История любовных побед от Античности до наших дней
Звуковые сигналы не так скромны, поскольку их подают с помощью голоса. Допустим, монахиня, увидев своего любовника, проходящего мимо церковных врат, принимается напевать «Sol fa mi re, sol fa mi re, sola sum, sola sum» («Соль-фа-ми-ре, соль-фа-ми-ре, я одна, я одна»). Если женщина в разговоре часто называет мужчину по имени, это тоже сигнал, как и старания мужчины снова и снова, будто невзначай, оказываться подле нее.
Признаки выдают чувство невольно, таков внезапный румянец; в этом отношении они для истории сознательной любовной стратегии не так интересны и оказываются несколько в стороне. Вздох принадлежит к разряду и знаков, и сигналов, и признаков: он может быть притворным, уловкой, которой при случае злоупотребляют и мужчины, и женщины. Он прекрасно может служить одним из приемов кадре-жа, оставаясь, однако, не более чем частным случаем в отношении к трем предыдущим.
БАЛКОНЫ И САДЫ
Помимо общественных мест, унаследованных от Овидия, внимания заслуживал и средневековый дом, открытый внешнему миру гораздо больше, чем древнеримская вилла, притом женщины без стеснения показывались в окнах, подобно «прекрасной Доэтте» из песни или шекспировской Джульетте. «Роман о Розе» предлагает, если хочешь возвестить о своей страсти без объяснений, расположиться перед окном красавицы или ее запертой дверью, испуская жалобные стоны. В иконографии вознаграждение, ждущее влюбленного, взбирающегося по лестнице к окну своей милой, уподобляется захвату твердыни любви. Хотя на исходе Средних веков лоджии, застекленные эркеры и угловые башенки стали выдаваться вперед, нависая над улицей, именно балкону, появившемуся в Италии XV века, суждено было стать классическим местом кадрежа.
С балконом появилась и серенада, этот ночной концерт, разыгрываемый под окнами соблазняемой женщины. Если верить источникам, это слово впервые появилось тоже в Италии в конце XV столетия, чтобы в классическую эпоху распространиться по всей Европе. Но практически серенада оставалась в ходу преимущественно в Италии и в Испании. Как утверждает Никола Гула, в Париже частыми серенадами можно было только взбудоражить целый квартал и породить сплетни, губительные для репутации девушек.
Поклоннику, чтобы его заметили, надлежало снова и снова бродить по улице. Так врач зрелых лет, персонаж одной из новелл Боккаччо, влюбившись в молодую вдову, но поначалу не смея объясниться, привлек внимание красавицы таким нескончаемым хождением взад-вперед. Она в конце концов пригласила его зайти, собираясь посмеяться над ним, однако он сразил ее таким галантным комплиментом, что добился своего. В другом рассказе отмечены три этапа, коими не подобает пренебрегать: сперва блуждания под окнами, затем подарки и, наконец, проникновение в спальню, когда муж отлучится из дому.
В «Корабле дураков» есть сочувственное описание кадрежа у окна: парочки обмениваются игривыми подмигиваньями, льстивыми намеками, любезностями. По вечерам влюбленные приходят под окна своих пассий, играют на лютне, добиваясь, чтобы желанная показалась. «Их ничем не отвадишь», разве что выплеснуть им на голову «вонючий эликсир домашнего приготовления» (то есть содержимое ночного горшка) или камень швырнуть. «Уследить за женщиной, сколько ни тщись, невозможно: если она благоразумна, словно Пенелопа, тогда и надзирать за нею не стоит, сама даст искателям отпор; если же нет, тогда и башня вроде той, куда заперли Данаю, ее не убережет».
Вместе с тем великая эпоха кадрежа у окна поистине ознаменует классический период, ибо, когда Франциск I запретил строить дома с нависающими над улицей этажами, балконов стало очень много. Прикрывающие окна решетки, получившие весьма точно прозвание «жалюзи» («ревность»), и лоджия, изобретенная специально для того, чтобы женщины могли дышать свежим воздухом, не подвергаясь приставаниям поклонников (слово «loggia» появилось в итальянском языке в конце XV века, а во французском впервые замечено в 1549-м), — все эти новшества самым интимным образом вплелись в представления о кадрежном искусстве, которое обновлялось одновременно с архитектурой. Литература широко пускала в ход подобные детали — начиная от окна, возле которого Ромео застает Джульетту, и кончая жалюзи из «Севильского цирюльника», скрывающими Розину, когда она подглядывает за Альмавивой. У Мольера в «Школе жен» невинную Аньес соблазняет ухажер, которому она по простоте душевной ответила на приветствие, и это тоже происходит у окна, хотя в XVII–XVIII веках главным объектом поношения становятся уже не архитектурные изыски, а суровость опекунов. А вот у Эдмона Ростана кульминационный момент сцены на балконе — поцелуй, который Кристиан срывает с уст Роксаны, забравшись туда и предоставив Сирано прятаться в потемках.
Проникновение в сад — второй этап любовной осады. Вспомним, что Ромео пришлось, прежде чем увидеть в окне Джульетту, перебраться через стену. Такой стратегический ход тем хорош, что помогает даме сохранить свою репутацию незапятнанной. В праздничный день, когда супруг отправляется в церковь, она может прогуливаться по фруктовому саду в сопровождении своих компаньонок, что служит гарантией ее добродетели. Тогда поклонник, предупрежденный заранее, запускает в сад своего сокола и просит позволения войти, чтобы забрать его. Разумеется, ему будет в этом отказано — сама же дама и запретит такое вторжение. Но пусть он, не робея, затеет ссору со служанкой, не пустившей его на порог. «Услышав перебранку, я прикажу позвать тебя ко мне, и так ты сможешь открыть мне тайны своего сердца», — читаем мы у Бонкомпаньо. Садовая планировка, обновившаяся в эпоху Ренессанса, стала еще благоприятнее для встреч влюбленных. Беседки в итальянском вкусе, увитые зеленью, лабиринты, аллеи подстриженных грабов, глубокие ниши с фонтаном и статуей нимфы, а также мода последующих веков — маленькие садовые часовни, искусственные гроты, декоративные руины — все это так и звало к душевным излияниям и ласковым жестам. В 1595 году Филипп Стэббс изобличал порочность этих проникающих в Англию парков, обнесенных высокой стеной, где предусмотрительная хозяйка не преминет разместить несколько маленьких домиков для легкого ужина, с галереями, с башенками: «Потому-то они и запираются, такие сады, у некоторых замков ключа по три-четыре, один дама хранит у себя, другие вручает своим воздыхателям, чтобы они могли пробираться незамеченными в эти укромные приюты прежде, чем она сама туда подоспеет».
КАДРЕЖ В ХРАМЕ
Кадриться в святом месте? Почему бы и нет, если женщинам, за которыми надзирают особенно бдительно, никуда, кроме церкви, и выйти не дают? Иные и перед святотатством не остановятся к величайшему негодованию Бадиуса: «Сколь безумны те, кто является в церкви, куда нам велено приходить, дабы снискать Божие благословение, лишь затем, чтобы повидать продажных женщин или дам, разряженных, словно проститутки, чтобы губить свою душу, самым недостойным манером оскорбляя Господа, ибо все это происходит некоторым образом в доме Его, в Его святом присутствии, у Него на глазах».
Кадреж в храме не имеет никаких отличий от того, что практикуется в любом другом общественном месте, то есть состоит преимущественно в переглядывании и осторожном отпускании комплиментов. Но «Фламенка», одно из самых оригинальных сочинений эпохи Средневековья, заостряет внимание на подробности по меньшей мере своеобразной. Гильем и впрямь обольщает Фламенку именно в церкви, причем ему удается назначить ей свидание… в термах Бурбон-л’Аршамбо. Сочетание этих двух «храмов» любви как нельзя лучше подчеркивает двуединость ее духовного и плотского начал. Надобно пояснить, что героиня романа состояла под неусыпным мужниным надзором: приблизиться к ней можно было только в церкви да в бане, причем и на это требовалось много времени и терпения.
Переодевшись каноником, молодой человек сначала следил за той, кого возжелал обольстить, сквозь отверстие решетки, ограждающей хоры. Увы, она неизменно появлялась только под покрывалом и понятия не имела о своем воздыхателе. Оставалось надеяться лишь на ее слух. Он стал петь молитву «Господи в небесах» голосом, который взволновал ее, хотя там говорилось о любви к одному лишь Всевышнему. Чтобы получить святой воды, она на миг откинула покрывало, тогда Гильем, воспылав радостью, затянул «Чудо спасения». Во время мессы она сотворила крестное знамение, и тут он смог увидеть ее руку. Когда священник, благословив Фламенку, дал ей облобызать Евангелие, он (Гильем подкупил его) протянул даме книгу, раскрытую на заранее оговоренной странице: теперь молодой человек знал, какого именно места коснулись губы красавицы, и не замедлил последовать ее примеру: «Больше тысячи раз он поцеловал этот листок бумаги».