Аспирант. Москва. 90-е (СИ)

В ноябре 1995 года моя младшая сестра — ей было двадцать два года — погибла от нападения неустановленного маньяка. Да, того самого, о котором говорил диктор московского телевидения. Он остался неустановленным, хотя информации было достаточно много, и были задержания и подозрения, но всех задержанных пришлось отпустить за недоказанностью. Вообще как-то так вышло, насколько я помню, что кольцо сжималось, сжималось, и вот-вот этого гада должны были взять… Но не взяли. Моя сестра оказалась одной из последних жертв. Нападения на женщин с характерным именно для этого таинственного монстра почерком прекратились в конце 1995 года и больше не возобновлялись. Почему?.. Ну, можно предположить, что маньяк умер, погиб, пропал без вести, сел в тюрьму по какому-то другому поводу и сгинул там, не вышел… И навсегда остался неопознанным, как Джек-Потрошитель.
  
Не знаю, проводился ли компетентными органами анализ данных по лицам, умершим, исчезнувшим, осужденным в конце 1995 года и погибшим в местах лишения свободы… Может, и так. Но это, разумеется, не дало бы ответа на вопрос. Лишь очертило бы круг в той или иной степени подозреваемых, которым уже ничего не предъявишь. А вообще, да, серия нападений и убийств с явно выраженными особенностями прервалась.
От чего нам было не легче. Мать не перенесла смерти дочери, слегла. Отец, по сути, тоже не вынес этого. Психологически сломался. Не слег, как мать, но быстро превратился в дряхлого старичка, почти беспомощного. Вот тогда-то мне пришлось заканчивать с аспирантурой, с научной карьерой, возвращаться домой, ухаживать за осиротевшими родителями. Горе их не поддавалось описанию. По сути, они и ушли из жизни именно потому: сначала мать в начале 1997 года, а летом отец, и полгода не прошло. И остался на белом свете я один-одинешенек, и после этого подался на службу, ставшую делом жизни. Включая службу безопасности у Гранцева…
Я подошел к оконному проему, долго смотрел в ненастный день. Осень в этом году выпала мерзопакостнейшая, ни просвета, ни одного солнечного дня. Ненастье, ненастье и ненастье. Впрочем, и лето было такое же. Мало нам распада, развала, социальных неурядиц, так еще и погода, мать ее, свои пять копеек добавляет!
Но, конечно, подумал я об этом вскользь. Унывать, жаловаться на жизнь — это не про меня. Я твердо знал, что раз я здесь — в этом месте, в этом времени — я должен предотвратить несчастье. Иного не дано. И решил в ближайшее время съездить к родителям. Хотя бы и посреди недели. Езды несколько часов, проблем нет. А выходные я действительно решил посвятить диссертации, это было необходимо.
Но, ясное дело, не одной только пищей духовной. Надо было подумать и о бренном теле. Вчера в лимузине я принял прилично, заметно побольше моей обычной нормы. Правда, бурная ночь, все равно, что тренировка в спортзале — только с прелестным живым тренажерчиком — вынесла хмель. Но все равно я бы с удовольствием опрокинул пару «Балтики-копейки» для пущего баланса. Ну и просто пожрать не помешало бы… Короче говоря, были сборы недолги, минут через десять я вышел из общаги, с удовольствием вдохнул сырой воздух с неповторимым осенним привкусом: вымокших палых листьев, пожухлой травы… И пошел.
Станцию метро «Выхино» и Рязанский проспект соединяет внутриквартальный проезд через территорию академии, собственно, через корпуса: над проезжей-прохожей частью нависают галереи-коридоры, образуя подобия прямоугольных арок. А ближайшая к метро часть проезда огорожена бетонными плитами. Похоже, там руководство академии собиралось что-то сооружать, да так и не собралось. Ну, оно и понятно, девяностые, лихое, дремучее время.
И вот как раз на повороте от этого проезда к нашим двум общагам стояла палатка с газетами и журналами. Не «Союзпечать», а частная лавочка. Матерчатое полосатое сооружение на скорую руку. Ну, печатная пресса — товар ходовой, деньги нормальные. Я смутно припомнил, что и в прошлой жизни вроде бы тоже эта точка была, мелькали там какие-то молодые женщины… Но в целом в памяти не отложилось.
Повернув влево, я действительно обнаружил в палатке молодую женщину. Вернее, совсем молодую девушку лет девятнадцати. Среднего роста, самой обычной и при этом очаровательно-миловидной внешности. Тот случай, когда очарование не в лице и фигуре — те совершенно рядовые, нормальные — а в чем-то более тонком. Улыбке, мягкой и четкой грации движений. В том, что и создает незримую ауру женской привлекательности.
Я и рта не успел открыть, как девушка радостно воскликнула:
— Здравствуйте! — так говорят знакомым людям.
— Здравствуйте! — с подъемом ответил и я. — Мы с вами где-то встречались?
В вопрос я постарался вложить интонацию приветливой иронии, дополняя ее легкой усмешкой.
— Конечно! — простодушно ответила она. — Вы же в общежитии живете?
Она кивнула в сторону общаги.
— Да. А вы тоже?
— Да. В гостевом, на пятнадцатом этаже. Мы там втроем: я, моя старшая сестра и ее муж.
— Вот как. Ну что ж, познакомимся поближе! Как вас зовут?
— Катя.
— Очень приятно. А я — Юрий. Чем просвещаете народ, можно взглянуть?
— Конечно! Вот «Московский комсомолец», вот «Спорт-экспресс»…
— «Известия» есть?
— Вчерашние.
— Давайте. Там по пятницам интересные рубрики бывают. «Спорт-экспресс» тоже давайте. А что у нас с журналами?..
Катя быстро собрала мой заказ, посчитала сдачу. Она вообще действовала толково, позитивно. И в этих ее действиях я безошибочно угадал явную симпатию ко мне. Такие вещи ведь ловятся на уровне необъяснимого чутья, когда все ясно без слов.
— Спасибо, Катя, — сказал я, принимая сдачу. — С вами приятно иметь дело.
— Спасибо!.. — она прямо просияла. Белозубая добрая улыбка делала ее простенькое личико чудесным, таким, от чего мужские сердца тают.
— Знаете что? Будет время, заходите ко мне в гости. Чайку попьем, поболтаем по-дружески. Годится?
— Можно… — Катя зарделась, но видно было, что зайти хочется.
— Решено! Я на шестом этаже нахожусь, шестьсот четвертая. Милости прошу…
Произнося все это, я краем уха зацепил какую-то нехорошую движуху в районе дальнего корпуса академии. И здесь чуйка, только другая, сработала сразу. Вскрики, топот — все это тревожное, так не бывает по-хорошему. И тут же раздались два негромких хлопка. Совершенно безобидные звуки, словно новогодняя хлопушка. Два подряд, и секунд через пять — третий.
Я бросил взгляд влево и увидел, что во вторую арку сбоку выбежала крупная мужская фигура и со всех ног пустилась бежать в нашу сторону.
Конечно, как опытный спецслужбист, я вмиг смекнул, что к чему.
— Катя! Прячься! — крикнул я вполголоса, но так свирепо, что она обалдела. Застыла. Я бросился в палатку, схватил Катю за руку, развернул и с силой пригнул вниз, практически повалил. И навалился сверху, обхватил руками, защищая девушку от опасности. Хорошо, что здесь имелся чистый деревянный настил.
Суббота, народу совсем немного, я отчетливо слышал топот бегущего человека. Тот приближался. Я инстинктивно обнял Катину голову, ощутив, как Катя вдруг совсем стихла, и опять-таки точно угадав в этом не страх, а женский столбняк, что часто приключается с этими созданиями, когда их впервые обнимает мужчина, который им сильно нравится.
«Ага, голубушка…» — успел подумать я.
И тут издалека донесся заполошный женский взвизг и неразборчивые вопли. А топот свернул в сторону общаги.
Палатка была собрана небрежно, и между правой и задней стенками от ветерка образовалась щель шириной сантиметров пятнадцать-двадцать. В эту самую щель я и увидел бегущего человека.
  
Это был высокий мощный мужчина спортивного вида в самой расхожей одежде: кроссовки, джинсы, серая куртка. Он подбежал тоже к самой рядовой машине: «восьмерке» светло-бежевого цвета, которую я то ли не заметил, когда шел, то ли ее тогда там не было. Мужчина прыгнул на переднее пассажирское сиденье, и не успел еще захлопнуть дверцу, как авто со взвизгом резины об асфальт рвануло прочь, свернуло влево, и только его и видели. Слышен был удаляющийся вой мотора.