, перекрывая испуганный крик Отэм, ветер и проливной дождь. — Слоан!
Острая боль сжимает мое горло. Глаза наполняются слезами, когда я хватаю свой телефон и пробираюсь ближе к дверям.
— Я здесь, Роуэн…
— Отойди, — еще несколько ударов, двери разлетаются в щепки и падают в темноту вместе с замком и цепочкой, образуя небольшую дыру. В тусклом свете появляется рука Роуэна.
— Возьми меня за руку, любимая.
Должно быть, когда-то здесь были ступеньки, но их убрали, и мне приходится подпрыгнуть, чтобы схватить Роуэна за ладонь, проскользнув в дыру с первой попытки из-за дождя и пота на нашей коже. Он почти ложится на живот, еще больше наклоняясь в темноту.
— Обе руки, — требует он, протягивая мне ладони.
— Я не могу.
Вспышка молнии освещает лицо Роуэна, навсегда запечатлевая его в моей памяти. Его губы приоткрыты, и я почти слышу резкий вдох, когда его взгляд останавливается на моем деформированном плече и отсутствующей кофте. На его лице — страдание и ярость, нарисованные светом и дождем. Он до жути красивый, взволнованный и пугающий.
Роуэн ничего не говорит, тянется ко мне. Когда я подпрыгиваю, он ловит мою руку и крепко сжимает ее, подтягивая меня, хватая за локоть и вытаскивая из подвала.
Как только я оказываюсь на земле, дрожа, обнимаю его. Сжимаю в кулаке его промокшую кофту. Его запах окутывает меня, и я хочу сохранить этот момент, но он заставляет нас разойтись, чтобы посмотреть мне в глаза.
— Ты можешь бежать? — спрашивает он, изучая мое лицо. Его глаза так и не останавливаются, когда я киваю, блуждая по выражению моего лица, как будто в поисках правды. — Ты мне доверяешь?
— Да, — говорю я, мой голос хриплый, но уверенный.
— Со мной ты в безопасности. Поняла?
— Да, Роуэн.
Мы смотрим друг на друга в последний момент, прежде чем он поднимает топор и хватает меня за руку. Снова смотрит вниз, в подвал, и, кажется, только сейчас понимает, что со мной там был кто-то еще, несмотря на то, что Отэм кричала и молила, чтобы ее вытащили на свободу.