История любовных побед от Античности до наших дней

Свидание! Мадам Ролан вспоминает его в своей камере в Консьержери. Ей было 19, когда ее руки попросил 34-летний врач. Встречу назначили в Люксембургском саду, но пошел дождь, и ее отвели на нейтральную территорию — в дом подруги. Ей повезло: она знала, какова цель визита. Два года назад ее уже сводили с тем же претендентом, не предупредив о его далеко идущих намерениях. Манон сохраняла хладнокровие — сама себе дивилась, что ей настолько безразлично, каков будет результат этого демарша. Она стала вышучивать медицину, чем привела претендента в растерянность. «Мы много болтали; я, хоть и не будучи плутовкой, все же немножко пользовалась преимуществами своего положения». Через несколько дней врач сделал предложение, после этого визиты стали позволительны. Однако он появился всего единожды, и, судя по корреспонденции Манон, ее это удивило дней на десять. Видимо, дело сорвалось из-за неуклюжих маневров отца невесты, который пытался навести справки о будущем зяте. А если бы не это, брак, основанный на равнодушии, был бы заключен? Другие свидания, которые ей пришлось испытать в дальнейшем, проходили тем же порядком: визиты становились допустимы только после официального предложения, а их частоту умело регулировали в зависимости от надежд, внушаемых состоянием молодого человека.
  
В эпоху, сделавшую из драматического жанра всеохватывающую «теологическую сумму», официальное сватовство — не что иное, как представление, которое будущая пара дает как узкому кругу главных заинтересованных лиц, так и кругу более широкому, куда ей предстоит войти. Все эти «зрители» призваны посмотреть, удачно ли подобрана чета, не проявляют ли эти двое подозрительной торопливости, за которой угадывается похоть… Есть ли здесь театральность? Тот же Лепренс д’Арсене характеризует свое первое свидание с будущей женой как «интересную сцену». Не стоит удивляться, что он, готовясь к своей роли, не преминул воспользоваться руководствами по обольщению и сборниками любовных писем. Да, Лепренс признается, что «вызубрил свой урок». Ведь молодые люди оказываются в замкнутом кружке «зрителей», которые изучают каждое их движение. И он с удовольствием отмечает: «Не только наши родные и друзья, но и вся прочая публика от души аплодировала нам». Представление новобрачного семье невесты, по его мнению, — «прелестный водевиль». Театральная лексика тут более чем уместна, к ней прибегают все чаще и чаще. Та же публичность наблюдается не только при самих свадебных торжествах, но и при подписании контракта, да и обязательные визиты на следующий день со счетов не сбросишь.
Пытаться уладить свои любовные дела приватно, ускользнув от этой показухи, — роковая ошибка.
В «Школе отцов» Ретиф де Ла Бретоны изображает подобный пример. Робкий молодой человек, влюбившись в дочку торговца, шлет ей пламенные анонимные письма до тех пор, пока его не настигают ее братья. Здесь осуждается традиционное представление, будто кадреж никого не касается, кроме двоих молодых людей. Предосудительность его писанины («Юноша снова признал, что писал эти письма, и спросил, велика ли его вина. — Да, сударь, — с жаром отвечал Старец, — вы виновны!») подчеркивается как ее анонимностью, так и благоразумием Розы, которая отдала эти послания своим родителям. Общение молодых людей становится возможным лишь с позволения отца и после года отсрочки; впрочем, за этот срок тетка девушки сумела втайне наладить связь между ними. Окружение вмешивается в дело и тогда, когда возникает нужда преодолеть застенчивость воздыхателя: робкого влюбленного «натравливают», девушке расхваливают претендента, так что в конце концов их убеждают пойти прогуляться в Тюильри, но девица, заметим, отправляется туда не иначе как в сопровождении сестры и после того, как поклонник уже три месяца посещал ее дом. Той же сестре, понимающей толк в этих делах, удается разрешить ситуацию: она завлекает молодых людей в темную аллею и вынуждает признаться — если не в чувствах, то, по крайности, в том, что они могут пробудиться. То есть разыгрывается неимоверно замысловатое театральное представление, в котором каждому из главных действующих лиц отведена своя роль.
Роль друзей и родных в таком действе, как соблазнение, отнюдь не фикция. Это они могут послужить гарантами честности намерений поклонника, от них исходят доводы разума, тогда как главными героями движет чувство, и, наконец, у них в этой ситуации нет никакой корысти. Так, Жаннетта Демайи, юная красавица сирота, провела какое-то время в комнате молодого человека, некоего «господина Никола», ни сном ни духом ничего предосудительного в виду не имея, как она потом заявила перед судьей: она замужем за пятидесятилетним торговцем галантереей, а в той комнате оказалась из-за «заговора соседей», убедивших ее, что он ей приходится родным братом. Если бы не это, могла ли она осмелиться на поступок, в иных обстоятельствах заслуживающий всеобщего осуждения?
Судебные архивы Англии, в частности честерские, сохранили нам мимолетные свидетельства таких обольщений с участием посредников. Когда в 1638 году Джиль Ломэкс докучал Анне Дербишир своими домогательствами, нажим со стороны окружения решил дело: молодой человек «побуждал друзей девушки уговорить ее его полюбить и выйти за него замуж, и она в конце концов уступила этим настояниям». Что ж, если речь идет о том, чтобы помочь стеснительному влюбленному объясниться, посредничество законно. Молодые люди, почти не имея привычки общаться с противоположным полом, уже и сами не знали, как выразить свою любовь. Когда родители мадемуазель де Силли прихватили вместе с дочерью ее подругу мадемуазель Делоне и увезли в свой замок, там девушки заметили, что шевалье д’Эрб глаз с них не сводит. Надо думать, влюблен. Но как узнать, в кого из двоих? Им так и не удалось разгадать этот секрет, пока кавалер не набрался храбрости, чтобы объясниться с мадемуазель де Силли.
Однако назойливое вмешательство посредников может быть нестерпимо, и тем нестерпимее, чем авторитетнее эти люди в глазах соблазняемой женщины. Чтобы устоять перед таким нажимом, надо быть дамой опытной, как, к примеру, тридцативосьмилетняя вдова Элизабет Вайзмэн, обладательница двадцати тысяч фунтов, которая закрыла дверь перед Робертом Спенсером, поклонником довольно пронырливым. Он мог рассчитывать на поддержку ее старшего брата и пытался залучиться еще помощью кузена. Улизнуть от такого мудрено. Приняв приглашение брата, позвавшего ее в гости, Элизабет обнаружила там претендента, которого избегала, и собравшиеся тотчас позаботились оставить их наедине. После этой беседы, продлившейся несколько часов, Спенсер, за которого горой стояли брат Элизабет и ее золовка, стал утверждать, что ее рука была ему обещана. Когда же в 1687 году она избрала себе мужа по своему вкусу, Спенсер стал преследовать ее по суду за нарушение брачного обещания.
Так что предусмотрительность требует перво-наперво убедиться в согласии семьи, «дабы вы не потратили зря свое время и усилия на любовь и служение». Очень легко ошибиться, если смотришь на красоту больше, чем на «расположение ее родителей и друзей, которые всегда держат и должны держать волю девушки в своих руках», — рассуждает автор «Сада Любви».
Девушкам же, ищущим «любовника», рекомендовалось ограничиваться пассивными демаршами: проявлять благоразумие и скромность, быть хорошей хозяйкой, «усердно заботиться о своих нарядах, о белье, о порядке в комнате», одеваться сообразно своему рангу, не носить того, что ему противоречит, советует «Наставление для взрослеющих девиц». Когда связь влюбленных признана их кругом, который нашел выбор обоих уместным, далее общение происходит на публике. Поклонник вправе сопровождать свою красавицу вплоть до ее порога, однако в дом входить не должен. Она же там готовит еду, моет посуду, управляется со всеми хозяйственными делами… и выходит на порог, «чтобы иметь удовольствие увидеть своего воздыхателя, который не преминет оставаться на месте». Итак, первейший знак почтения со стороны ухажера — умение ждать. Торопливость девушки, если ей не терпится присоединиться к нему, разумеется, говорит о желании снова его увидеть, но может также означать, что она разделалась с хозяйственными заботами кое-как, пренебрегла ими, а это дурной знак. Уравновесить одно с другим — задача не из легких.