Изнанка (СИ)

Но в ванне Эрчер неожиданно принялся лезть ему мыльными пальцами в задницу, Рихард удивленно постарался расслабиться и не смог.
— Не зажимайся, — шептали ему, голос мурашками разбегался по шее и плечам. — Как будто на унитазе сидишь, ну.
Рихард попробовал так сделать и покраснел, палец вошел в него целиком, а член полностью встал.
Они продолжили на кровати, на пошлом красном белье, Эрчер ласкал его пальцами изнутри, гладил и растягивал, как будто по-настоящему любил. И от некоторых движений удовольствие становилось мучительным просто, Рихард стонал и дергался навстречу его руке, с члена на живот стекали прозрачные капли. А потом Эрчер уткнул его лицом в подушки и вставил, больно, и подождал совсем мало, сразу начал двигаться. Но это было так похоже на их первые разы, только теперь Рихард был снизу, толкался в собственную руку под напором любовника, и даже боль не имела значения. Надо было раньше так сделать, подумал он и кончил, содрогаясь.
  
А позже Эрчер погладил его по щеке и сказал, что хочет посмотреть город, когда-то давно он был здесь, ведь можно?
— Конечно, конечно пойдем, — Рихард обнял его и поцеловал в губы.
— А можно, я сам?
— Хорошо, только возвращайся до комендантского часа, пожалуйста.
Но Эрчер не вернулся, как обещал, и Рихард опять ждал его, надеясь на что-то, а утром сообщил в полицейское управление о пропаже. Скорее всего, припозднившегося Эрчера забрал патруль, теперь надо вытащить его из кутузки, и все будет в порядке. Не мог же он исчезнуть насовсем.
Эрчер Веллинг
Эрчер позвенел в кармане серебряными альвеймскими марками и довольно оглянулся. Он зачем-то снял их со своей карточки, всю свою жалкую зарплату за два месяца. Нет, конечно он не планировал выбросить карточку с коммуникатором и бежать в хасефейские джунгли. Но сама возможность приятно грела, а от иллюзии свободы слегка кружилась голова. После стольких дней взаперти мир казался огромным и ярким.
Впрочем, Хасефея и вправду была яркая, улицы залиты белым, с неуловимо розовыми оттенками, светом их звезды, люди прогуливаются и болтают в уличных кафешках… Прокатившаяся война оставила несколько развалин и приглушила музыку из раскрытых окон, заменив ее на обрывки альвеймских новостей, но он видел, как люди пританцовывают на улицах, а дети бегают под бьющими прямо из-под земли фонтанами. Все было не так страшно, как можно было ожидать по жутким рассказам беженцев и зловещим замечаниям Рихарда о лагерях.
Оккупация все же наложила отпечаток на всегда беспечных хасефейцев, Эрчер замечал их тревожно-неприязненные взгляды, бросаемые на его серую форму корабельной обслуги. Наверно, принимали за альвинга. Но зато и альвинги его не замечали, ни один патруль не остановил.
Коммуникатор привел Эрчера к небольшому особнячку в центре города, когда-то давно здесь жил его приятель по летной академии. Оставалось надеяться, что тот жив и не переехал. Глупо, конечно, но у него больше не было знакомых в Хас Тохумсе, а столица разрушена.
— Пропуск! — из ворот особнячка вышел штурмовик.
Эрчер вздрогнул и протянул ему свою карточку. Тот засунул ее в сканер, некоторое время поизучал, а потом отдал. Глаза у него были стеклянные, как у куклы.
— Вали отсюда, лонгдалец.
Эрчер молча попятился, Рихард как-то сказал ему никогда не разговаривать с рядовыми штурмовиками, только если спрашивают, и то — отдельными словами. “Но они обычно ничего не спрашивают”.
До комендантского часа оставалось совсем немного, и Эрчер решил прогуляться на площадь Трипирата, интересно альвинги ее тоже переименовали? Можно будет поглазеть на вечно тусующуюся там молодежь и потратить пару заработанных еблей марок на жаренные хасефейские каштаны.
Трипирата теперь называлась Площадью Звезды, хотя памятник трем пьяным пиратам, когда-то давший ей название, альвинги снести пока не додумались. Эрчер направился к распространяющей одуряющий запах каштанной автожарке, но замер на полпути: в негустой толпе у памятника мелькнула Камилла.
Конечно же, показалось, подумал он, так всегда бывает, когда постоянно, где-то на краю сознания вспоминаешь . Когда его жена улетела с Даллены, Эрчер много раз видел ее со спины, но ни разу не подошел к этим фантомам. Он ведь знал, что она не прилетала обратно.
— Камилла, — позвал он такую похожую девушку, медленно приближаясь.
То мгновение, что она оборачивалась, длилось невыносимо долго, и больше всего Эрчеру хотелось, чтоб оно вообще не кончалось, не разрушало иллюзии.
— Отец? — серые глаза Камиллы неверяще распахнулись, а в следующий миг Эрчера уже стискивали в объятиях и покрывали щеки поцелуями.
Эрчер осторожно обнял ее в ответ и погладил по спине.
— Папочка, как… Даллену поработили, я видела новости, — всхлипывала Камилла, она была всегда слишком эмоциональна, так же как и ее мать.
— Мы обошлись малой кровью, — утешил ее Эрчер.
— Но ты… теперь работаешь на альвингов? — она отстранилась и с ужасом уставилась на его форму.
— Нанялся в корабельную обслугу, чтоб добраться до вас, — усмехнулся Эрчер.
— Пошли, — прошептала Камилла, сжимая его руки, — пошли со мной.
У помойки он остановился, скормил ей свой коммуникатор и задумался, вертя в руках карточку.
— Мы сделаем тебе новые документы, — прошептала Камилла ему на ухо.
— Потом. Одежду надо тоже поменять, ты не знаешь, Межгалактик Банк где-нибудь работает? — спросил он.
Камилла отрицательно помотала головой:
— Эмбарго.
Что ж, на новую одежду хватит Рихардовых денег. Но так странно ощущать себя практически нищим.
И альвеймская карточка тоже исчезла в розоватой вспышке дезинтеграции, оставив после себя маленькое световое сердечко. Хасефейцы обожали такие дешевые украшательства. Интересно, как отреагирует Рихард на его уход? Вдруг взбесится и объявит в розыск. Надо было отправить ему сообщение. Хотя нет, не надо, вряд ли это бы помогло, скорее — навредило.
***
Тебе обязательно надо познакомится с нашими ребятами, говорит Камилла. У нас настоящее Сопротивление! Она ходит по маленькой комнатке на окраине Хас Тохумса и горячо жестикулирует, как настоящая хасефейка.
“Веди себя прилично, ты все равно не похожа на хасефейку”, хочет ей сказать Эрчер, но сдерживается, конечно. Эта чужая страстность нравится ему, Камилла такая красивая, тонкая, и ходит она так, будто готовится взлететь.
Она работает в какой-то оперетке, они выступают для альвеймских офицеров и местных дельцов в ресторане. И с тремя подружками снимает эту квартиру. А еще они собирают разные слухи и сведения для товарищей из Сопротивления и снабжают их продуктами. Эрчер опускает глаза и вспоминает своих родителей. “Мой сын работает прислугой, а внучка певичкой в ресторане? — мать из его воображения аристократически морщит нос и добавляет: — Как это мило.”
— Как это… занятно, — говорит Эрчер. — А в цирке тебе не предлагали работать?
— Папа! — кричит Камилла и в гневе стучит кулаками по его плечам и груди.
Эрчер с улыбкой ловит эти маленькие кулачки.
— Они расстреляли нескольких ребят с нашего курса. А мы однажды выбрались в столицу и взорвали патруль, три штурмовика, — шепчет Камилла ему на ухо. — Представляешь, они сдохли, разорвавшись на тысячу кусочков.
  
— Как это мило, — говорит Эрчер.
Перед отлетом с Даллены он тоже видел экзекуцию: отпущенных из тюрьмы подростков выпороли напоследок на площади. Эрчер смотрел на них сквозь зарешеченное окошко кабинета, где его запер зачем-то Рихард. “Это им было вместо повешения”, сказал тот позже.