Поцелуй чернокнижника (ЛП)

— Так останься здесь, Адалин.
Она резко втянула воздух, ее глаза вспыхнули.
— Что?
— Оставайтесь здесь — ты и Дэнни — столько, сколько захотите. Я могу предложить вам безопасность, защиту, уют… все то, чего у вас нет там, снаружи.
Она схватила его за запястье.
— Ты серьезно? Ты хочешь, чтобы мы остались? С тобой?
То, как она сжимала его руку, доставляло ему странное удовлетворение. Он хотел, чтобы она нуждалась в нем, чтобы она зависела от него, потому что в глубине души знал, что она нужна ему, несмотря ни на что.
  
Он кивнул.
— Да. Этот дом… он был так тих, так безжизнен, так долго. Конечно, — поспешил добавить он, — мое предложение не может быть без условий.
Выражение ее лица изменилось, в глазах появился намек на настороженность. Она напряглась и отстранилась, и недоверие, которое, должно быть, она питала к нему с самого начала, стало явным.
— Я не буду лгать тебе, Адалин. Я хочу тебя. Но я не потребую ничего предосудительного в обмен на то, что предлагаю.
Меррик опустил руки и сжал кулаки, чтобы удержаться от того, чтобы не потянуться к ней, не вернуть ее обратно, не прижать к себе.
Она нахмурилась.
— Извини. Просто… Люди и раньше предлагали еду или припасы, но то, что некоторые из них просили взамен…
— Я бы никогда не попросил тебя об этом, — сказал он, подавляя внезапный прилив собственничества и гнева. — Как я уже говорил, в мой кабинет и спальню вход будет закрыт. Я ожидаю, что вы двое будете убирать за собой и ответственно относиться к запасам продуктов. И… я бы попросил вас с Даниэлем помочь. Работы не так много, но приближается сбор урожая, и помощь в саду была бы желанной.
— И это все?
— Это все.
Ее напряжение спало, и она улыбнулась.
— Тогда да. Мы бы хотели остаться здесь, с тобой. Ты даже не представляешь, насколько мне становится легче от мысли, что Дэнни будет в безопасности.
Когда я уйду, — эти слова она оставила невысказанными, но Меррик все равно их услышал. Напоминание о ее неминуемой смерти потрясло его, как электрический разряд. Если он не найдет способа спасти ее, она скоро уйдет. Даже если бы он спас ее от болезни, ее жизнь текла бы так быстро, слишком быстро. Она была смертной — ее существование было эфемерным, независимо от того, дожила ли она до конца человеческой жизни или нет.
— Мне становится легче, когда я знаю, что ты будешь в безопасности, — он поднял руку и заправил свисающую прядь кудрей Адалин за ухо. — Но у нас есть еще один серьезный вопрос, который нужно решить.
В ее позе, в ее улыбке была застенчивость, а легкий румянец окрасил ее щеки. Она наклонила голову и выгнула бровь.
— Какое еще серьезное дело?
— У меня много лет не было партнера по танцам. Не окажешь ли ты мне честь? — он отступил назад и протянул руку. — Конечно, у меня было еще меньше практики, чем у тебя, но если это все для удовольствия, это не должно иметь значения.
Ее глаза загорелись, а улыбка стала шире.
— Правда? Ты хочешь потанцевать со мной?
Тепло разлилось по груди Меррика при виде ее улыбки.
— С риском поставить себя в неловкое положение — да. Я хочу.
Адалин вложила одну руку в его, а другой потянулась к кассетному проигрывателю.
— Здесь нет ничего современного. Только немного классики.
Он обхватил ее руку, отмечая, как дрожит его кожа от этого прикосновения.
— Идеально. Все равно я ничего современного не знаю.
Она нажала кнопку воспроизведения и обернулась к нему, кладя свободную руку ему на плечо. Он обнял ее, осторожно положив ладонь ей на поясницу. Адалин подняла глаза, встретилась с ним взглядом — и снова улыбнулась.
Тихое потрескивание магнитофонной пленки сменилось знакомыми вступительными нотами «К Элизе»10 — мелодией, которая и сама, как и они, пережила время. Все вокруг будто ожило, наполнилось легкостью, и Меррик повел Адалин в кружащемся танце, похожем на вальс, который то ускорялся, то замедлялся в такт музыке.
С каждым поворотом ее улыбка становилась шире, глаза сверкали от восторга, и она смеялась, пока бальный зал кружился вокруг них. Он тоже рассмеялся — ее радость была заразительной. Она двигалась с ним в идеальной гармонии, словно чувствовала каждое его намерение. Сердце Меррика забилось быстрее, а кровь в венах разгорячилась.

Они остановились под музыку, которая закончилась всего через несколько минут после ее начала. Хотя заиграла следующая песня, они не шевелились, тихо дыша.
— Я бы поклялась, что ты из другого времени, — сказала Адалин.
— Хотя мне не слишком приятно, что ты намекаешь на мой возраст, — усмехнулся он, — иногда мне и правда так кажется.
Она усмехнулась.
— Я не это имела в виду.
Она убрала руку с его плеча, чтобы коснуться его волос, убирая их со лба. — Ты совсем не выглядишь старым.
По его коже пробежали мурашки, и он едва сдержался, чтобы не закрыть глаза. Это прикосновение значило слишком много; это означало, что ей становилось с ним все комфортнее.
— А ты выглядишь… прекрасной, — сказал он, поднося ее руку к губам и нежно целуя костяшки пальцев.
Ее дыхание сбилось. Взгляд скользнул к его губам. В глубине ее глаз вспыхнуло желание, и это вызвало ответное желание в его сердце — зажгло его в его душе. Его магия нарастала, усиливая жар в венах, растекаясь по рукам и собираясь в кончиках пальцев, как будто отчаянно нуждалась в ней, отчаянно нуждалась в связи, превосходящей все, что он когда-либо знал.
Она подалась к нему, приоткрыв губы, и Меррик крепче прижал ее к себе, притягивая ее бедра к своим.
Очевидно, это было слишком. Слишком быстро.
Она отстранилась, ее глаза широко раскрылись.
— Я… Я должна проверить Дэнни. Убедиться, что он хорошо себя ведет.
Ее тело напряглось, когда она приготовилась отстраниться от него, и это пробудило в нем нечто большее, чем просто потребность — то же чувство собственничества, которое он испытывал при мысли о том, что другие мужчины вожделеют ее. Это время, эти мгновения принадлежали Меррику и Адалин, и он не хотел от них отказываться. Не тогда, когда они были конечны. Не тогда, когда они могли закончиться навсегда в одно мгновение. Это было инстинктивное побуждение, все еще свежее, все еще новое, и его было трудно игнорировать.
— Ты боишься меня? — тихо спросил он.
— Я… — она вспыхнула, взгляд метнулся в сторону, потом вернулся к нему. — Нет.
— Тогда почему ты убегаешь?
— Я… я не боюсь. Просто… Я не боюсь тебя, Меррик. Я боюсь того, что ты заставляешь меня чувствовать.
— Если ты чувствуешь хоть отголосок того, что ощущаю я, Адалин, — тогда тебе нечего бояться.
Он перевернул ее руку и мягко поцеловал в ладонь, затем, не отрываясь, провел губами по кончикам ее пальцев, скользнул к запястью, задержался на коже там, где бился ее пульс.
Она задрожала, дыхание сбилось. Сердце стучало быстрее, и он ощущал этот пульс прямо под своими губами.
Никогда за тысячу лет он не хотел женщину так сильно, как Адалин. Никогда он не пылал таким жаром, никогда его мысли не были так затуманены желанием. Между ними не должно было быть никакой связи, особенно учитывая, как мало времени у нее осталось. Это могло привести только к осложнениям, к нежелательной, неоправданной боли.
У нее — недели. У него — вечность, чтобы носить в себе ее утрату.
Так зачем идти дальше? Зачем подпускать ее ближе?
Потому что я хочу ее. Потому что она не покидала мои мысли с того самого момента, как вошла в дом.
  
Потому что, несмотря ни на что, я собираюсь взять каждую крупицу ее тепла, пока она рядом — и отдать ей все, что могу, взамен.
— Адалин, — сказал он, его голос был одновременно грубым и шелковистым, веки отяжелели.
Их глаза встретились на долю секунды, прежде чем она взяла его лицо в ладони, притянула к себе и прижалась губами к его губам.