Шмель

Я вертелась рядом с Кириллом ночью, и мне казалось, что все это уже было. Он был не таким, как раньше: холоднее, спокойнее, и я спрашивала, в чем дело, а он отвечал, что мне все только кажется, что я придумываю, и я чувствовала стыд за то, что совсем не вижу разницы между реальностью и фантазией, я стала совсем заколдованной, и чем больше наши с Кириллом реальности расходились, тем меньше я понимала, какая – настоящая и какой из них мне нужно соответствовать. У него на работе были женщины. Актрисы, художницы-постановщицы, режиссерки. Иногда я просила его айпад, чтобы посмотреть кино в ванной, и он, конечно, спрашивал, что за кино, и я, конечно, отвечала что-нибудь умное, а сама пролистывала каждый его диалог в Телеграме, как сериал, я всегда помнила, где остановилась в прошлый раз, я проверяла избранное, галерею, проверяла, не появилось ли новых приложений и новых друзей в приложении с астрологическими прогнозами. Я всегда была начеку. Его давняя подруга родила дочь и попросила Кирилла стать крестным. Он пошел на подготовительные курсы, такие, оказывается, бывают, и я видела, как между ним и крестной матерью пробегает искра, потому что религия сближает. Я видела, как он спит с подругой, потому что она растит младенца одна и ему жаль ее, а жалость очень возбуждает. Мы трахались мало и тихо. Я подсчитывала: в первый год он хотел меня четыре раза в неделю, теперь – один. Когда он спал, я брала его телефон и проверяла историю браузера. Я боялась, что найду там порно с сюжетами, которых никогда не смогу повторить, но никогда ничего не находила, и тогда я смотрела такие сюжеты сама, мне казалось, если я сделаю это первой, то застолблю место и ему не придется.
  
Мне не нравились его книги, его скучные большие руки, я старалась вставать первой, чтобы не чувствовать его дыхания по утрам. Он был взрослый, и все у него было по полочкам, все было уже решено и разложено, и в этом порядке под меня было выделено четкое, очерченное место, куда я должна была встроиться. До меня у него было несколько долгих отношений. Я сидела на ужине у его родителей, в красивой интеллигентской квартире в дореволюционном доме, резала куриную грудку на кусочки, чтобы есть прилично, и думала, что этим ножом могла пользоваться последняя бывшая Кирилла. Я нашла ее по лайкам в глубине его Инстаграма [4], нашла их совместные фотографии, которые она не удалила, нашла в нашем шкафу свитшот, в котором он был на этих фотографиях. Я понюхала плотную ткань – пахло обычным порошком, но это было уже неважно. Я так боялась, что Кирилл разлюбит меня, что на всякий случай разлюбила его первой.
Я каждый день представляла, что он не вернется с работы. Просто никогда не вернется. И я смогу тогда, оскорбленная и подавленная, пару месяцев плакать и жить в долг, а потом возьму себя в руки и начну новую жизнь, потому что даже таким меня не сломаешь. Однажды он ушел выкидывать мусор. Его не было минут двадцать, хотя мусорка прямо во дворе, и я представляла, что он меня бросил. Я немного поплакала, я чувствовала боль, по-настоящему, я не притворялась, я даже впилась ногтями в икры, колючие от сбритых неделю назад волос. Но потом услышала шаркающие шаги – Кирилл прихрамывал после подростковой футбольной травмы – и расстроилась, что мой сценарий не сбылся.
Я писала большие письма – в заметках ноутбука и от руки. Я часами гуляла с белым шумом в наушниках и прокручивала в голове сценарии наших разговоров. Я – взвешенная и думающая. Я говорю ему: «Кирилл, ты должен понять», а потом – много умного, слова, которые он будет вертеть в голове, не понимая, как сам мог это пропустить, как у меня получилось быть такой проницательной, столько в нем разглядеть. Мы скандалили, и я всегда мирилась первая, жалела себя, его, нас, жалела, что мы ввязались в это. Иногда он после смены шел в бар и возвращался пьяным, от его огромных губ пахло водкой, и потому мне легче было целовать его спящего. Я чувствовала отвращение и облегчение, когда он был рядом. Как будто поймала паучка, который бегал по дому, и теперь разглядываю его в банке. Каждое шевеление ножки вызывает рвотные позывы, но иметь возможность следить за ним – спокойнее, чем знать, что он на свободе. Я понимала, что он смотрит на родителей, которые прожили вместе сорок лет, и думает, что у нас будет так же, но так же не будет. Он коробками заказывал на «Озоне» мой любимый шоколад, и все его друзья – шеф-повара, жены, отцы – говорили, как нам повезло найти друг друга.
Когда на улицах завыло, я окончательно поняла, что уйду, и начала длинный тормозной путь. Я стала присматриваться к вещам: какие мне нужны на первое время, а какие подождут. Я стала готовиться к тому, что меня возненавидят его родители – милые люди. Кирилл отписался от всех новостных каналов и не понимал, почему я плачу. Он просил меня не обсуждать с ним спутниковые фотографии, я кричала, что он мечтает стать режиссером, а правду видеть не хочет, он хлопал дверью и отвечал, что я давлю на него, и потом мы две ночи спали отвернувшись друг от друга. Я с удовольствием читала статьи, в которых кто-то пытался проанализировать, как последние месяцы повлияли на жизнь семейных пар. Я ощущала нас частью статистики, общего уклада, мы были понятными для социологов. Нельзя жить вместе, если у вас расходятся политические взгляды, и нельзя жить вместе, если один перекрывает другому воздух.
Пошел дождь. Я не стала открывать окно, потому что боялась, что забуду потом его закрыть. Юлианна в кресле напротив сказала: «Ты молодец, столько пережила, и это в твоем возрасте». Мне нравилось, когда кто-то говорил, что я «не по годам». Я вышла из кабинета, но потом вернулась, подумав, что Юлианна, возможно, запоминает, какой стороной лежала на кресле подушка. Я перевернула ее, подвинула салфетки на место, вышла под дождь, села на мокрые гранитные ступеньки у Фонтанки. Платье мгновенно прилипло к попе и ногам. Вода пахла мочой, в ней плавали водоросли и бутылки. Все вдруг стало легко. Я восстановила пароль на «Госуслугах» и подтвердила развод, сделала скриншот и отправила его Кириллу. Он ответил: «Круто, спасибо большое, булка». Будь у меня подруга, я бы показала это ей, и мы бы посмеялись, и она бы сказала, что он хочет обратно, потому что меня нельзя так просто отпустить, и я бы подумала, что она лукавит, но позволила бы себя убедить. Возможно, мне нужна подруга.
Я зашла за сосиской в тесте. В «Вольчеке» было пусто, только на барных стульях у окна сидели два полицейских, а в ногах у них крутилась служебная овчарка. Один что-то тихо рассказывал другому, улыбался глазами, а другой откусывал маленькие кусочки булки, не глядя опускал на ладони вниз, и собака аккуратно их съедала. Любовь к псу на секунду обнулила все, что эти парни делали вчера вечером, и мне стало противно от себя и от того, как это, оказывается, просто – покажи мне тирана с щенком, и все забудется. Возле Сенной, накрывшись дождевиками и подобравшись, похожие на огромных жуков, сидели старушки с цветами. У одной из них была табличка с номером для банковского перевода, и я купила у нее букет ромашек. Я полностью промокла, кеды хлюпали при каждом шаге, и я подумала, что Юлианна сейчас, наверное, едет домой на такси в своей непромокаемой ветровке, и заказать это такси было непросто, потому что сенсор телефона не слушается из-за капель, и таксист остановится прямо в луже, через нее придется перескакивать, искать ключи, и даже если я оставила в кабинете что-то не так, в суете она этого не заметит. Я представила, как выгляжу со стороны: в прилипающем зеленом платье, которое наверняка просвечивает, с букетом ромашек, я была счастливой, новой, свежей. И не так уж плохо, если скоро все правда закончится, если скоро все наладится, а людям вокруг станет спокойно, потому что мне будет спокойно вместе с ними.
  
Я шла быстро, и все вокруг шумело, проезжающие машины старались притормаживать, чтобы не облить меня, но у них ничего не получалось, и все казалось в самый раз заполненным и правильным, мне некуда было спешить. Мимо прошла пара: короткостриженая худая женщина, из тех, которые стареют резко, неожиданно, за год, а до того ходят неизменными, просто чуть более уставшими, и мужчина – старик с палочкой. Она вскипала: «Я хочу вернуться обратно!» Он успокаивал: «Ну давай дойдем до конца и сразу вернемся». Она кричала: «Нет, я тебе говорю, я хочу обратно прямо сейчас, я же сразу сказала, что не собираюсь туда идти». Завтра я проснусь, и в голове у меня будет идеальная идея для рассказа, я напишу его, и меня опубликуют. Ко мне подойдет в кофейне идеальный мальчик, а я скажу ему, что сейчас не хочу отношений, потому что главное – узнать себя, главное – понять, кто я, и не будет никакого сомнения, что впереди еще сотни таких же идеальных мальчиков. За уличным шумом почти не было слышно жужжания, из-за туч черно-желтым светило солнце, и мне изо всех сил не хотелось, чтобы улицы заканчивались и наступал дом, потому что, как только я останусь одна, жужжание вернется. Я дошла до парадной, села на ступени под козырек и стала свайпать: