Хороший сын (СИ)

— А Мартина там будет? — спрашиваю.
Бридж смотрит на меня. Лицо мое горит огнем.
— Будет. Ну, идешь — так иди, — говорит Бридж и уходит.
Я стряхиваю руку Мелкой и шагаю за ними следом.
— Мне сперва нужно забежать домой. А вы давайте к Мартине, там в гараже и встретимся, — говорит Бридж и идет с Ройзин в другую сторону.
Мы с Шейлой направляемся к дому Мартины. Оглядываюсь, вид у Мэгги страшно злющий. Она машет мне рукой: вернись. Я качаю головой.
У дома Мартины Шейла стучит в дверь, а я стою у нее за спиной. После репетиции я уведу Мартину куда-нибудь и покажу ей, как тискаются. И Бридж уже ничего не сможет сказать, потому что я не просто буду членом компании, я буду ее важным членом. Мы с Мартиной будем Королем и Королевой выпускного бала.
— А Мартина дома? — спрашивает Шейла у Мартининой мамы, которая осматривает меня с ног до головы. Чего ей надо? Портрет будет писать? Или на мне какая-нибудь ее тряпка?
— Мартина. К тебе пришли! — кричит ее Ма в сторону лестницы.
Мартина спускается по ступеням, видит меня. Краснеет, так же, как и я. Просто заливается краской. Еще бы, она ж влюблена.
— Пойдешь в гараж? — спрашивает Шейла.
— Зачем? — удивляется Мартина.
— Репетировать, — говорит Шейла.
— Чего репетировать? — не понимает Мартина.
— Ты чего, забыла? — говорит Шейла, явно имея в виду: «Ну ты совсем тупая, но при этом такая красотуля, что над тобой разве что посмеяться можно».
— Я пока не могу уйти — мы ждем врача, потому что у нашего Барри краснуха, — объясняет Мартина.
— Ладно, дашь нам тогда ключи от гаража — мы начнем, а ты подойдешь? — спрашивает Шейла.
— Мамуль, можно Бридж и другие немножко порепетируют у нас в гараже?
Ее Ма дает ей ключ, но, судя по виду, ей вся эта история совсем не нравится.
— Вот. — Мартина передает ключ Шейле. — Там и увидимся.
От дверей я потихоньку оглядываюсь. Мартина смотрит на меня. Я улыбаюсь ей во весь рот, поднимаю большой палец и киваю, будто говоря: «Да, я танцую буги». По крошечному проулку мы пробираемся задами домов к гаражу. Шейла отпирает, входим внутрь.
— Давайте, пока дожидаемся, наведем здесь порядок. Ты иди подметай сцену, — говорит Шейла.
Я — и на сцене. Медленно иду к ее переднему краю. Так в церкви идут к алтарю. Мне кажется, что на меня смотрят тысячи глаз. Вблизи видно, что сцена сделала из связанных вместе ящиков. Наверняка Мартина попросила своего папаню. Вот классно иметь такого папу.
Шейла вообще ничего не делает, стоит, сложив руки. Свинюшка ленивая. Я постараюсь до прихода Бридж как следует подмести сцену. Она поймет, какой я классный, насколько я полезнее, чем Шейла.
— А Шлем придет? — спрашиваю.
Хочется думать, что нет, — ведь тогда мне не дадут главную роль.
— Он на каникулы всегда уезжает к маме, — говорит Шейла.
Я действительно его уже сто лет не видел. В обычной ситуации я бы на него обозлился — может, собака, позволить себе каникулы, но сейчас мне его просто жалко, потому что когда они увидят, как я играю, они никогда больше не дадут ему ни одной роли.
Забираюсь на сцену. Холодная щекотная волна проходит по рукам и ногам. Так и должно быть. Вот мое настоящее место. Слышу, как кто-то входит. Бридж. С улыбочкой на лице, которая мне совсем не нравится. За спиной Бридж — ее Ма, руки сложены поверх передника, будто она играет роль в «Улице Коронации». Весь дверной проем заслоняет здоровенный дядька.
Язык мой превратился в губку, она всосала всю жидкость, какая была у меня во рту. Сердце колотится, как сумасшедшее.
— Ну и как тебя звать, сынок? — спрашивает дядька хрипучим голосом — у Папани такой же, когда он с похмелья курит «Парк-драйв».
Ответить не могу. Сбой в системе. Бридж и ее приспешницы стоят, сложив руки на груди, пялятся на меня с улыбкой от уха до уха. Ну я и дурак.
— Девчонки, давайте-ка отсюда.
Дядька садится в заднем ряду, откуда я смотрел спектакль.
— А можно мне остаться? — спрашивает Бридж у своей Ма, а та смотрит на дядьку.
— Тут не в игрушки играют, пуся. Выметайся, — говорит дядька.
 
Не спектакль. И не игра. А что же? Что-то очень, очень плохое.
Бридж с девчонками уходит. У двери улыбается мне половиной рта, как Шарлин в «Далласе».
— Держись рядом, если кто придет — скажешь, — говорит ее Ма, закрывая дверь.
Она встает рядом с дядькой. Оба пялятся на меня. Я, шаркая, подхожу к краю сцены.
— Ты куда? — останавливает меня дядька. — Стой где стоишь.
Замираю.
— Сию же секунду, — обращается ко мне мама Бридж, — скажи ему, что ты там кричал на всю улицу.
В горле рождается какой-то звук. Вот если бы Ма была здесь…
— Говори живо! — орет она.
Губы у меня раскрываются.
— Я, — и больше не выдавить ни звука. Внутри словно прокатывается волна. Опустошая голову, грудь, руки, ноги. Сейчас грохнусь в обморок прямо на сцене. У меня хорошо получится.
— Как тебя звать-то, сынок? — бухтит дядька.
Я все еще не могу выдавить ни слова.
— Говори, как тебя зовут! — орет он.
— Микки Доннелли его звать, — говорит мама Бридж.
— Брат Пэдди Доннелли? — спрашивает дядька.
Только не это! Всякий раз, как я попадаю в школе к новому учителю, я слышу этот вопрос. А потом: «Ну, надеюсь, ты не такой, как он».
— Да, — сиплю. Потом прокашливаюсь. Можно притвориться, что у меня чахотка.
— А ты знаешь, кто я? — интересуется дядька.
— Нет, мистер, — отвечаю.
— Знаешь, почему я здесь?
— Нет, мистер.
— Мне тут сказали, ты из себя взрослого изображаешь… — говорит он.
Я?! Неужели кто-то мог подумать, что у меня получится? Я всего-навсего репетировал.
— Он еще и педик, — подначивает мама Бридж.
Да как она смеет? Это ж несправедливо.
— Ты кого знаешь из ИРА? — спрашивает дядька.
— Я. — Это что, проверка? Хотят выяснить, болтун я или нет? — Да нет, мистер, никого я из ИРА не знаю, — отвечаю.
— Но кто в тюрьме сидит, ты знаешь, да? — Это снова мама Бридж.
— Нет, я и в тюрьме никого не знаю, — говорю.
— Но ты ж орал на всю улицу, при всем народе, что мой муж сидит в тюрьме за кражу колбасы, — не сдается она.
Смотрю под ноги. Остается одно — ждать, когда это все кончится.
— Ну? — спрашивает дядька.
— Да, мистер, — отвечаю.
— А ты не соображал, что за такую брехню тебе может здорово нагореть? — спрашивает.
— И вообще, кто тебе это сказал? Про колбасу? — Все не может успокоиться мама Бридж.
— И про ИРА. Ты что, на улице слышал? — спрашивает дядька.
— Или, может, у себя дома? — говорит мама Бридж.
А я-то всегда думал, что на допросе поведу себя супер как. И стану героем.
— Слышишь, что я тебе говорю? — Это снова дядька.
Ни слова, Микки.
Долгое молчание.
— Мистер Маканалли — боец, — говорит он. — Человек, который боролся за счастье своей страны и теперь сидит за это в тюрьме. И, чтоб ты знал, мистер Маканалли сидит в тюрьме за ограбление фабрики потому, что его туда послала Ирландская республиканская армия.
И они хотели, чтобы он спер оттуда колбасу? Зачем? Проголодались? Так пошли бы к мяснику и купили, как все нормальные люди. Никогда, ни за что в жизни не вступлю в ИРА, если там тебя посылают на такие задания.
— А теперь слушай, сынок, каков порядок. На первый раз мы с тобой поговорили — так, словом перемолвились. Но в следующий раз мы придем к тебе в дом, и это уже будет серьезно. Понял, что я говорю?
У них это называется коллективная порка.
— Да, мистер, — говорю.
— Так что в будущем язык не распускай. Запомни это. Чтоб мне больше не пришлось с тобой встречаться. Понял?
— Не буду, честное слово, — заверяю я.
Дядька встает, подходит к маме Бридж.
— Ладно, миссис Маканалли, ежели еще что случится, сразу ко мне, — говорит он ей и выходит.
— Это что, все?! — злобно орет она ему в спину. Грозит мне пальцем. — И мамане своей скажи, чтобы не распускала язык, а то следующей окажется!