История любовных побед от Античности до наших дней

Постижение психологии обоих полов ведет к созданию сложной системы любовных приемов. Соблазнитель эпохи Просвещения научился играть на струнах женской души, словно на музыкальном инструменте, которым овладел виртуозно. Однако у такой виртуозности есть оборотная сторона: мгновенно ослепляя, она скоро надоедает. Искусство оборачивается искусственностью. Настоятельная потребность в непосредственности и свежести чувства может возникать параллельно с самым холодным расчетом. Поэтому стратегия обольщения предписывает опускать ритуализированные знаки внимания, с тем чтобы натуральнее разыграть сердечный порыв. В годы царствования Людовика XV и Людовика XVI наличие столь противоречивых тенденций оставляет в области любовных приключений простор для свободного выбора.
    
ПУБЛИЧНОСТЬ ЛЮБОВНОГО СБЛИЖЕНИЯ
 
В приличном обществе, если хочешь должным образом устроить брак своей дочери, надобен глаз да глаз. Семейства с наиболее строгим укладом не допускали даже мысли о том, чтобы позволить жениху увидеться с невестой до свадьбы. В 1749 году, когда переговоры о замужестве его дочери вступили в решающую фазу, господин де Тибуто, имевший в армии чин генерального королевского инспектора, возмутился, что маркиз де Куртоме, его будущий зять, захотел увидеть невесту. Генерал усмотрел в этом признак оскорбительного недоверия: он что же, сомневается в правдивости портрета его дочери, написанного по поручению ее отца?
Ведь все условия брака были обговорены в переписке между мачехой невесты и ее кузиной, матерью жениха. Уж не опасается ли маркиз, что Луиза Роза может иметь иные желания помимо воли ее отца? Девушка, начиная с 13-месячного возраста, росла в заточении в аббатстве Горфонтен. Привезти ее оттуда в Дрё по настоянию маркиза для родителей значило бы «выставить себя на посмешище»!
На худой конец, да и то «из чистой снисходительности», господин де Тибуто дозволяет будущему родственнику посетить ее в обители. Опять же не без упреков и сетований: «Наиболее почтенные союзы — те, что основаны на честности и доверии. Живя вдали, браки только так и заключают, если же обитают по соседству, увидеться можно в церкви или на прогулке, чтобы лишь издали посмотреть друг на друга, тогда никакие формальности не нужны, надо только подписать брачный договор. Но когда предложение уже принято, условия обсудили со всех сторон, все предусмотрено, улажено и признано, что остается лишь поставить свои подписи, вдруг просить встречи — о таком никто слыхом не слыхал».
Стало быть, не каждому дано приударить за своей будущей женой. Мадам де Шанталь (будущая святая Жанна де Шанталь) позволяет своей дочери принять у себя ее суженого, господина де Тулонжона. Но подобное мыслимо лишь потому, что их свадьба — уже дело решенное. «Конечно, я очень довольна тем, что ваши родители и я договорились об этом браке без вашего участия — так устраивают дела люди мудрые», — пишет она жениху дочери, сообщая ему о возможности визита.
Но и в случае брака по сговору семей не все родители проявляют одинаковую непреклонность. Во Франции XVII века, открывшей для себя прелести изысканной галантности, стали принимать во внимание мнение женщин. А они требовали хоть малую толику нежности. Так и вышло, что в 1649 году мадемуазель де Монпансье, кузина Людовика XIV, позволила себе отказать английскому королю. Когда он прибыл в Перонну, где должен был встретиться со своей нареченной, та пожаловалась аббату де Ларивьеру: «Я умираю от желания услышать от него нежные слова, я ведь пока и понятия не имею, что это такое: никто никогда не осмеливался говорить со мной так». — «Увы, — вздохнул аббат, — он способен говорить только об охоте. Чуть зайдет речь о серьезных предметах, прикрывается своим весьма посредственным знанием французского языка. А за столом набрасывается на куски говядины, пренебрегая тонким блюдом, приготовленным из садовых овсянок». — «Таков уж его вкус», — заметила с улыбкой высокородная девица, намекая тем самым, что подобного же типа предпочтения жениха проявляются и в его отношении к ней. Когда их оставляют наедине, он молчит, может так безмолвствовать хоть четверть часа, и ей приходится его подбадривать. Но кто поверит, что сей монарх не осмеливается обратиться к ней с «нежным словцом»? Мадемуазель де Монпансье придется завести с ним беседу прилюдно, лишь тогда ее окружение убедится, что английский король не умеет ухаживать за женщинами.
Коль скоро родители не заинтересованы заключать браки, в которых их дети будут несчастны, малая толика ухаживания приветствуется. Но этот первый шаг к близости требует надзора. Семья сама организует встречу, которая может состояться, к примеру, в приемной монастыря, где воспитывалась невеста; такое место в любом случае мало подходит для любовных излияний. Однако приспособиться можно. Мадам де Сталь-Делоне провела отроческие годы в монастыре Святого Людовика в Руане, ее там лелеяли, поселили в апартаментах аббатисы. В 1705 году, достигнув 13 лет, эта юная особа затеяла галантную интрижку с одним остроумным господином, которого, как она пишет в своих мемуарах, «некие юридические формальности вынудили несколько дней подряд посещать мой монастырь». Этот человек — его звали мсье Брюнель — избегал оставаться с ней наедине, но спросил мадемуазель де Силли, приятельницу девочки, нельзя ли нанести им визит. «Мало-помалу у него вошло в привычку проводить все вечера в нашей приемной, возникло нечто вроде галантного ухаживания, причем его любезности примерно поровну делились между мадемуазель де Силли и мной». Заметив вскоре, что чаша весов склоняется в ее сторону, и тронутая стихами, которые он ей посвящал, девочка-подросток не стала прерывать эту галантную игру, хотя его чувств не разделяла. «Отношения, что нас связывали, продлились до конца его жизни — он умер вскоре после того, как я покинула провинцию», — напишет она в своих «Воспоминаниях».
Как видим, приключение невинное, не ведущее к иной цели, кроме создания атмосферы кокетливой болтовни в столь неподходящем месте, суровость которого смягчает только присутствие молодых девушек. О какой-либо интимности даже речи нет: господин Брюнель в мыслях не имеет увидеться с девицей за спиной ее подруги. Если намечается скорое замужество, девушке в лучшем случае позволяется под надлежащим приглядом оставить обитель, с тем чтобы препроводить ее в родительский дом для представления, после которого ее тотчас же отправляют обратно; там она проводит все время, оставшееся до свадьбы. Именно так Сесиль де Воланж в начале «Опасных связей» готовится покинуть монастырь, чтобы выйти замуж за Жеркура.
Однако романисты предостерегают: путешествия небезопасны. Где, как не на почтовой станции, Манон Леско встретила де Грие? И Сесиль де Воланж, едва переступив порог монастыря, тотчас влюбляется в шевалье Дансени. Так что, пожалуй, можно понять семейство Тибуто, столь упорно не желающее выпустить свою дочь из-под защиты монастырских стен.
Итак, девушка может выйти из монастыря, чтобы немного пожить у родителей и показаться в свете, прежде чем встретится со своим нареченным. Это вовсе не значит, что она остановит на нем свой выбор. Но тогда их окружение, действуя как обширный комплот, заставит будущих супругов влюбиться, пусть даже они сами того не сознают.
Лепренс д’Ардене, юрист и негоциант из Мена, поведал нам эту диковинную историю, случившуюся в 1750 году. Он слышал много хорошего о девицах д’Ассе и, встретив их, почувствовал склонность к младшей. Долгое время он довольствовался тем, что поглядывал на сестер «безо всяких надежд и притязаний» в церкви, на улице или на террасе их дома. Но в дело вмешались его друзья: они, заказав написать портреты старшей, которой полагалось выйти замуж первой, склонили к ней его помыслы. С этого момента общество «занялось ими». В течение нескольких лет друзья расписывали перед ним достоинства мадемуазель д’Ассе, которую в свой черед таким же манером подготавливали ко встрече с этим молодым человеком, «так что за три года до свадьбы мы оба уже прониклись решительным расположением друг к другу, хотя никогда не виделись наедине, да и в обществе сталкивались до крайности редко», — напишет он в своих «Мемуарах». Встреча с глазу на глаз могла стать возможной не иначе как после формального предложения. В свои 26 лет, то есть в 1763 году, молодой человек на него решился. И после того как мадемуазель д’Ассе 12 января 1764-го дала согласие, им было дозволено поговорить 2 февраля на людях. Семейство и вдобавок кюре собрались, чтобы присутствовать при их объяснении! Надо ли говорить, что оно не отличалось надлежащей спонтанностью? Несмотря на ту зачаточную взаимную склонность, которую доброхоты сумели в них пробудить, молодые люди, застыв, молча буравили друг друга глазами. Лед разбил кюре, спросив девушку, готова ли она отдать свое сердце. Она покраснела, присутствующие принялись шутить, и спустя неделю договор был заключен. Теперь можно было приступить к официальным ухаживаниям: Лепренса д’Ардене стали ежедневно принимать в особняке д’Ассе. Но обольщение продолжалось недолго: свадьбу сыграли 13 февраля.