История любовных побед от Античности до наших дней

Таким образом, аксессуары туалета становятся поводом для любовной игры. У перчаток возникает собственный тайный язык, его коды сохранились в литературе: уронить одну означает одобрение, две — любовное признание. А вывернув их наизнанку, дама дает понять, что роману пришел конец. Тихое поглаживание своих перчаток можно перевести как: «Я бы хотела быть рядом с вами». Важнейшее орудие кадрежа — веер. Под его прикрытием ведутся нескромные разговоры; его взмахом хозяйка посылает волну аромата своих духов; веер можно также уронить, а пока предупредительный мужчина его поднимает, успеть сунуть записочку к нему в шляпу; имеются и свои секретные ритуалы для веера, кокетки до них весьма охочи. Полина де Брольи благодаря вееру прельстила своего будущего мужа. Вечно окруженная роем молодых людей («стаей мальков»), она узнала от подруги, что некий робкий молодой человек не решается приблизиться к ней. Поэтому она на балу бросила своеобразный вызов: предложив своим обожателям расписаться на ее веере. Веер вернулся к ней с пятнадцатью подписями, среди которых была одна незнакомая — подпись Жана де Панжа. Она осведомилась, кто это, и сама подошла к нему поговорить. Вскоре она стала графиней де Панж.
  
Но все эти примеры остаются в жалком меньшинстве по сравнению с активностью другой разновидности любителей целиться в мишень мужеска пола — гомосексуалов. XIX столетие оставило нам рассказы главных действующих лиц подобных историй, позволяющих понять изнутри то, что веком раньше отражалось только извне, в рапортах полицейских осведомителей. По мере распространения писсуаров и бань-парилок эти места, где мужчин не разделяет ни присутствие особ иного пола, ни одежда, стали служить для кадрежа. Сближение здесь облегчено, взаимопонимание достигается быстрее. Когда туда приходят вдвоем, риск отказа или скандала сводится к минимуму. Речь идет о свиданиях завсегдатаев. Первоначальные отношения завязываются где-нибудь в общественном месте или в казарме. Там ввиду грозящих кар сближения происходят постепенно и с большими околичностями.
Военная служба сверх чаяний обеспечивает желающему того интимную близость с молодыми людьми своего пола. Такой парень, если он при деньгах, после вечера, посвященного обильным возлияниям, уединяется в дортуаре с неимущим унтер-офицером. Товарищи по казарме валяются, мертвецки пьяные. Юный доброволец присаживается на кровать унтер-офицера, выбрав уголок потемнее. «Пользуясь нашим возбуждением от выпитого вина и всего того шума, которого мы только что наделали», он расточает приятелю, «как бы шутя, нежнейшие ласки и самые льстивые речи». Потом, склонившись над ним, заключает его в объятия и, целуя в лицо, забирается руками ему под рубашку. Этот эпизод описан в письме-исповеди одного из читателей, адресованном Эмилю Золя.
Когда гомосексуал впервые приступает к кадрежу в незнакомой ему среде, он должен действовать с предельной осмотрительностью. Преимущественное финансовое и общественное положение — один из факторов, защищающих его от неприятностей. Даже если этот аспект обойден молчанием, все равно уступчивость того унтер-офицера хотя бы отчасти объяснялась выгодами, что она ему сулила. Шутливая атмосфера и опьянение — два других фактора: если бы ласки шокировали его, обольститель с легкостью объяснил бы все воздействием алкоголя и шалостью. Собственная сексуальная неопределенность также может сыграть на руку обольстителю: усомнившись в его мужественности, партнер легче пойдет ему навстречу. В рассматриваемом случае рассказчик сам охотно признавал женственность своего характера. И унтер-офицер, оставаясь его любовником, пока у того не закончился срок службы, нисколько не опасался, что его собственная мужественность может быть поставлена под сомнение тем, кого он называл «моя женушка». Вот и «графиня», персонаж, известный в парижском преступном мире времен Второй империи, будучи сыном лакея и служанки, своей женственной красотой привлек их господина, который и совершил над ним обряд инициации. Маркиз говорил с ним, «совсем как с девушкой», и в конце концов поселил его в своих апартаментах под видом «кокетливой лоретки». Здесь активный партнер тоже подбадривает себя сознанием, что не утратил возможности пережить гетеросексуальную любовную связь.
Тактика, основанная не столько на кадреже, сколько на вульгарном приставании, состоит в демонстрации своей готовности к половому акту, то есть в обнажении гениталий. Дерзость подобного жеста, отвергающего какие-либо околичности, становится возможна лишь на расстоянии, иначе есть риск навлечь на себя слишком жесткий отпор. Так, в 1893 году некий молодой человек, после нескольких лет колебаний решившись попытать счастья, произвел подобного рода акцию в Венсенском лесу, когда мимо проезжал велосипедист, который, как ему померещилось, смотрел на него с вожделением. Велосипедист равнодушно проехал мимо, а эксгибициониста задержал возмущенный дорожный рабочий. Этот парадоксальный тип кадрежа, когда пытаются возбудить желание посредством обнажения плоти, — старинная техника, некогда принадлежавшая к арсеналу женских приемов обольщения, между тем как юный пассивный гей не ищет применения тому органу, который он демонстрирует.
В то время как женский флирт утверждает равенство между мужчиной и женщиной в области любовной инициативы, в гомосексуальных контактах отношения доминирования остаются важными во всем, начиная с возраста и общественного положения. Статистики насчитали на двести сорок шесть откровенных геев восемьдесят школьников, как можно предположить, в основном жертв. Остальные в большинстве принадлежат скорее к простонародью, не считая нескольких рантье и одного архитектора. Наиболее часто встречаются представители профессий, приучающих к подчинению: двадцать три лакея, восемнадцать официантов из кафе, шестнадцать журналистов и столько же фабричных рабочих.
Существует старая гипотеза, согласно которой гомосексуальность и, если взять шире, все маргинальные явления в области половых пристрастий могли бы рассматриваться в качестве «лабораторий симуляции норм, сфера приложения которых мало-помалу расширяется, захватывая все более значительное пространство сексуальных отношений». По-моему, эта гипотеза требует уточнений, по крайней мере в том, что касается XIX века и такой области, как кадреж. Рассматривая конкретные примеры, с полной очевидностью обнаруживаешь: подобное происходит по схемам женского обольщения, что призвано подбадривать активного партнера. Сильное общественное осуждение образа действий гомосексуалов увеличивает для них риск неудачи и делает отказ еще более унизительным, да и санкции возможны. Все это, по-видимому, тоже благоприятствует доминированию того из двоих, кто старше, состоятельнее или приходится своему партнеру начальником. Такое положение противоречит принципу равенства, который в общем и целом присущ современному кадрежу.
Справедливость данной гипотезы, видимо, подтверждает и сравнение с Античностью, когда греческие педофилы, обольщая свободных подростков, пускали в ход те же методы, какие римляне затем станут использовать по отношению к вольноотпущенницам. Мне представляется, что так же и адаптация англосаксонского флирта к французской традиции ухаживания на заре XX столетия может многое объяснить в эволюции тактики любовного сближения.
  
Глава VII
 
ОТ ФЛИРТА К КАДРЕЖУ: XX ВЕК
 
В тот самый момент, когда Моник, героиня модного в двадцатых годах романа Виктора Маргеритта «Холостячка», собралась сесть в такси, туда забрался какой-то мужчина. Последовали извинения. Он галантно посторонился, пропуская ее вперед. Но что-то в поведении этой девушки из хорошей семьи пробудило в нем охотничий инстинкт. Она только что застала своего жениха с другой. Незнакомец «почуял, что дело пахнет чудесным приключением, и, ни секунды не теряя, властно уселся с ней рядом». Моник, как положено, угрожает позвать на помощь, но «неуловимый диссонанс» в ее голосе побуждает мужчину не отступать. Она сдается, позволяет ему остаться рядом, но, когда он пускает в ход руки, дает ему пощечину. Соблазнитель в ярости: чего это она выламывается? Он насилует ее, и, когда она уступает его объятиям, «в потемках ее плоти встает смутная заря, в полном согласии с этим внезапным напором пробуждается неумолимое тщеславие». Продолжение смахивает на «киноужастик»: она следует за ним в пивнушку, потом в гостиницу. Для него — одним воспоминанием больше; для нее — переход к совсем другой жизни.