Последнее испытание

Кирил в то время прибыл в Три-Сити в качестве профессора, чтобы преподавать на медицинском факультете университета. Он тогда только что окончил Гарвард и уже завоевал известность и авторитет в профессиональном сообществе медиков. Юридическая карьера Стерна также шла в гору. К тому времени он уже перестал охотиться за клиентами в коридорах суда первой инстанции округа Киндл, чем вынужден был заниматься поначалу, после того как оставил богатую практику, которую первое время обеспечивала ему юридическая фирма его тестя. Однако он тогда еще не избавился от типичных иммигрантских опасений по поводу того, что его попытки сделать карьеру и достичь успеха могут оказаться напрасными. Поскольку родители его жены, Клары, всегда испытывали смутные подозрения по поводу истинных мотивов его женитьбы на их дочери, Стерн умолял супругу не принимать от них ни цента. Однако эта позиция делала еще более жесткой необходимость его собственной финансовой и профессиональной состоятельности. Между тем во время выступлений в суде ему в решающие моменты далеко не всегда удавалось найти самые точные английские слова. Понимал он и то, что его акцент зачастую вызывает недоверие у судей, полицейских и, что самое неприятное, у потенциальных клиентов. Всякий раз, когда он терпел неудачу, он особенно ясно ощущал, что наличие у него троих детей накладывает на него повышенную ответственность за благосостояние семьи. Так же остро, как другие люди нуждались в пище, воде, крыше над головой, Стерну требовалось чувство уверенности в завтрашнем дне, в своем будущем.
Между тем Кирил уже успел добиться колоссальных успехов. Поначалу Стерну казалось, что между ними очень мало общего. По причине того, что в свое время испытывал неприязнь к отцу, Стерн избегал общения с представителями медицинской профессии. Пафко, помимо всего прочего, был хорошим спортсменом. Год за годом он удерживал чемпионский титул в одиночных соревнованиях по теннису в загородном клубе, в котором состояли также тесть и теща Стерна. Сам же Стерн имел весьма смутное представление даже о том, как правильно держать ракетку. Но, пожалуй, больше всего его раздражала уверенность Кирила в том, что его все обожают. Что и говорить, он умел пользоваться своим обаянием, в меру приправленным иностранным шармом.
Алехандро и Кирила не сблизило даже то, что оба они были аргентинцами. Как-никак они являлись выходцами из совершенно разных социальных слоев. Напряженность в Европе, которая началась в 80-х годах XIX века и в итоге вылилась в Первую мировую войну, привела к миграции сотен тысяч европейцев в Аргентину, которая в те времена считалась страной больших возможностей, способной соперничать в этом смысле с США. Семья Пафко, которая занималась виноделием и имела виноградники неподалеку от Братиславы, уехала из Словакии в Аргентину в 1919 году, почти за десять лет до того, как Стерны бежали из Германии, напуганные поднимавшейся в стране волной антисемитизма. Пафко поселились в провинции Мендоса и снова стали процветающими виноделами. У Стернов обустройство на новом месте шло тяжело. Отец Алехандро, не слишком успешный врач, переезжал вместе с семьей с места на место. Умер он довольно рано, оставив семью на грани бедности.
Существенный импульс сближению Стерна и Пафко придали их жены, Клара и Донателла. Они во многом были похожи – обе рожденные и выросшие в достатке, с хорошим образованием, умные и рассудительные. Обе имели музыкальное образование. Обе раз в месяц после ланча посещали концерты симфонических оркестров и всегда с нетерпением ждали этого.
Летом семьи Стерна и Пафко нередко проводили время вместе. Эти случаи участились после того, как Стерны стали то и дело посещать загородный клуб. Несмотря на свое изначальное нежелание общаться с Кирилом, Алехандро не мог не оценить его чувство юмора и искусство рассказчика.
Затем в какой-то момент они внезапно, словно под воздействием удара молнии, воспылали дружескими чувствами друг к другу. В обществе это объяснили взаимным притяжением, вызванным славой, снизошедшей на них обоих. Их дружбу укрепляло, помимо прочего, еще и то, что вокруг лишь немногие понимали, что это такое – внезапно обрушившаяся на человека известность. Стерну в 1986 году выпало защищать первого заместителя окружного прокурора округа Киндл. Подсудимого, женатого мужчину, обвинили в убийстве своего коллеги, который якобы раньше был его любовником. Это дело, наложившись на очередные выборы местного окружного прокурора, да еще с учетом всех пикантных подробностей, получило общенациональный резонанс – о нем говорили от побережья до побережья. Стерн многократно видел в газетах собственные фото, на которых он тащил в суд коричневые коробки с документами, сгибаясь под тяжестью ноши. О нем упоминали в своих материалах «Тайм» и «Пипл». Вскоре он понял механизм работы американских прессы и телевидения. Реакция одних СМИ привлекала внимание других, так что известность того или иного фигуранта публикаций росла лавинообразно. Популярность принесла Стерну поток новых клиентов – топ-менеджеров корпораций. Затем к нему обратился архиепископ местной католической церкви, которого Стерн спас от тюрьмы, несмотря на многочисленные махинации с его стороны с целью скрыть весьма неблаговидный факт: у его преосвященства в результате романа с четырнадцатилетней девочкой родился ребенок. Стерн стал привыкать к тому, что его представляют незнакомым людям как «знаменитого адвоката». Иногда, когда незнакомец казался человеком с чувством юмора, а также в присутствии жен, сначала Клары, а затем Хелен, Стерн стал в таких случаях шутить: «О, не придавайте этому значения. У меня нет фанатов, которые ходят за мной толпами».
  
Момент славы для Кирила наступил в 1990 году, когда ему присудили Нобелевскую премию. Стерн искренне радовался и за Кирила, и за Истонский университет, и за округ Киндл, который отчаянно боролся за то, чтобы его перестали считать «второсортным местечком». Кирил воспринял обрушившуюся на него славу как нечто совершенно заслуженное. В отличие от Стерна, его отношение к «медным трубам» было однозначно восторженное. Если известность считать своеобразным наркотиком, то Кирил, можно сказать, подсел на него. Он месяцами мог раз за разом пересказывать историю о том, как в момент, когда он на следующий день после объявления в Стокгольме о присуждении ему премии, вошел в «Мэтчбук», фешенебельный ресторан в центре города, все посетители встали и устроили ему овации. Появление «Джи-Ливиа» породило новую волну всеобщего признания и восхищения. Она продолжалась до того момента, когда «Уолл-стрит Джорнэл» в своем материале описал Кирила как мошенника.
Вскоре после того, как Стерн, несколько придя в себя в машине, добрался до своего офиса, приехал Пафко – как всегда, любезный и обходительный.
– Сэнди, если вы считаете, что должны объясниться по поводу инцидента с судьей, то, пожалуйста, не надо. Я знаю, что вы с ней друзья. Но и для меня, и для Донателлы совершенно очевидно, что она – очень вспыльчивый человек.
Понимая, что в ходе судебного заседания совершил ошибку, Стерн пока не пытался вычислить, как раздражение Сонни по отношению к нему могло повлиять на присяжных. Кирил, возможно, был прав, и внешне могло показаться, что все дело в ее вспыльчивости. Но сейчас Стерну хотелось поговорить не о реакции судьи.
– Кирил, я просил вас встретиться со мной без Донателлы, чтобы мы могли еще раз поговорить об Иннис.
Адвокат имеет в виду доктора Иннис Макви, которая долгое время была любовницей Кирила. Она ушла из «ПТ» в январе 2017 года, после того как препарат «Джи-Ливиа» одобрили, а у Кирила закрутился роман с сорокалетней Ольгой Фернандес, директором по маркетингу.
– Понимаю, – с некоторой осторожностью произносит Пафко. – А что с ней такое?
– Она наконец согласилась встретиться со мной. Завтра я лечу во Флориду, чтобы с ней повидаться. Я хотел, чтобы вы об этом знали. Пинки я попросил собрать в базе данных «ПТ» личные данные Иннис – чтобы у меня была возможность как можно лучше подготовиться к встрече.