Последнее испытание
Нисколько не смутившись по поводу поддержки судьей протеста обвинения, Марта подходит к монитору, на который Фелд вывел данные брокерской фирмы о сделках, и просит снова подсветить их. В каждом ее движении чувствуется уверенность в себе. В выходные она подстриглась и теперь похожа на молодую Хиллари Клинтон. Марте никогда не удавалось найти какой-то свой стиль – это можно сказать и о прическе, и о цвете волос. Начав седеть, она воспользовалась неотъемлемым правом каждой женщины по достижении определенного возраста краситься по своему вкусу. В последние десять лет ее волосы отливали рыжим – с разными оттенками этого цвета, при том что основной фон мог быть каким угодно, от светло-пшеничного до цвета фуксии. Стерн считает, что она, осознанно или нет, сделала такой выбор, отдавая дать уважения своей рыжеволосой матери.
– Мистер Фелд привлек ваше внимание вот к этой текстовой вставке. Здесь написано: «Сделка заключена по собственному желанию клиента».
– Да.
– Вы пояснили, что это означает продажу, которую не инициировал брокер.
– Да, мэм.
– А такая сделка, заключенная по собственному желанию клиента, подразумевает более низкие комиссионные? То есть берет ли брокер с клиента меньше, учитывая, что клиент в данном случае не следует его рекомендациям?
– Да, именно так.
– А бывает ли так, что брокеры делают пометку, что сделка заключена по инициативе клиента, чтобы увеличить доходы своего подопечного?
– Полагаю, такое случается.
– Что же, давайте посмотрим на другие распоряжения о сделках. Вы и ваш брокерский дом представили указания о проведении еще нескольких транзакций с бумагами «ПТ», которые мисс Турчинова исполнила в тот же день, не так ли?
Фелд протестует – на том основании, что сделки, которых касается вопрос Марты, никак не связаны с рассматриваемым делом. Но, поскольку все они обозначены как «сделки по собственному желанию клиента», Сонни протест отклоняет. Поэтому Марта в присутствии присяжных описывает все сделки, совершенные мисс Турчиновой в то же утро с акциями компании «ПТ». Стерн с дочерью заранее договорились, что это будет сделано без особой помпы, и Марта предоставит отцу возможность в своей заключительной речи по максимуму использовать информацию, предоставленную ею суду, для усиления позиций защиты. У старого адвоката есть некая причина, по которой он предпочитает не задействовать кое-какие аргументы раньше времени.
* * *Иннис будет давать свидетельские показания после перерыва на ланч. Стерн уединяется в комнате для адвокатов и свидетелей, где, жуя сэндвич, одновременно изучает свои записи. Вдруг раздается стук в дверь, и на пороге возникает Пинки.
– Можешь уделить мне минутку, дед? – спрашивает она.
Стерн бросает на нее усталый взгляд и нехотя приглашает ее войти.
– В общем, я типа попросила Вондру посмотреть твое расписание на 24 марта этого года.
– На 24 марта?
– Черт, дед. Этот же тот самый день, когда в тебя въехали на автостраде.
Именно таким образом Пинки и попадала во все неприятности, которые случались с ней в жизни, – не выполняя данные ей инструкции. Или, по крайней мере, пытаясь их обойти. Стерн напоминает внучке, что он по меньшей мере дважды объяснил ей, почему дальнейшие расспросы по поводу белого «Шевроле Малибу» недопустимы.
– Ладно, хорошо, – возражает она, – но разве я не могу заглянуть, к примеру, в твои записи? Не касающиеся «ПТ». Просто в твои записи.
– Ответ совершенно очевиден – нет, – говорит Стерн. Они с внучкой какое-то время пожирают друг друга глазами. – Ну хорошо, расскажи мне быстро, что ты обнаружила.
– Как раз 24 марта ты встречался с Ольгой Фернандес. Ну, с той красоткой, которая трахалась с Кирилом, так?
– Боже мой, Пинки. Откуда тебе это известно?
Стерн потрясен. Речь идет о серьезнейшей компрометирующей информации, касающейся их с Мартой клиента, которую они с дочерью со всей тщательностью стараются держать в тайне.
– Господи, дед, – восклицает девушка, – ты же заставил меня просмотреть вместе с тобой два сезона «Аббатства Даунтон».
Стерн об этом практически не помнит и вообще не может воспроизвести в памяти даже последние эпизоды упомянутого Пинки телесериала. Похоже, девушка чувствует себя слегка уязвленной тем, что в свое время британская костюмированная драма вызвала у нее довольно сильные эмоции.
– Дорогая Пинки, какая связь между «Аббатством Даунтон» и Ольгой Фернандес?
– Боже, дед, ты что, на экран не смотрел? Слуги всегда знают, у кого с кем шашни.
– Ты что же, хочешь сказать, что рядовые сотрудники «ПТ» болтали с тобой о личной жизни Кирила?
– Ну вроде того, – кивает Пинки. – Да еще как.
– Еще как, – машинально повторяет Стерн. – Так или иначе, Пинки, ты думаешь, что Ольга имеет какое-то отношение к той аварии, когда мой автомобиль столкнули с дороги?
– Когда Оскар… помнишь того мужика со стоянки? Так вот, когда он на прошлой неделе рассказывал мне, как используются корпоративные машины «ПТ», он сказал, что Ольга брала «Малибу» чаще других. И она вроде никогда их не возвращала как положено. Так что вполне может быть, что в тот день, когда ты задавал ей вопросы, ей очень не хотелось на них отвечать.
Стерн решает, что как-нибудь в другой раз объяснит Пинки, что такое практика преднамеренно ложных умозаключений, которая нередко используется полицией при расследовании преступлений. Следователи заранее создают некую теорию преступления, а потом пытаются подогнать под нее улики и доказательства – и делают это до тех пор, пока не оказывается, что какие-то из них вписываются в нарисованную ими самими воображаемую картину. По мнению Стерна, у Ольги Фернандес нет никаких мыслимых причин, чтобы пытаться навредить ему, во всяком случае ему таковые неизвестны. С другой стороны, не подлежит сомнению тот факт, что всякий раз, когда Стерн пытался поговорить с Ольгой, она всячески увиливала от ответов на вопросы. Она даже не признавала того, что между ней и Кирилом существовали некие личные отношения.
– Спросите об этом его самого, – сказала она как-то раз Стерну.
Так или иначе, при том что накануне Стерн испытал весьма неприятное удивление, увидев Ольгу вместе с Кирилом в университетском клубе, он не может просто отмахнуться от того, что только что сказала Пинки. Но, учитывая, что Пинки часто ошибается, причем зачастую ее ошибки носят почти катастрофический характер, старый адвокат, естественно, отвергает ее чудовищные предположения. Тем не менее Стерн отчетливо понимает, что есть много такого, чего он не знает об Ольге.
Он говорит Пинки, чтобы та попросила Вондру найти его записи разговора с Ольгой. Адвокат собирается просмотреть их, когда вернется в свой офис.
– И больше нигде ни слова на эту тему без моего особого разрешения, – требует он. – Ты поняла?
– Отлично, – говорит девушка, избегая прямого ответа, выходит за дверь и закрывает ее.
24. Доктор Макви выходит на свидетельскую кафедру
– Доктор Иннис Макви, – объявляет Мозес сразу же после открытия дневного заседания суда в среду. Один из агентов ФБР торопливо вышагивает к открывающимся в обе стороны дверям, обитым войлоком, в дальнем конце зала. Эти двери всегда вызывают у Стерна ассоциации с входом в камеру пыток. Иннис появляется с высоко поднятой головой, глядя прямо перед собой. Прежде чем занять место за свидетельской кафедрой, она останавливается, поворачивается лицом к судье и, следуя инструкциям Сонни, поднимает вверх ладонь правой руки. Сонни также встает и поднимает правую руку.
В первые годы адвокатской работы Стерн редко бывал в федеральном суде. Как-то раз ему довелось присутствовать на процессе, где судили известного комика за непристойное поведение. Стоя в той же позе, что и Иннис, с поднятой вверх правой рукой, подсудимый, прежде чем судья успел произнести хоть слово, выпалил: «Хау», подражая Тонто, верному спутнику Одинокого Ковбоя. Тогда времена политики национальной идентичности еще не наступили, так что подобную шутку можно было квалифицировать не как расистскую, а скорее как неприемлемо дерзкую. Однако подсудимого-комика, который славился тем, что то и дело переходил все мыслимые границы и нарушал все запреты, это не остановило. Судью, естественно, эта шутка нисколько не позабавила. Но обвиняемый отлично выбрал момент для своей выходки. По всему залу суда, включая ложу присяжных, прокатилась волна хохота. Это сделало оправдание подсудимого практически неизбежным. Как оказалось, смех – это душа либерализма.