Аспирант. Москва. 90-е (СИ)

— Нет, не знаю. Говори яснее.
Но Юля и дальше заговорила мутно. Не сразу мне удалось понять, что ей очень хочется заглянуть в интим-магазин, про который она наслушалась от подружек. А сказать об этом прямо стеснялась.
До мамы когда дошло, о чем речь, она чуть не полыхнула праведным возмущением:
— Юля! Как ты можешь говорить об этой гадости⁈
— Ну почему — гадость? — огрызнулась Юля. — Кому-то это надо, наверное… Если это возникает! Значит, кому-то нужно?
  
— А тебе нет?
— Мне — нет.
— Так зачем тебе туда⁈
— Из интереса. Как медику! — нашлась сестренка, и сразу стала уверенной, обретя смысловую почву. — Да, с профессиональной точки зрения!.. Так где это?
— Это обратно, — кивнул я. — Ближе к «Праге».
— Пошли!
И мы пошли.
Интим-салон находился в двухэтажном дореволюционном доме действительно недалеко от «Праги», на той же четной стороне. И не на «красной линии», а во дворе. Нужно пройти через подворотню.
Так мы и прошли, при этом мама демонстративно, но невнятно бурчала нечто неразборчивое. Ее классическое советское воспитание негодовало, однако заметно было, что взрослой дочери она уже не то, что побаивается… Но ясно, что контроля уже нет, а показать это не хочется.
Вошли в небольшой внутренний дворик, разительно отличавшийся от парадного Арбата разрухой и затхлостью — видно было, насколько грязные, черт знает сколько лет не мытые окна второго этажа, насколько там ветхие деревянные рамы…
Я заметил, как неуютно стало Юле. Видно, она не ожидала в двух шагах от символа «новой России» увидать такую трущобу.
— Слушай, Юр… — начала она и не закончила.
— Эй! — хриплый оклик сзади.
Мы все трое резко развернулись.
  
Глава 13
 
ГЛАВА 13
Здесь, справа от туннеля подворотни имелся вход в подъезд. Двустворчатая дверь, очень старая. Одна створка полуприкрыта, другая открыта и еле висит на петлях. За ней видна жуткая, облезлая полутьма входного пространства, стен, лестничного пролета.
Но это, конечно, не главное.
— Э-э… Зда…здрассь, — прозвучало в качестве приветствия.
Перед нами стоял, видимо, обитатель этого самого нуарного подъезда. Панк.
У меня чуть не слетело с языка: «Ну вот, Юля, ты сподобилась увидеть одно из знаковых лиц современности…» Но я не успел. Сказала мама:
— Господи, — в очередной раз сорвалось с ее губ.
Что и понятно при виде такого зрелища.
Перед нами стоял молодой парень, чей возраст сложно определить. Может, восемнадцать, может, двадцать семь. В таком социальном слое лета человека размываются, причем даже не фигурально, а реально. Физиологические циклы начинают работать хаотично, и грубо говоря, на уровне днища за один год организм проживает лет десять.
В данном случае организм был облачен в заношенную, потертую кожаную куртку, всю в металлических заклепках, лопнувшую по шву на левом плече. Штаны и обувь — за гранью бытия и небытия, а голова… Ну, тоже близко к этому.
Опухшее прыщавое лицо. В заплывших веках щелочки глаз со светло-бурой с серыми прожилками радужкой. Приоткрытый слюнявый рот. Гнилые зубы. А наверху — лохмотья грязно-ржавого цвета, еще хранящие остатки формы «ирокеза», но уже сильно растрепанные. И запашок: заметно веяло от обитателя арбатских фавел немыто-затхлым духом. Ну и общее впечатление — вроде бы как таких человекообразных на свете быть не может?.. А они есть. Вот доказательство. Не опровергнуть.
— Слышь… — сипло произнесло существо. — А это… баблом не подогреете?
— Тебя? — спросил я с утонченной иронией, но вся эта тонкость ушла, естественно, как вода в песок.
— А то кого же, — солидно прозвучал ответ.
— Зачем? Вернее, за что?
Понятно, что диалог поддерживал я, поскольку женщины пребывали в психологическом ступоре.
Наш визави шмыгнул носом:
— Да так. По-братски. Человек человеку друг, товарищ и брат! А то на нулях вообще. Аж хавать нету ничего… Э! Показал бы мертвяка за бабки, да тоже нету пока.
— То есть? — я не очень въехал в последнюю фразу, хотя и ухватил в ней что-то скверное до крайности. — Какого мертвяка?
— Так это! — проситель оживился. — Тут такая история. Это на прошлой неделе… Или на позапрошлой?.. Да неважно! Короче, наши тут на хате, — он мотнул головой назад, — ширнулись аж до прямой кишки. Торчево кто-то подогнал… Змей, Глиста, Унитаз, еще там кто-то… Ну, и накрыло не по-детски, а по утрянке такие ломы жесткие пришли!.. Ну и от них, короче, Глиста взял, повешался на хрен. И висит. А Унитаз когда очухался, тоже колбасит его на всю х*йню… Смотрит: Глиста повешался. Он вмиг на улицу! И говорит: хотите на жмурика посмотреть, у нас на хате висит? Десять баксов! Гоните, покажу…
— Юра… — чуть не в обмороке пролепетала мама, — что он такое несет⁈..
Не в состоянии полностью разгрести мыслью весь панковский сленг, она, похоже, уловила главное.
Здесь, в некоем полу-бомжатнике прижилась коммуна маргиналов с соответствующим образом жизни. Наркотики для них как хлеб с водой. И вот однажды, употребив непомерную дозу, несколько человек испытали сильнейшую абстиненцию. Не выдержав ее, панк по прозвищу Глиста покончил жизнь самоубийством путем повешения, а его дружок с кличкой Унитаз, видимо, обладал организмом посильнее. Очнувшись в состоянии сильнейшей «ломки», он увидел висящего сожителя, и в похмельных корчах его осенило: а ведь такое зрелище можно продать⁈ Наверняка найдутся желающие за десять долларов увидеть настоящего, натурального покойника-суицидника!.. И вдохновленный идеей Унитаз побежал на Арбат.
Теоретически у этой истории не могло не быть продолжения в виде участкового, похоронной бригады… Но мы его не узнали, потому что рассказчик внезапно воспрянул от собственного бизнес-проекта:
— Слышь! А можно вот как: ты мне бабки дай, а я тебя сюда на Ступу проведу. Запросто! Скажу, это свой. Могу вообще сказать, что ты журналист или… э-э… этот самый… критик. Ага! Ступа у нас тут бывает, лабает в полный рост. Как приедет из Орла, так сразу к нам. Ну, если не забухает по дороге… Хочешь? Запросто! Да все вместе приходите, вон с телкой… Это телка твоя с тещей?
В переводе на нормальный русский содержание монолога было таково: здешнюю «хату» регулярно навещает широко известный в узких кругах панк-рокер Константин Ступин, проживающий в городе Орле, в будущем автор бессмертных мемов «ты втираешь мне какую-то дичь» и « рок-н-ролл на говне не построишь». Дает домашние концерты, скажем так. Собственно, весь панк-рок «Ступы» — хриплый вой и поток бреда под дурное дерганье гитарных струн, но своя толпа поклонников у него есть. И даже спонсоры находились. Другое дело, что он, как истинный панк, самозабвенно все просирал… но это и вправду другое дело.
Короче говоря, нас достаточно любезно по меркам данного общества приглашали на камерное выступление. Предлагая оплатить аванс. Хотя наверняка Ступа орет и бренчит безвозмездно, то есть даром — исходя из платежеспособности его слушателей.
Юля сдвинула брови, светло-синие глаза потемнели. От «телки», надо полагать. «Теща» же совсем окоченела от возмущения. Докладчик, впрочем, этого не заметил. Ощерился в ухмылке. Зубов во рту сильно не хватало.
— Гы-ы… Нормальная, молодец! А то вон у меня была одна из наших… Отрыжка, погоняло такое. Ну ничего так, только е*анутая… Ширялась до зеленых глюков. Говорила, на приходе какие-то кванты видит, или кварки, что ли… На физмате училась, бросила.
Он вздохнул.
— В Питер уехала, с тех пор не видел. Может, сдохла, не знаю… А твоя-то ничего, ага! Есть за что подержаться!
  
У мамы и сестры от увиденного и услышанного, видимо, любые слова кончились. Обе стояли молча. Юля беспомощно посмотрела на меня.
— Так, — промолвил я. — А тебя самого как звать?
— Меня-то? Перхоть!
Это было сказано даже с гордостью и было бы смешно, если бы не было так отвратительно.
— Ясно. Команду «Кругом!» умеешь выполнять?