Дочь атамана

— Прошу вас, сударыня, — поклонившись, Саша Александровна подала руку своей гувернантке, и они ступили в бальные залы.
Гранин же попятился, свернул в сторону хозяйских покоев, стянул с лица маску и отправился на поиски старого атамана, который вряд ли принимал участие в увеселениях.
И действительно, Василий Никифорович нашелся в одной из задних комнат, где распивал чай из пузатого самовара и закусывал плюшками.
— Лекарь! — удивился он. — Опять ты здесь! Что стряслось в усадьбе на сей раз?
— Ничего, — ответил Гранин, — Александре Александровне пришла охота посетить машкерад, я лишь сопровождающий.
— Ну так раздобудь себе чашку, сопровождающий, — добродушно махнул рукой старый атаман, — вся челядь поди носится как угорелая. В прежние времена я тоже любил балы, а сейчас только злюсь: экая суета на пустом месте!
— Понимаю вас, — согласился Гранин, доставая из буфета чайную пару.
В ответ Василий Никифорович громогласно расхохотался.
— Ну еще бы! — объявил он. — Саша-то моя так и считает тебя молодым управляющим?
— Уже нет, — Гранин, повинуясь движению руки атамана, сел за стол и налил себе чая, — узнала во мне старика лекаря.
— У-у-у, — в голосе его собеседника послышалось веселое сочувствие, — и сильно тебе досталось за сей обман?
— Александра Александровна добрая барышня, — уклончиво ответил Гранин.
— Да ну? — не поверил атаман. — Чудны дела! Доброта — вовсе не то, чем гордятся Лядовы.
— Вы виделись с канцлером? — Гранин довольно невежливо сменил тему беседы на ту, что волновала больше всего.
— Виделся… — немедленно помрачнел Василий Никифорович, — дурно все вышло. Карлуша одержим своим сыном, трясется весь, плох совсем. Он кажется в таком отчаянии, что я даже передал ему твое послание — мол, пусть травник посмотрит мальчика. А тот завопил, что ты уже убил его дочь, сына он до тебя не допустит. Нес какую-то околесицу про Сашу мою… мол, отравлена девка лядовской кровью, но колдунишка его очистит кровь сию… Я его отравил немножко, что было делать.
От неожиданности Гранин едва чашку не выронил:
— Отравили канцлера?
— Не насмерть! — обстоятельно объяснил Василий Никифорович. — Полежит пару недель без чувств, а там как Бог даст. Может, и выживет, коли судьба такая. А Сашу мою в обиду никому не дам!
— Чем отравили?
— А ты что, лечить собрался? Ты, брат, об этом и не думай даже. Собака подлая наш Карлуша, Саша внучка его, а он лихое задумал. Нет, со мной такой трюк не проскачет.
— А ну как на каторгу вас? — спросил Гранин обеспокоенно. К стыду своему, никакой жалости он не ощущал, и это было недопустимо для лекаря, но было, было же!
Василий Никифорович прищурился хитро:
— А я в тот день охотился у Толстоногих, близко к дворцу не подходил. Есть у меня прикормленные умельцы, в ядах разбираются. Чай, не первый год при дворе, крутимся аки белка в колесе. Да там травят все и всех, обыкновенное дело.
— Значит, еще несколько недель Александра Александровна в безопасности? Станете ли вы презирать меня, если я скажу, что рад этому обстоятельству?
— А иного я от тебя и не ждал, иначе давно бы от внучки моей оторвал и запер в каком-нибудь ските у староверов.
Гранин лишь усмехнулся — пожалуй, в скиту ему самое место и было, куда разумнее, чем женихом становиться.
— Ты изменился, лекарь, — проницательно заметил старый атаман, — прогнал, стало быть, черта своего?
— Избавился, Василий Никифорович.
— И меня когда-то проклинали, было дело. Нечисть, говорят, света боится, благости. Но я так скажу: только силой и напугать ее, только силой! Дураки, кто торгуется, — облапошат ведь все равно. Рад, что тебе хватило мочи вышвырнуть дрянь эту.
Гранин только невнятно угукнул, не желая вдаваться в подробности. Приписал себе заслуги Саши Александровны и помалкивал.
Его терзал иной вопрос, но было неловко напоминать старому атаману о его обещании найти сыновей. Ведь и сам рассказал бы Василий Никифорович, будь у него новости? Ведь не забыл об этом?
Послышались торопливые легкие шаги, и Саша Александровна влетела в комнату. Ее усы воинственно топорщились, а парик сбился набок.
 
— И знайте, что от решения своего я не отступлюсь ни за что! — выкрикнула она едва не яростно. — Хоть убейте, а пойду за него замуж!
Василий Никифорович оторопел на мгновение, а потом медленно, зловеще обернулся к Гранину.
  
Глава 25
 
Голова под париком чесалась, ноги устали от модных мужских каблуков, а хлопковая повязка так плотно перетягивала грудь, что Саша задыхалась.
План ее коварный удался лишь отчасти — таинственной незнакомки из Изабеллы Наумовны не вышло. Тут, надо сказать, была Сашина вина. Едва увидев Александра Васильевича, гувернантка так поспешно кинулась в темный угол, что тут же привлекла к себе внимание.
Папа улыбнулся весьма самодовольно — мол, вот это у него репутация, — и Саша сразу разгневалась. Бедняжка собиралась, наряжалась, волновалась, а он усмехается!
— Немедленно, — прошипела она ему на ухо, подскочив ближе, — пригласи барышню на танец!
— Что за… — он попытался отцепиться от наглого юнца, посмотрел внимательно, а потом изумленно и заливисто рассмеялся: — Саша! Ты с ума меня сведешь! Кого я должен пригласить, отчего ты так злишься?
— Изабеллу Наумовну же, — она указала глазами на застывшую у стены фигурку в темно-синем платье.
— Батюшки, — весело сказал отец, — изволь, моя сумасбродка. Было бы отчего так волноваться!
И он двинулся вперед, рассекая людские волны как корабль.
Сашу на какое-то время увлекла бальная суматоха, она щедро осыпала дам комплиментами, вызывая всеобщее веселье, а потом огляделась вокруг и поняла, что Михаил Алексеевич куда-то исчез. Забыв и про Изабеллу Наумовну, и про отца с его самодовольством, и про машкерад, Саша приступила к поискам и, разумеется, нашла голубчиков укрывшимися подальше от суеты.
Дед выглядел грозным, Михаил Алексеевич виноватым, и она немедленно бросилась в бой:
— И знайте, что от решения своего я не отступлюсь ни за что! Хоть убейте, а пойду за него замуж!
Дед, который было уже открыл рот, чтобы сказать нечто язвительное в адрес ее усов, обернулся к Михаилу Алексеевичу.
— Объясни-ка мне, лекарь, — тяжело, с явным неудовольствием потребовал он, — о чем толкует наша стрекоза?
И тут Саша поняла, что, кажется, попала впросак.
Тем не менее она прошла вперед и нахально уселась напротив деда, внимательно наблюдая за выражением лица Михаила Алексеевича. Почему он до сих пор не сказал про самое важное? Неужели ему не хватило решимости? Уж не надумал ли он отступить?
О нет, трусости Саша ему никогда не простит!
Михаил Алексеевич, однако, выглядел спокойно и твердо.
— Простите, Василий Никифорович, — ровно произнес он, — весть о тяжелой болезни канцлера сбила меня с толку. Я намерен просить руки Александры Александровны.
— Ах, ты намерен, — прорычал дед. — Ну что же, проси. Только знай, лекарь, двадцать два года назад, в ночь, когда на пороге моего дома появился незнакомец с укутанным младенцем на руках, я дал себе зарок, который терзал меня все это время. Я пообещал исполнить любую просьбу человека, принесшего мне внучку. Да вот незадача: человек тот бесследно исчез из столицы, и сколько бы я ни искал его, все было тщетно. Неисполненный зарок жег меня изнутри до того дня, пока я не обнаружил пропажу прямо в своей усадьбе. Так вот, проси, — его голос зазвучал громко, торжественно, зло, — и помни, что я выполню только одно твое желание. Чего ты жаждешь сильнее: найти своих сыновей или взять в жены мою внучку?
Михаил Алексеевич отшатнулся, глаза его стали совершенно дикими, темными, больными.
И Саша не выдержала этой насмешки над тем, кто и без того так много страдал.
— Да как вы можете, — закричала она, шалея от ярости, — да как вы только придумали такой выбор! Откуда эта жестокость?