Тролли и легенды. Сборник (ЛП)

На следующее утро перед фермой лежало на спине разодранное тело изуродованного волосатого гиганта. Его череп, выскобленный начисто от мозга, покоился на его же брюхе.
Долее сомневаться не приходилось. Едва выйдя в открытое море, Рейхардт облокотился на поручни и принялся петь. Через несколько мгновений он различил на поверхности воды безобразную морду. Затем чудовище нырнуло и снова поднялось… Опасения пастора оказались вполне обоснованными: в жилах троллицы текла морская кровь. Последние несколько дней в море прошли необычайно спокойно. Матросы наслаждались импровизированными концертами, которые устраивал их пассажир, не подозревая, что этой музыкой наслаждаются и другие уши — притом огромные уши, — и что их корабль эскортирует вплавь троллица, насыщая морскую воду солью своих слез.
  
* * *
В Бергене Рейхардт направился прямо в контору ломбардского банка, которому его отец доверил свои средства. Он рассказал весьма убедительную историю о шторме и кораблекрушении, объясняющую его безденежье. Но, несмотря на плачевное состояние одежды юноши, первой его покупкой стала лютня…
Через три дня он ехал верхом вдоль побережья. За ним следовал недавно нанятый камердинер, ведущий за собой лошадь, нагруженную мехами и провизией. С момента прибытия в Норвегию не произошло ни одного инцидента, и путешественника ничто не побеспокоило. Видимо, троллица снова отправилась в море, изредка цепляясь за высокие борта корабля.
Передышка длилась всего неделю. Достаточно долго, чтобы Бог сотворил мир, а Рейхардт поправил свое здоровье. На восьмой день, пока он просыпался в деревне, где нашел кров, еду и даже радушные объятия, стены его комнаты сотряс невероятный грохот. За ним последовали лавина камней, треск рушащейся стены и завывания, которые были ему слишком хорошо знакомы. Он едва успел открыть окно. Изумленные жители деревни услышали, как он, не переводя дыхания, спел три «Аве Марии» и песню Гризельды, прежде чем обстрел прекратился. Он продолжил несколькими танцевальными мелодиями, и завершил потом двумя слегка слезливыми песнями о любви и стихотворением Рютбёфа. Снова возвратилась тишина, в подлеске послышались рыдания и выразительные всхлипы, а затем удаляющиеся тяжелые шаги.
Весь остаток пути юный Родеаарде придерживался того же протокола. Каждый вечер он останавливался, подкреплялся, а затем, не дожидаясь обострения ситуации, доставал лютню и исполнял серенаду для своей единственной слушательницы. Троллица изменилась: она держалась на некотором расстоянии от рыцаря, переминалась с ноги на ногу и заливалась слезами как фонтан. Было ли это следствием смены обстановки, последствиями ее падения или избытка йода во время мореплавания? Это не имело особого значения для Рейхардта, который уже видел приближение конца своих испытаний. Он продолжал свой путь, избегая городов и деревень. Сам он охотился, а его камердинер занимался пополнением запасов в самых маленьких из деревушек — этого было достаточно, чтобы утолить их аппетит. Что до троллицы, то он знал, что в лесу достаточно дичи, чтобы удовлетворить и ее…
* * *
Наконец появились знакомые пейзажи. Без сомнения, Арденны были уже близко, так близко, что однажды вечером на фоне заходящего солнца показались зубчатые стены и башни замка Родеаарде, возвышающиеся на хребте в окружении темнеющих деревьев.
* * *
Он вернулся в Кастель-Родеаарде прекрасным утром. Его семья уверилась, что он давным-давно пропал среди льдов Полуночных стран; отец крепко обнял его, мать рыдала в его объятиях, и даже непривычно растроганные братья не отважились отпустить ни единой шуточки. Затем семья устроила совещание в большом зале, а вокруг них собрались все жители замка.
Рейхардт долго обдумывал свою речь. Хоть он и был сыном Севера, но усвоил кое-что из цветистых оборотов старых трубадуров. Он начал со слов:
— Тысячу раз жесточайшие стечения обстоятельств грозили мне расставанием с этим миром. И тысячу раз моя жизнь оказывалась спасена чудом.
И закончил следующим:
— Простите меня. Я не справился со своей миссией, не убил дракона и смиренно прошу простить меня (здесь следовало подобие притворного раскаяния). Но я приношу вам редчайший из трофеев, я совершил уникальный подвиг, я покорил тролля! (а здесь — триумфальная улыбка).
Он ожидал от своей аудитории потрясающей реакции. И он ее получил!
Негодующее выражение отцовского лица, смятение матери, смех братьев и смущенные взгляды оруженосцев и слуг не оставляли места для иллюзий. Никто ему не поверил. Одни — потому что знали о его пристрастии к старомодным сочинениям и поэмам и сочли, что он несет романтический бред, не имеющий никакого отношения к реальности. Другие — потому что никогда не слышали о троллях, слово это ничего для них не значило, и доблесть юноши таким образом обращалась в фикцию.
Рейхардт оставался подавлен весь день и целую ночь. Его мать с отцом, так радовавшиеся возвращению сына, изо всех сил старались заставить его вновь улыбаться, но дать слова, что приняли на веру столь невероятную историю, не могли. Они не поверят в этого тролля, пока сами не увидят его. Рейхардт отступил и больше не заикался об исландском чудовище. Чтобы отметить сию благоприятную перемену, граф предложил устроить, как в старину, pas d’armes [9] с поединками и различными испытаниями, а после них — бал. Поскольку погода стояла хорошая, молодой человек попросил устроить праздник на лугу, примыкающем к лесу.
Когда все собрались, были возведены трибуны, захлопали на ветру орифламмы, турнирная ограда украсилась щиты с гербами гостей, перед тем, как зазвучать рогам и дудкам, Рейхардт попросил слова. Он пожелал, чтобы этот день был посвящен женщине, которая так замечательно защищала его на протяжении всех невзгод, Царице Небесной, Марии Богородице. Взяв в руки лютню, он воодушевленно затянул «Ave Maria». Прекрасные дамы опустились на колени, их пурпурные или же золотые юбки из генуэзского бархата распустились вокруг них подобно цветочным лепесткам; рыцари же лишь склонили головы, поскольку в доспехах преклонять колени не так-то просто.
* * *
В наступившей тишине разразился оглушительный, точно выстрел бомбарды, шум. Вой, рычание, а затем две гигантские руки, словно отодвигая створки двери, растолкнули величественные дубы на опушке леса. Деревья повалились со страшным грохотом ломающихся ветвей и брызнувшей щепы, и перед пышно разодетой знатью предстало чудовище, коего они и представить себе не могли; чудище тем более пугающее, что оно притом носило обличье, смутно схожее (о, крайне смутно) с человеческим. Рейхардт скачком бросился навстречу инфернальному видению, не выпуская из рук лютни, и крикнул гостям, чтобы те ни на дюйм не сдвигались с мест и, главное, не размахивали оружием. Его камердинер с двумя сотоварищами сторожил выход за палисад, не позволяя готовым к турниру бойцам покинуть арену.
Оказавшись лицом к лицу с троллицей, молодой Родеаарде запел песню Гризельды, и снова чары подействовали. Незваная гостья праздника, переминаясь с ноги на ногу, вдоволь наплакалась и нашмыгалась носом, после чего вернулась под укрытие леса. Действие, произведенное на гостей, оказалось настолько ошеломляющим, что Рейхардт без труда выиграл все состязания в pas d’armes.
* * *
Весь следующий день он потратил, объясняя отцу, что прекрасно владеет ситуацией, что существо обойдется им лишь в цену небольшого и эпизодического материального ущерба (она не всегда аккуратна в движениях, счел он за лучшее выразиться) и, время от времени, в несколько быков — когда она устанет от дичи или зимой.
И жизнь пошла дальше. Поначалу сохранялась некоторая напряженность, пока капеллан графини требовал предать смерти дьявольское создание, привезенное из таких далей. Ему уже виделось, как он разжигает огромный костер и объявляет передо всей фламандской и бургундской церковной иерархией, что с риском для самой жизни истребил беспримерного демона и защитил истинную веру. Рейхардт аргументировал свою позицию пункт за пунктом, неизменно возвращаясь к соображению столь же простому, сколь неоспоримому: