Там, где цветет ликорис (СИ)

План созревает в голове моментально. Ему всего-то нужно подыграть, притвориться покорным, потом выждать и нанести удар. Желательно в сердце. Он никогда не делал подобного, даже подумать не мог, что однажды соберется зарезать кого-либо. Однако в том, что у него получится это сделать, он от чего-то не сомневается.
— Проснулся, Пташка? — Варкаан не оборачивается к нему, сидя за столом на кухне. — Поздравляю тебя, Ты прошел инициацию.
— Инициацию? — Алексис ухватывается за первую попавшуюся тему, чтобы завести диалог. На самом деле ему не интересно. Он пуст. Алексис проходит дальше, садится напротив, безразлично заглядывая собеседнику в глаза.
— Ты теперь как я, — улыбка на лице Варкаана маниакальная и омерзительна настолько, что нет сил на нее смотреть. Но Алексис смотрит. Он должен это вытерпеть. — Инициация Тебе была нужна, как завершающий этап Твоего обращения. Ты должен был сам принять и научиться пользоваться своими способностями. Я даже позволил Тебе переспать с тем человеческим отродьем. На нем Ты научился контролировать людей.
— Ты… следил за мной?
— Постоянно, — и снова эта ухмылка. — Мне нужно было создать для Тебя неблагоприятные условия. Припугнуть, чтобы Ты проявил свою сущность. Теперь нет смысла притворяться. Ты меня не помнишь, но это не помеха. Мы начнем все заново, уедем на Север, отныне нам никто не помешает быть парой, — последнее Варкаан произносит с оскалом, будто бы ему и вправду мешали. Точно же — союз Енки и человека недопустим.
Алексис не уворачивается от ладони Варкаана. Альфа гладит его по щеке, и прикосновения кажутся липкими и неприятными. Алексис не понимает, как мог любить его в прошлом.
А любил ли вообще? Может, был под властью чар Енки, а когда смог вырваться — разозленный Варкаан его убил? Правды он не узнает. Обращенный из человека в Енки забывает последние года своей людской жизни. Навсегда.
Но это же насколько Енки одержим избранной парой, что после ее гибели, вырыл тело из могилы и запечатал в ящике на пятьдесят лет? Варкаан точно его не отпустит, слишком долго ждал, и похоже, что пошел вопреки наставлениям себеподобных.
Если Зверя не уничтожить, Зверь продолжит распоряжаться судьбой Алексиса по своему усмотрению. Какая это тогда любовь? Собственничество на подобии одержимости.
И это самое Алексис чувствует к Марку.
Он усмехается. Какая ирония — Варкаан взращивал его полвека, а Алексис не то, что его не вспомнил, он избрал другого. Тоже человека.
— Пхах, — не удерживается он. И тут же исправляется, добавляя: — Я не понимаю одного. Если у тебя есть я, то зачем ты искал других?
Алексис кладет поверх ладони Варкаана на щеке свою ладонь. Гладит, не ощущая при этом ничего. Кажется, увиденное на чердаке сломило его. Или… или он и должен быть безразличным. Енки только внешне похожи на людей, чувствами же другие.
— Было скучно, — после долгой паузы говорит Варкаан. Нехотя. — И не скучно, а… тоскливо. Ты не представляешь, Пташка моя, как сильно я хотел Тебя увидеть, обнять, поговорить с Тобой. Ты — мой мир. Эти годы без Тебя были вечностью. Та связь, которой я связал себя с Тобой, тянула, невыносимо тянула к Тебе. А тревожить твой сон нельзя — Ты бы стал Низшим, пробужденным вне срока.
— И поэтому ты находил похожих на меня людей? — предполагает Алексис, все-таки убирая от лица его руку, но продолжая поглаживать, демонстрируя внешнюю покорность.
— Да, да! — восклицает Варкаан неуравновешенно, пугая резко поднятым тоном. — Ты понимаешь меня. Они, эти бесполезные людишки, на время глушили во мне жажду по Тебе. Но ни один из них не был Тобой, поэтому каждый заслужил смерти. Ты уже видел, как я красиво их упаковал, тебе понравились мои сувениры?
«Сувениры?..» — чуть не вырывается у него. Эта фраза нарушает равновесие внутри. Варкаан не то, что не раскаивается в содеянном, он считает убитых всего-то «сувенирами». И плевать, что он Енки. Плевать, что Енки относятся к людям, как к неразумным животным. Это слишком.
Его трясет внутренне. Алексис пытается сдержать эту дрожь, не выдать. Рано, рано, рано.
  
— Вижу, Ты доволен ими. А последний подарок я долго выбирал. Он особенный, твоя первая пища, — Варкаан напоминает ему о самом болезненном. О разлагающимся трупе убитого Алека наверху. Алексис сжимает челюсти и вдыхает сквозь зубы. Держать оболочку спокойствия все сложнее. — О, Пташка, я так много раз представлял, какой станет наша жизнь, когда Ты проснешься. А в итоге не знал, как себя повести, чтобы не напугать. Я наблюдал, направлял Тебя в нужное русло, чтобы Ты скорее стал полноценным. Теперь мы снова семья, Ты рад?
Алексис сглатывает и не отвечает. Выдавливает согласный кивок — это максимум из того, что он может сейчас сделать. Варкаан возится и переставляет на стол кувшин. Алексис неосознанно втягивает ноздрями воздух… и пробуждается. Что-то щелкает в его голове. Переключается. Мир перед глазами становится четче, рецепторы обостряются.
Варкаан наливает в стаканы кровь.
Темно-красная, насыщенная, ароматная кровь. Рот моментально наполняется слюной, руки сами тянутся к стакану. Алексис пересиливает себя, убирая руки под стол. Намертво вцепляется в края сидения стула пальцами.
Это людская кровь.
— Давай выпьем за наше воссоединение, — Варкаан берет свой стакан и приподнимает.
Отвращение борется с желанием. «Напиток» выглядит вкусным, но это кровь человека. Алексис раз за разом сглатывает, пожирает стакан взглядом, миг — срывается. Хватает, выпивает за раз половину одним большим глотком. Жмурится, представляет, что это сок. Обычный томатный сок, невероятно вкусный. Алексис выпивает все. До капли. Ставит пустой стакан сильно дрожащей рукой.
В груди разливается тепло, оно расходится по всему телу. Алексис чувствует прилив сил и уверяет себя, что так будет лучше — ему нужна энергия для борьбы. Он защитит себя и тех, кто ему дорог: родителей, Амори и Марка.
Марка…
«Я оставил их одних на целую ночь. Мало ли, что этому полоумному Енки могло прийти в голову», — Алексис вздрагивает и переводит взгляд на оставшуюся в кувшине кровь. Ему становится жутко.
— Ты же ничего не сделал с…. — начинает он, все больше леденея. — С Марком?
— Угадай, чьей кровью Ты только что насладился, Пташка моя?
Тук.
Тук.
Тук, тук, тук — и сердце заходится в лихорадочном ритме.
Алексис вылетает из дома, не чувствуя ни ног, ни рук. Не видит, не слышит, перепрыгивает через забор.
— Нет, — он выбегает на дорогу, сворачивает. — Нет, он жив, это не правда, — вываливает ударом соседскую калитку, забегая и оглядываясь по сторонам. Туда-обратно взглядом в поисках Марка. — Он живой, живой, я не мог… не мог пить его кровь и не понять этого, — и останавливается, как окаменелый, осознавая до конца. — Я выпил его кровь.
Он зажимает ладонью рот, чувствуя выворачивающие позывы к рвоте. Запихивает пальцы в рот — ну же, ну же, выйди обратно!.. Но ничего. «Пища» усвоилась. Поздно. Поздно.
Поздно.
Он видит Марка лежащим посреди двора, и Амори с мужем над ним. Алексис подбегает, расталкивает их в стороны, не заботясь, что одним ударом валит с ног. Припадает к Марку, ощупывает, но Марк холоден и безволен. Тело… тело такое тяжелое, тряпичное, рука как кукольная. На шее следы рваного укуса и когтей. Красное.
Марк не дышит.
Мертв.
М
Е
Р
Т
В
Он не верит, пытается сделать искусственное дыхание, нажимает на грудь, слушает сердце, зажимает рану, пачкаясь в крови, которая на запах точь-в-точь, как та, которую он пил. Мир останавливается. Замирает. Перестает существовать.
— Монстр! Монстр! — крики Амори, как в тумане.
— Успокойся! — отец. Что? Тут есть отец. Алексис переводит невидящий взгляд и различает старика.
Отец. Он поможет. Он знает, как. Алексис подрывается, несколькими рывками приближаясь к нему и моля:
— Расскажи, мне, как его оживить! — он вцепляется трясущимися руками в рубашку отца и слышит треск ткани. — Как это сделать? Ты знаешь, ты же знаешь, знаешь, прошу, знаешь же! Прошу тебя! Прошу, прошу, прошу, — он бредит. Сходит с ума окончательно.