Да здравствует жизнь!
Она плохо выглядит – хуже, чем в предыдущие несколько раз, когда выпивала лишнего, и тут-то я понимаю, что они с мужем не очень счастливы. Мы слышим, как она кричит на него по телефону. Трое моих коллег прикидываются глухими, кое-кто из них даже вставляет в уши наушники. После этого телефонного разговора я, постучав, заглядываю к Ане в кабинет и замечаю, что глаза у нее покраснели. Она плакала. Такое с ней впервые.
Мы заканчиваем рабочий день, ни разу не столкнувшись, она даже не выходит в туалет. Перед уходом я отправляю ей мейл: «Если вам что-нибудь понадобится, звоните».
По дороге домой я останавливаюсь у булочной, чтобы купить хлеба. Но как только я захожу внутрь, мне звонит Ана.
– Алло?
Мне отвечает рыдающий голос:
– Он меня бросил. Бросил ради девчонки младше него на двадцать пять лет. Он ей в отцы годится! Сказал, что она «не так занята»! «Не так занята», вы такое слышали? Я всю жизнь положила на наше комфортное будущее, а он бросает меня ради вертихвостки, у которой и в мыслях нет вообще что-нибудь создавать! Ей нужен только его бумажник!
Для меня это слишком неожиданно, и я не знаю, что сказать, кроме банального «сочувствую вам».
– Вы можете ко мне приехать? Я не могу оставаться одна.
– К вам домой?
– Вы знаете мой адрес, жду вас.
Звучат гудки, она отключается.
Когда я вхожу в квартиру, у меня, наверное, очень странное выражение лица, потому что Элиотт, вольготно развалившийся на диване, сразу это замечает.
– Ану только что бросил муж; она хочет, чтобы я приехала ее утешить.
– Вот это да… и ты поедешь?
Я пожимаю плечами.
– Если хочешь побыть сердобольным сенбернаром, давай. А я закажу пиццу.
– Ты – само совершенство! – говорю я, целуя его.
– Я знаю, – отвечает он со всей скромностью.
Я приезжаю к Ане в фешенебельный пригород Амьена и нахожу ее в ужасном состоянии. Мне кажется, что я никогда ее такой не видела. Она столько плакала, что под глазами у нее набухли целые мешки, помада размазалась по щекам, а всклокоченные волосы топорщатся, как у дикобраза. И она пьет. Снова. От тоски.
И тогда до меня доходит, что каждый раз, когда она позволяла себе выпить лишнего, она просто пыталась забыть ситуацию, в которой находилась уже давно.
– Ана, все наладится.
Душераздирающий крик:
– Не-е-е-ет! Дети разъехались, у них своя жизнь, а теперь и он меня бросает! Он негодяй, понимаете? Негодяй!
Даже ее голос изменился до неузнаваемости: он тягучий и пьяный.
Она хватает уже наполовину пустой стакан виски и подносит к губам.
– В любом случае он со своим засохшим огрызком не сможет удовлетворить эту сучку… Придется принимать виагру, он уже давно не способен трахаться!
Ладно…
И вот она выпаливает эти слова, которые обыкновенно говорят те, кто оскорблен и вдребезги пьян. Я чувствую, что впереди меня ждут и другие подобные сюрпризы…
– Ана, где у вас спальня?
– Там, в конце коридора…
Я встаю, иду в спальню и сдергиваю с кровати покрывало. На ночном столике лежит разорванная пополам фотография – там они с мужем, только гораздо моложе. Из любопытства я складываю половинки. Оказывается, Ана была брюнеткой! Я с трудом ее узнаю.
Когда я возвращаюсь, она уже полулежит на диване и разговаривает сама с собой:
– Ты будешь гореть в аду за то, что со мной сделал… И я не буду по тебе плакать, подонок!
Она поднимает указательный палец, словно предупреждая:
– Слышишь меня? Она будет тебе изменять направо и налево и вдобавок наградит триппером!
Ладно, с меня хватит, я уже достаточно наслушалась.
– Пойдемте, уложим вас спать.
Ана не оказывает мне ни малейшего сопротивления.
В спальне она садится на кровать, и мне остается только снять с нее туфли, чтобы она могла скользнуть под одеяло.
– Марни… Вы моя любимица. Люди считают вас слишком толстой, а по-моему, вы красивая – и внешне и внутренне. Красивая… во всем, во всем! Я тоже в молодости была толстой, не меньше семи лишних кило, но я не была такой красивой, как вы, о нет…
О, это просто адский вечер… Ана попала в самое больное место, но она совершенно пьяна и лучше не обращать на нее внимания.
– Вы моя любимица, я вас очень люблю… очень. Вы ведь тоже меня чуточку любите?
– Да, я тоже вас очень люблю, Ана. А теперь ложитесь и постарайтесь немного поспать.
Она держит меня за руку, пока я накрываю ее одеялом.
– Вы не уйдете, да?.. Не хочу оставаться одна. Не уходите.
Я присаживаюсь на край кровати.
– Нет, смотрите, вот я здесь. Рядом с вами.
– Вы святая…
Час от часу не легче!
Я жду, пока она уснет, и в десять вечера посылаю Элиотту сообщение, что сегодня не вернусь, чтобы он не волновался.
«2:0 в пользу „Ланса [13]“, а я король мира!» – вот его ответ.
Я улыбаюсь. Он не будет волноваться.
* * *
Ана не приносит круассаны ни завтра, ни следующие две недели. Вообще она больше напоминает собственную тень. Всегда такая элегантная, теперь она как будто надевает то, что попадается под руку, перестала краситься, причесывается кое-как и почти со мной не разговаривает. «Здравствуйте, до свидания, спасибо, вы очень любезны», – вот, пожалуй, и все, что я от нее слышу. В офисе все с ней предупредительны или просто стараются держаться подальше… Я никогда не считалась «вторым человеком» в компании, но когда сотрудники не хотят разговаривать с ней, то обращаются ко мне. Настроение и мотивация каждого тает на глазах.
– Долго это еще будет продолжаться? – все время допытываются у меня коллеги.
Но что я могу им ответить? Каждый вечер я возвращаюсь домой, измученная работой за двоих. Двигаюсь как в тумане, почти не осознавая, что вокруг происходит. Фран несколько раз мне пишет, предлагает встретиться и выпить кофе, и я каждый раз отказываюсь; рассеянно отвечаю на звонки родителей и на сообщения друзей. Элиотт – мое единственное утешение, каждый вечер мы устраиваемся на диване смотреть очередной фильм от «Нетфликса» и едим все самое вредное: пиццу, суши, лазанью – все то, что, по общему мнению, поднимает настроение, но откладывается на ляжках.
Как-то утром я обнаруживаю, что набрала еще два килограмма. А на следующий же день – видимо, чтобы окончательно меня добить, моя коллега-бухгалтер Сандрин замечает, что я ем за обедом салат, и остроумно шутит: «А, так ты питаешься овощами? Никогда бы не подумала».
Вот стерва.
Почему суперизящные особы убеждены, что все толстые только и делают, что жрут, как свиньи, и потому столько весят? Это невыносимо. От ее реплики настроение у меня портится еще сильнее.
Так что на исходе двух недель я почти полностью вымотана и даже отменяю очередной сеанс психотерапии. А потом, в пятницу, – крибле-крабле-бумс! – Ана снова становится такой, как прежде: независимой и волевой. Она появляется в офисе накрашенная, надушенная, в деловом костюме и туфлях-лодочках. Возобновляется обычный рабочий ритм – вот так, сразу. Я не решаюсь спросить, вернулся ли к ней муж, а может, она просто смирилась с его уходом. Я уже совершила героическую экспедицию в недра души моей начальницы, с меня хватит.
– Где досье Пьяцци? – спрашивает она меня вечером, когда я уже собираюсь уходить.
– Я отправила ему фото худых моделей стандартной внешности. Жду его отмашки.
Она хмурится.
– Мне искренне жаль, что он такой непробиваемый. Невыносимый тип.
– Такова жизнь.
Я начинаю собирать вещи – время семь часов, я, как всегда, ухожу последняя, и мне это уже осточертело!
– Марни… У меня не было возможности вас поблагодарить. Мне очень повезло, что вы у меня есть.
– Ради бога, это было совершенно естественно.
Она выдвигает стул на колесиках из-за соседнего стола и садится около меня.
– Нет, это не так. Вы всегда рядом, когда нужно, и знайте, что в случае необходимости я тоже приду вам на помощь.