Проект "Веспасий" (СИ)

— Убивать его нельзя, — шепнул Генрих. — Не знаем, что судьба ему готовит. Вдруг обрюхатит селянку, а из её потомков какой-то особо великий поляк или белорус вырастет.
— Само собой. А вот ему меня грохнуть — только в путь.
Глеб распустил поясок рясы и стянул её через голову, оставшись в шароварах и тёплой рубахе. Показал, что за голенищем правого сапога у него имеется нож с длиной лезвия в две ширины ладони — гораздо короче, чем кинжал, выданный пану.
Тот перекрестился и бросился вперёд. Не пытался решить дело одним тычком, клинок в его руках описывал сверкающую восьмёрку, перекрывая всё пространство впереди дуэлянта. Пара литров вина, влившихся в его утробу, никак не повлияли на подвижность и стремительность — организм был привычен к возлияниям.
Глеб принялся отступать, Анджей наседал, подбадриваемый болельщиками. Генрих молчал, не досаждая подсказками «под руку», понимая, что оба недооценили голоштанного шляхтича. Трусость того превратилась в противоположность: маниакальное желание убить испугавшего.
В какой-то миг Глеб вроде бы оступился и брякнулся на снег, перемешанный с грязью, после чего снежный ком полетел в физиономию Анджея, а движение клинка на миг сбилось с ритма. Этого хватило. Майор бросился на противника прямо с земли и перехватил запястье с кинжалом.
Дальше — дело техники. Пан грохнулся ничком с вывернутой за спину рукой. Глеб отобрал кинжал и наступил сапогом поверженному на затылок. Левой подбросил кинжал в воздух и поймал.
— Панове! Как по вашим обычаям — прирезать засранца или проявить милосердие Божие?
Он насладился замешательством. Ни в какие обычаи не входило, чтобы в Речи Посполитой безродный чужестранец топтал шляхтича — и самого, и его достоинство. Тем более неуместно было бы прирезать его как свинью.
Вперёд шагнула вдова.
— Отпусти племянника. Не ведает он, что творит.
— Отпущу, — легко согласился победитель. — Но с условием: добровольно принять епитимью. Сходить в костёл и двадцать раз прочесть «Отче наш».
И хотя добровольность, когда тебе выламывают руку, а голову втоптали в грязь и грозят смертью, такая себе добровольная, Заблоцкая кивнула. Из-под сапога тоже донеслось нечто соглашающееся.
Глеб пару раз подкинул кинжал в руке, затем, перехватив за лезвие, метнул в дверной косяк.
— Слышал, панове, есть на востоке такой обычай: защищать сталью входную дверь. Тогда никакая нечисть не заберётся внутрь — досаждать хозяевам. Мой подарок вам, дорогие панове.
Ковальски, а это он одолжил кинжал, попытался его вытащить, но клинок даже не шелохнулся.
— Верно, придётся кликать кузнеца, — огорчился шляхтич.
Ковальского не вдохновила идея оставить кинжал в двери для защиты не своего дома от нечистой силы.
Побитый за стол не вернулся и куда-то исчез. Вероятно, не чувствовал бы себя уютно. Гости Заблоцких шумно обсуждали поединок, хозяева цвели от восторга: вон какое крутое развлечение устроили, показательное шоу заморского боевого монаха. Ещё одна разновидность понтов. Ради неё пентюха Анджея не жаль.
Снова перемена блюд. Фильм «Иван Васильевич меняет профессию», часто вспоминаемый Генрихом, не мог передать всего разнообразия снеди, его снимали в советские времена тотального дефицита, и даже бутафорские-киношные яства с как бы царского стола уступали реальному великолепию еды в довольно рядовом фольварке. Вот только без «танцуют все» и без сдобной царицы для центрального персонажа.
Чревоугодное веселье затянулось до сумерек, лишь тогда гости принялись разъезжаться. «Американцам», естественно, был предложен ночлег. Пан Заблоцкий не возражал, чтоб путники задержались подольше. В день созыва сеймика свозил бы их в городок, служивший центром повета (он называл его на польский манер — «повят»), где понтовался бы оригинальными гостями перед остальной шляхтой округи, не менее чем голландскими ходиками.
Им постелили в отдельной комнате на перинах сказочной толщины. Глеб настоятельно попросил помыться, девка принесла бадью тёплой воды и игриво подмигнула: не нужно ли святым отцам каких-то других услуг?
 
Проводив холопку с пониженной социальной ответственностью, Генрих озадачился вопросом — считать ли супружеской изменой секс на задании в прошлом.
— Технически тело осталось в «Веспасии». Здесь мы как бы в виртуальной игре, только опасной и реалистичной по ощущениям. Чо такого, если перепихнусь?
Глеб подошёл к решению с монашеской прямотой.
— Допустим, ты предложил девке задержаться и чпокнул её. Скажи, Генрих, это ты бы трахался или Пушкин? Ты! Значит, твои молодые гениталии пусть терпят. Хоть и мне порой свербит. Уровень тестостерона как у тридцатилетнего, пальцем его не заткнёшь.
— А когда вернёмся в шестидесятилетние тела… У меня ещё и ноги нет, не только потенции. А тут время теряю.
— Поэтому если путешествия в прошлое поставят на поток, я уверен, кто-то не захочет возвращаться к яме.
Сифилис в этом времени уже известен. Но, конечно, распространённость венерических заболеваний куда ниже, СПИДа нет, а нежелательную беременность предотвратит Мироздание, ему ни к чему лишние люди. Соблазн велик… Тем более, восточноевропейские девицы чистоплотные, в баню ходят, это вам не французская знать, моющаяся раз в год и носящая щипцы — давить вшей.
Утром поднялись поздно. После вчерашнего ни есть, ни усугублять не хотелось. Глеб вполуха слушал за завтраком разглагольствования хозяина и бурчание его матушки. Судачили о будущем их дочери. Если старший сын наследует поместье, а младший выбрал духовную карьеру, паненка же предназначалась в жёны магнатскому сыну… Оставалось только найти того магната и убедить кого-то из его сыновей сделать выбор в пользу Заблоцкой.
Откланялись, благословив хозяев фольварка и их чад. Уже во дворе Генрих предложил:
— Если объехать деревню, там есть другая дорога к Менскому тракту. У меня хреновое предчувствие. Вчерашний придурок не явился к завтраку, что для приживалки странно.
— Думаешь, устроил засаду на дороге? Заехать что ли к Ковальскому, пусть Анджей помёрзнет? — Глеб, усмехнувшись, сам себе возразил: — Не пойдёт. И так делаем меньше расчетных двадцати вёрст в день. А что там с нашим Кириллом, вдруг его повязали и обувают в испанский сапожок…
— Вроде же на Руси другие пытки? Главное — его живого притащить к яме перехода. Даже если ему ноги оторвут до задницы, на теле в XXI веке оно никак не скажется. Но — чуток неприятно, не спорю.
Очень бы помог карандашный рисунок лица Кирилла в том его воплощении, в котором лейтенант отправился шастать по Литовской Руси. Сделать его было совершенно не сложно, а тут стоило показывать в придорожных трактирах и спрашивать: вдруг кто видел. Но почему-то столь очевидная мысль в «Веспасии» никому в голову не пришла.
Глеб на всякий пожарный проверил кремни, перезарядил пистолет, подсыпал свежий порок на полки. Предосторожность оказалась лишней. Они встречали санные повозки и верховых, но обиженный шляхтич без мизинца на правой руке им не попадался.
Когда свечерело, и пора было дать очередной отдых лошадиным силам, впереди и справа от дороги показался кабак, за ним — несколько бревенчатых изб и сараев. Путники, конечно, могли ночевать и под открытым небом, забравшись под меховую полость в телеге, еды хватало — к гродненским запасам прибавились подарки Заблоцких. Но тепло манило…
Выскочивший пацан лет четырнадцати помог распрячь лошадей и увёл их на ночной постой в конюшню. Медяку обрадовался и обещал накормить их и напоить, «не извольте сумневаться».
Кабак не пустовал. В основном это было скорее питейное заведение, чем харчевня, изнутри доносилось нестройное пение принявших на грудь литвинов. Глеб с Генрихом шагнули внутрь — в густую атмосферу, наполненную кислым духом пива, горечью пригорелого мяса, запахами кожи, начищенных сапог и давно не мытых тел. Так несло практически во всех заведениях этой поры, и дома шляхты отличались в лучшую сторону не кардинальным образом.