Тролли и легенды. Сборник (ЛП)
* * *Рейхардт с Сигурдуром ехали целый день, после чего разбили ночлег на берегу жутковатого озера, ощетинившегося разбитыми черными колоннами. На рассвете они вошли в лабиринт полуразрушенных скал, где множились с каждым шагом пещеры и подземные ходы. Половина из деревьев, которым хоть как-то здесь удалось вырасти, лежали переломанными по краям болотистых луж, что издырявили склоны. Временами у путников перехватывало горло от едкого запаха — он предшествовал появлению свалок объеденных остовов, где в отвратительных кучах перемешались человеческие кости и скелеты животных. Под конец начала дрожать и биться сама земля, словно гигантской рукой ударили в огромный каменный барабан. Черные колонны, вздымающиеся к небу, тоже пришли в движение; меж ними ветер высвистывал сарабанду смерти. Рейхардт спешился на землю и отпустил на волю лошадь. Если животное выживет, он найдет его бродящим поблизости, а так не было смысла добавлять его останки к останкам всадника. Тем же самым жестом он освободил своего проводника Сигурдура, который не стал упираться больше, чем того требовали приличия, и галопом удалился. Видал ли кто рыцаря, встречающегося со своим приключением иначе, как в одиночку? Он вспомнил слова, которые зазубрил наизусть едва выучившись читать: Рыцари Артура были весьма храбры и внушали недругу боязнь. Есть и поныне те, кто немало доблестен и уважаем, но они не таковы, как рыцари прошлого, из коих самые могучие, самые лучшие и самые щедрые рыцари имели обыкновение зачастую отправляться в путь ночью в поиске приключений и на встречу с оными. Равным образом путешествовали они и днем, и не имели при себе оруженосцев. Весь его идеал заключался в этих немногих словах…
На мгновение он мыслями вернулся в славные времена былого. Раздавшийся грохот вернул его к реальности. Шум доносился из базальтового туннеля, становился все ближе и сопровождался треском, падением валунов и невыносимыми запахами: неопрятного тела, экскрементов, разлагающейся плоти, серы и Бог знает чего еще. Его охватило курьезное чувство — горделивое, и с тем и жалкое; он надменно поднял голову, а его сердце ушло в пятки. Дух его взывал к славе, а вероломное тело норовило трусливо сбежать.
В бесконечной пытке ожидания потянулись несколько последних секунд. А потом вышел тролль. Рейхардт занял позицию у подножия холма. Силуэт, вырисовывающийся на фоне вновь странным образом поголубевшего неба, казался еще более огромным, непропорциональным, уродливым. В голову невесть откуда пришли слова, нараспев нашептываемые бородатым человеком в черных одеяниях и с пером в руке: «Его голос — ураган, его рот — пламень, его дыхание — смерть». Никогда не видавший горного тролля Рейхардт признал его по ручищам и ножищам, что походили на замшелые камни, и огромной голове, качающейся на кривых плечах. Тролль сделал шаг, затем другой, и земля дважды содрогнулась под ногами рыцаря. Последний различал пучки грубых волос, запутавшиеся в гриве кости, похожий на гнилой кабачок нос, зеленоватые сопли, стекающие по верхней губе, лосиную шкуру, покрывающую бесформенную массу тела. Оружия при тролле не было, но каждая его рука сжимала по куску скалы с острыми краями. Из его полуоткрытого рта, в котором постукивали зубья размером с ладонь, глухо доносился приглушенный напевный гул — урчание и визг одновременно.
Рейхардт положил руку на рукоять меча и выпрямился, не питая иллюзий. Лезвие его оружия ничего не могло поделать против прочной кожи, покрывавшей тело противника. Его конец был близок, но все равно ему надлежало умереть достойно. В два шага тролль настиг его. Если меч и ужалил монстра, тот не выказал никаких эмоций. Чудовище отбросило камни и, протянув руку вперед, схватило рыцаря за одну руку, подняло его до уровня своих глаз и отбросило на землю. Невзирая на заскрежетавший металл, юноша поднялся на ноги, и тролль повторил свой маневр. На третий раз Рейхардт не смог встать. Он остался стоять на коленях с залитым кровью лицом. Тролль потыкал в него кончиками пальцев и, увидев, что он почти неподвижен, схватил большой камень и занес его над головой своей жертвы.
В момент прощания с бренным миром с губ юноши слетела не молитва, но песня — «Аве Мария». Ему хотелось доверить свое истерзанное тело и неупокоенную душу Деве Марии. Его песня возвысилась, и он с радостью отметил, что голос не дрожит. На него снизошло спокойствие, песнь разнеслась по воздуху, а небо все голубело и голубело. Теперь он был готов, конец мог приходить. Вместо ожидавшегося камня на него внезапно обрушился ливень, замочив его волосы и лицо теплой водой, смывая запекшуюся кровь. Он поднял голову. Тролль опустил руки и заливался огромными (ну очень, очень огромными) слезами. Из его носа тоже потекло, притом отвратительнейшим образом. Ошеломленный рыцарь замолк; чудовище зарычало и снова взмахнуло своим снарядом. Рейхардт инстинктивно возобновил пение.
Сколько он еще тянул гимны и псалмы, джиги и колядки? Наконец голос сорвался, язык пересох, и он рухнул — настолько обессиленный, что его глубокого оцепенения не пробить было никаким страхам.
Через прикрытые веки он почувствовал тень, вставшую между ним и солнцем; а заодно — и зловоние от тела и изо рта тролля. Две огромные ладони схватили его, и он смутно подумал, что сейчас его четвертуют. Он бы предпочел, чтобы ему проломили череп, подумал Рейхардт, прежде чем погрузиться в кромешную темноту.
Когда он пришел в себя, над его головой ездило взад-вперед ночное небо. Он чувствовал себя убаюкиваемым ребенком, надежно укрытым под толстой звериной шкурой. Запах стоял по-прежнему мерзкий, а когда он осмелился высунуть голову из-под своей попоны, то в двадцати футах под собой увидел землю. Вдали посверкивали под звездами горы, время от времени их венчали отблески пламени. Он поднял голову и едва не потерял то немногие крохи рассудка, что только что к нему вернулись. Над чернеющей печью огромного рта, над двумя ноздрями — шире, чем закопченные дымовые трубы замка его отца, светились красным два разглядывающих его огромных глаза, утонувшие под выступающей складкой лобной кости. Зрелище настолько невыносимое, что он снова закрыл глаза. И еще быстрее открыл их, когда почувствовал на щеках, губах и лбу елозанье толстого, липкого, слюнявого языка.
Он извивался, пытаясь освободиться от обсасывания, но добился лишь того, что умывание пошло энергичнее. Наконец спустя, кажется, целую вечность (хотя луна в небе не сдвинулась ни на йоту), чудовище уселось и почти с нежностью положило юношу на землю. Затем оно потрепало свои уши и целенаправленным движением пальца попыталось открыть рыцарю рот. Посыл был ясен: Рейхардт снова запел. Он умирал от голода и жажды, но пел.
* * *Должно быть, в глубинах вытянутого черепа мелькнул проблеск сознания. Когда певец, задыхаясь, рухнул, тролль бесцеремонно ухватил его за ногу, перекинул через плечо и побежал к ручью. Рыба, ягоды, вода — все оказалось в распоряжении Рейхардта. Что, сырая рыба? Он в жизни не пробовал ничего столь восхитительного. Его странному компаньону не было равных, когда дело доходило до ловли маленьких серебристых телец огромной каменной лапой. Насытившись, рыцарь завалился в низкий вереск. Когда он проснулся, уже вернулось солнце, а тролль наблюдал за ним. И снова началась та же пантомима. Рука, теребящая огромные волосатые уши, палец во рту певца. Рейхардт, смирившись, снова начал петь. Среди напевов, что приходили ему на ум, особый успех — почти как «Ave Maria» — имела немецкая песня, рассказывающая о трагической страсти принцессы Гризельды и рыцаря де Крантамюра. Когда Рейхардт опять в изнеможении опустился на пол, его тюремщик все понял. Он тут же отправился за сырой рыбой, диким медом, охапкой черничных кустиков и несколькими грибами (которые юноша благоразумно отложил в сторону). Он заснул, мечтая о горячем супе и паштете из оленины, однако живот его уже не подводило с голода.
* * *Когда наступило третье утро, стража нигде не было видно. Неужели он свободен? Юноша не смел в это поверить. Он уже было направился к ближайшему ручью, но застыл на месте от вопля. С холма, где он ночевал, бегом спускался тролль. Рейхардт смотрел, как тот прыгает к нему, размахивая руками и издавая безумные крики. Что-то в этой фигуре его заинтриговало, но он не мог сообразить — что именно. Когда тролль в очередной раз перескакивал через куст, он понял. Сигурдур, его проводник, достаточно точно описывал анатомию троллей. Он не мог ошибиться: его тролль был троллицей, молоденькой троллицей с музыкальной натурой.