Поцелуй чернокнижника (ЛП)

— Дэнни здесь в безопасности, Адалин. Как и ты. — Так же быстро Меррик убрал руку и встал. — Если позволишь, мой распорядок дня был нарушен. Нужно возобновить исследования. Возьми себе еще еды.
Прежде чем она успела спросить, почему его прикосновение так подействовало на нее — прежде чем она вообще смогла ответить, — он вышел из кухни и исчез в коридоре, оставив ее одну.
  
Но она не могла избавиться от ощущения, что он каким-то образом забрал с собой часть ее.
Глава Шестая
Адалин обеими руками взялась за узорчатую бархатную ткань и раздвинула занавески, впуская в бальный зал сероватый свет. Она опустила руки и посмотрела в высокое окно.
Дождь не прекращался со вчерашнего дня. Лужи вокруг дома разрослись до размеров небольших прудов — если бы ливень продлился еще немного, поместье вполне можно было бы считать домом на берегу озера. К счастью, здание стояло на возвышенности, и первый этаж возвышался примерно на шесть футов над уровнем земли.
Гром и молнии все еще продолжались, хотя теперь раздавались реже. Молнии, казалось, всегда ударяли где-то вдали, ни разу не приближаясь к самому дому.
Адалин находила в этой унылой погоде некую мрачную прелесть. Шторм, если не считать глухих раскатов грома, действовал даже успокаивающе. Но, несмотря на внешнее спокойствие, она чувствовала внутреннее напряжение — отчасти потому, что… чувствовала себя хорошо. Необычайно хорошо. За последние месяцы не было ни одного дня без головной боли или хотя бы легкого недомогания. А сегодня она была совершенно… здорова. И это казалось странным.
Остальная часть ее беспокойства была связана с Мерриком.
Она не могла избавиться от подозрений. В нем было что-то большее, чем он позволял увидеть. Да, в каждом человеке есть скрытое, но в его случае это ощущалось особенно остро. Он явно владел какой-то магией — но ей не хватало знаний, чтобы делать определенные выводы.
Ни она, ни Дэнни не видели его с тех пор, как он оставил ее на кухне вчера утром. Как и обещала, Адалин вместе с братом держалась подальше — и от его кабинета, и от спальни. Хотя Меррик и сказал, что они могут угощаться его едой, Адалин сдерживала Дэнни, следя за тем, чтобы он ел только то количество, которое она считала разумным.
Адалин было все равно, насколько безумным становился остальной мир — здесь, внутри, кое-что явно не сходилось. Окно на входной двери — которое она снова проверила на трещины и не обнаружила ничего, кроме гладкого, целого стекла — было лишь одной из таких вещей. То, как он зажигал свечи, — еще одна. На самом деле, все свечи здесь вызывали подозрение: она зажигала несколько прошлой ночью, а сегодня утром заметила, что ни одна из них, похоже, совсем не сгорела.
И на этом странности не заканчивались. В доме не было ни пылинки, ни следов грязи, хотя Адалин не видела, чтобы он что-либо убирал с момента ее приезда. Все выглядело безупречно — как новое, несмотря на очевидную древность.
И она не забыла, что увидела, когда впервые заглянула в окна снаружи — обветшалые, покрытые пылью комнаты, совсем не такие, какими оказался интерьер поместья на самом деле.
Это не могло быть простым совпадением. И уж точно не следствием того, что она… теряет рассудок.
А когда она дала ему шанс быть откровенным, рассказать правду, он воспользовался тем путем отступления, который она ему оставила — он полностью избежал этой темы, сказав, что они с Дэнни в безопасности.
Как можно было не воспринять это как своего рода признание? Признание того, что у него действительно есть доступ к магии.
Почему я вообще стою здесь и пытаюсь осмыслить все это рационально? Шесть месяцев назад за подобные мысли меня бы отправили на психиатрическое обследование.
Почему бы ей не поверить в магию — после всего, что она видела?
А если Меррик не тот, кем кажется… Не разумнее ли было бы просто схватить Дэнни и уйти, броситься навстречу буре, чем расслабиться и довериться этому человеку?
И все же, несмотря на все, через что им с братом пришлось пройти, несмотря на странности, заполонившие мир, Адалин верила: Меррик не причинит им вреда. Она чувствовала это каждой клеточкой тела, всей душой. Если бы ей пришлось оставить Дэнни с кем-то — это был бы он.
На этом этапе… что еще оставалось?
Ничего.
У нее сжалось в груди, и она подняла руку, чтобы нежно потереть пространство между грудями, словно это могло стереть боль.
Мир стал слишком большим. Без привычных технологий — пугающе огромным. Она каждый раз замедляла Дэнни, когда у нее случался приступ. Сколько еще пройдет времени, прежде чем она станет обузой? Сколько еще до того момента, когда она будет замедлять его настолько, что станет для него опасностью, а не защитой?
Я уже это делаю. Каждый раз, когда у меня начинается припадок, он должен выбирать: остаться со мной и защищать — или бежать, спасая себя. И он всегда остается.
Это неожиданное затишье — облегчение от головной боли, головокружения, судорог — было всего лишь глазом бури8. Временной передышкой в самом центре урагана.
Вздохнув, Адалин отступила от окна и медленно пошла по бальному залу, оглядываясь по сторонам. Свет, струившийся сквозь распахнутые шторы, был тусклым и прохладным, но достаточным, чтобы рассмотреть детали, ускользнувшие от нее в ту первую ночь.
Потолок, как и пол, был выполнен из золотистого дуба. По краям комнаты и вокруг утопленных участков потолка, откуда свисали три хрустальные люстры, тянулись массивные бордюры. В дереве были вырезаны замысловатые узоры — особенно вокруг оснований люстр, где резьба стилизованно расходилась лучами, словно солнце. Окна в высоких арках поднимались почти до потолка; над ними, в закругленных нишах, были изображены голубое небо, легкие облака и цветы, что добавляло помещению света и жизни.
Стены были выкрашены в грязно-белый, а между окнами их пересекали изящные деревянные колонны с искусной резьбой, тянущиеся от пола до потолка.
Адалин могла лишь представить, как эти люстры сияли вечерами, отражая свет на лакированном полу, как окна искрились в отблесках, а музыка наполняла зал, вырываясь наружу в открытые двери, ведущие в сад, где танцующие пары могли ненадолго исчезнуть в темноте.
Но все это осталось в прошлом.
Почему Меррик жил в таком роскошном доме? Почему допустил, чтобы снаружи он пришел в запустение? Впрочем, какое это теперь имело значение?
Топот ее ботинок гулко разнесся по пустому залу. Она подошла к своему рюкзаку, опустилась на корточки и расстегнула молнию. Прокопавшись ближе к самому дну, она нашла то, что искала — аккуратно завернутый в чистую футболку кассетный плеер. Если бы не «Странные дела», Дэнни, возможно, и не знал бы, что это за штука, когда она впервые обнаружила его в заброшенном ломбарде.
Адалин не планировала его брать. Это было непрактично: батарейки нужнее были для фонариков и приборов, от которых зависела их безопасность.
Они искали припасы — походное снаряжение, ножи, оружие. Все было собрано с умом и осторожностью. Но ее внимание привлекла стопка кассет с хорошо знакомыми именами: Бетховен, Моцарт, Чайковский. Не раздумывая, она сунула несколько в сумку, вместе с одним из плееров из пластиковой корзины — тем, что был со встроенным динамиком, — и наушниками.
Спрятав футболку обратно, она открыла проигрыватель и посмотрела, какая кассета внутри. Лучшие хиты Бетховена. Захлопнув крышку, она перемотала пленку, пока не нашла начало нужной композиции, встала и подошла к пианино. Осторожно поставила плеер на крышку и нажала кнопку воспроизведения.
  
Завораживающе красивые ноты Лунной сонаты зазвучали из динамика и растеклись по залу, как дым, касаясь каждой поверхности, заливая пространство тишиной и светлой грустью. Адалин закрыла глаза и подняла руки — ее пальцы задвигались в воздухе, словно она действительно играла, покачиваясь в такт музыке.