Бархатный ангел (ЛП)

— Это нормально, Исаак? — мягко требует она.
Я долго был тихим. — Я не мой отец.
— Не так ли? — она спрашивает. — Потому что с того места, где я сижу, вы двое кажетесь ужасно похожими.
— Я не думаю, что ты достаточно квалифицирована, чтобы дать такую оценку.
— Почему? Потому что я его не знала? — спрашивает она пренебрежительно. — Это не имеет большого значения. Потому что я знаю тебя. Я не верю, что ты когда-нибудь обидишь Джо. Но я не думаю, что ты бы любил ее тоже. Я не думаю, что ты знаешь, как это сделать.
  
Я сердито сжимаю кулак в простынях. Черт возьми, у этой женщины есть способ вывести меня из себя, что сводит меня с ума. Но я не доставлю ей удовольствия увидеть, что ее слова находят свою цель.
Успокойся. Оставайся сфокусированным.
— У любви много разных проявлений.
— Ей пять. Она заслуживает того, чтобы ее любили. Нежно. Ласково. Если это любовь, — говорит она, кивая на мою покрытую шрамом руку, — то я хочу, чтобы моя дочь была подальше от нее. — Ее зеленые глаза — яркие изумруды во всей этой темноте. В комнате сейчас жарко и густо от нашего дыхания, несмотря на ветерок через открытое окно.
— Это не имеет значения, — говорю я ей. — Решение было принято в тот момент, когда я узнал, что у меня есть ребенок.
Ее глаза расширяются. Ее челюсть плотно сжимается. Я уже видел это выражение раньше и знаю, что будет дальше: она полностью потеряет самообладание. — Ты… — Прежде чем она успевает продолжить свою тираду, мы слышим топот шагов в коридоре.
Камила немедленно выпрямляется, позвоночник напрягается от паники.
Она что-то шепчет мне, но я не слышу ни звука. Через секунду раздается легкий стук в дверь.
— Ками?
Она снова что-то шепчет. Руби, я думаю. Руди?
Она спрыгивает с кровати, ударяясь коленями о мои, пытаясь выпрямиться. Футболка на ней зеленая. К тому же она короткая, поэтому в тот момент, когда она наклоняется, чтобы подобрать пару выброшенных белых шорт, мне открывается четкий вид на ее идеальную задницу.
Мой член сразу напрягается.
Борясь с желанием протянуть руку и обнять ее тело, я остаюсь на кровати, забавляясь ее паникой. Как только ее шорты надеваются, она поворачивается ко мне с выражением лица, которое говорит о том, что она потрясена тем, что я все еще здесь.
— Камила, все в порядке? — говорит мужчина у двери.
Она жестом предлагает мне встать. Как только я это делаю, она загоняет меня в свою ванную.
— Господи, — рычу я, врезаясь как минимум в три предмета, поворачиваясь на месте.
Она оставляет дверь ванной приоткрытой и бежит, чтобы ответить на стук. Волосы длинные и густые спадают на спину. Меня поразило внезапное воспоминание — моя рука запуталась во всех этих волосах, отворачивая ее голову назад, когда я толкался в нее сзади, и звуки, которые она издавала при каждом столкновении наших бедер… — Эй, Руди, — говорит она, не в состоянии полностью скрыть легкую одышку в своем тоне.
— Все в порядке? — спрашивает мужчина хриплым голосом. — Мне показалось, что я слышу голоса.
Она поднимает брови. — Эм, ну, это было не из моей комнаты. Она встала прямо перед дверью, не давая ему войти, чтобы проверить.
— Хм. Я просто беспокоился о тебе…
— Не надо, — говорит она с улыбкой, слишком яркой, чтобы быть настоящей. — Я в порядке.
— Еще один кошмар? — он спрашивает.
Кошмар? Она слегка напрягается. Я могу сказать, что она изо всех сил старается не скользить взглядом в сторону ванной. — Может быть. Я спала…
— Ты должна поговорить с кем-нибудь. Психотерапевт.
— Бог свидетель, у меня нет на это денег, — говорит она, посмеиваясь. — И я не думаю, что дядя Сэм оплатит счет.
— Ну, как знать, вдруг да посчастливится.
— Спасибо, что заглянул ко мне, Руди.
— Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится, — бормочет он.
Нежность в его голосе очевидна. Я не доверяю этому, хотя. Опять же, я ничему не верю.
Этот урок был вырезан на моей коже давным-давно.
— Какого хрена ты там вообще что-то делаешь? — Я рычу, выходя из ванной.
Она смотрит на меня. — Не все живут в обширных английских поместьях, — отрезает она. — Говори тише.
Я приближаюсь к ней. Она насторожена, но остается на месте, пока моя рука не находит ее бедро. — Тебе снятся кошмары?
— А тебе какое дело? — спрашивает она, пытаясь отвернуться от меня.
Но я не хочу отпускать ее теперь, когда прикоснулся к ней. Я зацепляю ее за спину, так что она врезается прямо в мое тело. — Я устал от того, что ты отворачиваешься от меня.
Она выпячивает подбородок. — Тогда перестань меня заставлять.
— Как я это делаю?
— Будучи мудаком.
— Ты бы поверила мне, если бы я сказал, что это я?
Она пытается вырваться из моей хватки, но теперь, когда ее тело прижимается к моему, я еще меньше хочу ее отпускать.
— Отпусти меня, — шипит она, приблизив свое лицо на дюйм к моему, чтобы выразить такой же пыл, не крича.
Я игнорирую ее. — Тебе нужно научиться лгать лучше.
— Я вообще не люблю врать.
— Ты неплохо ладила со мной в течение нескольких месяцев подряд.
— Это другое.
— Как?
— Потому что защитить мою дочь важнее, чем сказать правду.
— Я не опасен для нее.
— Ты сказал мне то же самое однажды, помнишь? — говорит она, и ее глаза затуманиваются от старых воспоминаний. — Ты сказал мне, что из всех людей в мире я единственная, кому не нужно бояться тебя.
— Это все еще правда.
— Нет, это не так. Потому что тогда я боялась тебя, и я была права.
— Когда я, черт возьми, причинял тебе боль? — Я рычу.
— Ты делаешь мне больно каждый раз, когда открываешь рот, — мягко говорит она.
Ее глаза говорят то, что ее слова не могут уловить: иногда шрамы, которые остаются с тобой навсегда, — это те, которые ты не видишь. Те, что остаются под вашей кожей, маскируясь под видом силы.
Я притягиваю ее вперед и врезаюсь своими губами в ее.
Она стонет от внезапного прикосновения, но проходит несколько долгих секунд, прежде чем она начинает пытаться оттолкнуть меня от себя. Даже когда ей удается оторвать свои губы от моих, ее глаза выдают ее.
— Отстань от меня!
— Заставь меня поверить, что ты этого хочешь.
Она качает головой. — Я ушла. Несправедливо с твоей стороны вернуться сейчас. И за что? За что?
Что, черт возьми, я ей скажу?
Эта встреча с Джо не кажется правильной, если она тоже не там? Если я скажу ей это сейчас, она разозлится, взбесится и разрушит все мои планы.
Она попала в самую точку раньше: я сын своего отца, что бы я ни говорил вслух. Он научил меня быть жестким, безжалостным, бескомпромиссным. Он научил меня никогда не терять концентрацию. Никогда не менять план на основе эмоций.
— Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, — говорит она, когда я не отвечаю. — Я хочу, чтобы ты тоже оставил мою дочь в покое.
— Моя дочь, — поправляю я.
Она бьет кулаком мне в грудь с рычанием разочарования. Я стряхиваю удар и провожу ее задом к двери, пока ее задница не прижимается к старому дереву. — Ты все забываешь, Камила: это мой мир, и ты сейчас в нем. Как и она. Ты можешь уйти, ты можешь попытаться убежать и спрятаться, но это не имеет значения, потому что я найду тебя. Ты знаешь почему? Потому что ты моя. Так же, как и Джо.
Ее глаза искрятся яростью, но в них есть и желание. Так же, как всегда было.
На этот раз, когда я захватываю ее губы своими, ее губы приоткрываются для меня. Я пробираюсь глубже. Ее язык не участвует первые две секунды, а потом, как будто не в силах сдержаться, она встречает меня.
Моя рука ложится на ее левую грудь, и я сильно сжимаю ее, издавая громкий стон. Я отстраняюсь и перекатываю ее сосок между двумя пальцами.
— Ты должна молчать, — говорю я ей. — Если только тебе не нужно, чтобы я заткнул тебе рот.
Раздражение мелькает в ее глазах, когда она наклоняется и хватает зубами мою нижнюю губу. Она кусает, достаточно сильно, чтобы пустить кровь.