Бархатный ангел (ЛП)

— На это нужно время, — говорит мама. — Но построение любых отношений требует времени. Ты должен начать прямо сейчас.
Я знаю, что она права. Они оба. Единственная проблема в том, что у меня есть ощущение, что Джо станет еще одной вещью, которую я не смогу контролировать.
Дети непредсказуемы. И они честны до такой степени, что взрослые забыли, как быть. У меня нет идеи стать отцом. Единственное, чем я когда-либо был, — это доном.
  
Почему-то я не думаю, что это поможет мне здесь.
— Бояться — это нормально, — говорит мама.
Как будто эта женщина меня совсем не знает. — Я не боюсь, — рявкаю я. — У меня просто есть другое дерьмо, с которым мне нужно разобраться в первую очередь. Камила — одна из них.
Богдан фыркает, пытаясь скрыть кашель. Я сердито смотрю на него, и он многозначительно смотрит на свой стакан с виски.
— Если ты пойдешь глубже, у тебя будет виски на носу, — протягиваю я.
Он одаривает меня застенчивой ухмылкой, когда поднимает взгляд.
— Думаешь, я не смогу ее уговорить? — Я нажимаю.
— Вообще-то да, — говорит он. — Я просто не думаю, что она будет этому рада.
— Когда я закончу, она будет.
Мама так громко вздыхает, что мы с Богданом одновременно поворачиваемся к ней. — Что-то не так? — Я спрашиваю.
— Вы оба, — говорит она, качая головой. — У тебя все неправильно.
— Я? — спрашивает Богдан, как будто его оскорбляет мысль о том, что его включили в мамино заключение. — Что я сделал?
— Камила не из твоих людей, Исаак. Она не коммерческая сделка, которой можно манипулировать, и не лейтенант, которым можно командовать. Она женщина со своими взглядами, убеждениями и чувствами. И пока ты не начнешь признавать их, ты никогда не сможешь приручить ее. Ты просто собираешься вбить клин между вами двумя. Продолжай в том же духе достаточно долго, и это расстояние станет слишком трудным для преодоления.
Я внимательно обдумываю ее слова. — Откуда ты знаешь?
Она делает еще глоток виски. — Это то, что случилось с твоим отцом и со мной.
Это немного жалит — осознание того, что я больше похож на своего отца, чем хочу признать. Каждый раз, когда я разделяю свою личность на части, я не принимаю во внимание, что все больше и больше меня строится на том, кем он был.
Или, по крайней мере, кем я его считал.
— Максим — настоящая проблема, и пока его Братва не вывезена, я не могу позволить себе роскошь выслушивать чужие мнения.
— Даже твоей жены? — спрашивает мама.
— Особенно не ее. Кроме того, — добавляю я, — на самом деле она мне не жена.
— Разве это не так?
Взгляд мамы стальной, когда она задает вопрос, которого я долгое время избегал сам: насколько реален мой брак с Камилой?
Это началось как не более чем политический инструмент, способ одержать верх и заставить Максима. Но где-то по пути все усложнилось.
И это не имеет ничего общего с моим двоюродным братом.
— Мне нужно немного поспать, — говорю я, допивая остатки виски.
— Ты мог бы пойти и увидеть ее сейчас, — предлагает мама. — Она спит. Никакого риска взаимодействия нет. Ты только посмотри на нее, Исаак.
Я рычу, когда встаю: — Не сегодня.
— Исаак…
— Хватит, — хрипло говорю я. — Я увижу ребенка, когда решу, что так будет лучше. А пока вы с Богданом можете за ней присматривать.
Богдан знает меня достаточно хорошо, чтобы держать рот на замке. Но мама либо не читала вывески, либо просто не хочет.
— Ты привел ее сюда, Исаак. Ты выкорчевал эту девушку и оторвал ее от всего, что ей безопасно и знакомо. Меньшее, что ты можешь сделать, это посмотреть ей в глаза и заверить ее, что все будет хорошо.
— Ага… и с чего ты взяла, что она мне поверит?
— Ты ее отец, — мягко говорит Мама.
Я молча иду к двери. Отказываясь говорить вслух, что я думаю…
Если я действительно отец, почему я не чувствую себя таковым?
  
10
 
КАМИЛА
 
На следующее утро я сижу у окна с книгой в руках, когда моя дверь распахивается. Я знаю, что это он, даже не поднимая глаз.
— Я хочу поговорить с сестрой, — говорю я, не отрывая взгляда от окна. — Я хочу поговорить с моей дочерью.
— Я думал, прошлой ночью мы уже установили, что этого не произойдет.
Я захлопываю книгу и бросаю ее на журнальный столик перед собой. Я встаю, совершенно не обращая внимания на мешковатые спортивные штаны и огромную рубашку, которые на мне.
Я устала пытаться выглядеть хорошо для него. В чем, черт возьми, смысл?
Он просто видит во мне злую суку-манипулятора, которая пытается получить свой кусок пирога и съесть его. Мне не нужно гребаное горе.
У меня была вся ночь, чтобы думать над своими ошибками. Я прочесала все маленькие сожаления, накопившиеся за эти годы; Я пыталась разгадать сложности своей психики.
И все, что делается, доводит меня до исступления, вызванного яростью.
— Ты не можешь этого сделать! — Я в отчаянии кричу.
— О, я думаю, ты убедишься, что я могу, — говорит он со всей уверенностью человека, который знает, что может заставить солнце отступить, если прикажет. — Легко.
Я хочу дать отпор, хотя знаю, что не выиграю. Я хочу наброситься, хотя и знаю, что не получу никакого удовлетворения от этой попытки.
Он сильнее меня. У него есть все карты, а у меня нет ни одной. Вдобавок ко всему, я пошла и призналась ему в этом, попросив его о помощи, когда я была наиболее уязвима.
Я была дурочкой и не уверена, что смогу перестать ею быть.
Потому что независимо от того, каким путем я прихожу к своим проблемам… Я каждый раз натыкаюсь на одно и то же чертово препятствие.
Я безнадежно влюблена в этого человека. Если бы я была более смелой женщиной, я бы даже употребила слово «любовь». Но так как я не могу произнести ни слова, не чувствуя, что компрометирую какую-то маленькую часть себя, я решаю еще немного цепляться за отрицание.
— Что мне нужно делать? — Я умоляю. — Поскольку с тобой не работает сострадание, возможно, сработает торг. Чего ты хочешь от меня?
— Послушание.
— Что угодно, только не это.
— Ты можешь, kiska. Тебе просто нужно согнуться.
— Я и так много согнулась, — огрызаюсь я. — А теперь пришло время тебе попробовать.
Он холодно улыбается. — Ты, должно быть, меня с кем-то путаешь.
— Ты ни разу не пошел на компромисс ни с кем за всю свою жизнь без любви?
— Без любви?
— Совершенно очевидно, что ты никогда в жизни никого не любил, Исаак. Если бы ты это сделал, ты бы понял, что любовь означает ставить чужие чувства выше своих собственных. Но ты на это не способен. Потому что ты живешь для себя и ни для кого другого. Как ты думаешь, почему я скрывала от тебя существование Джо даже после того, как познакомилась с тобой? Я пыталась защитить ее от тебя. Лучше бы у нее вообще не было отца, чем такого монстра, как ты.
Я достаю большие пушки, такие, от которых не оторвать. Но мне плевать. Что мне еще терять?
Лицо Исаака похоже на гром. Его естественное спокойствие существует только как угрожающая запоздалая мысль. Он делает шаг ко мне, его голубые глаза горят презрением.
— Ты никогда не собиралась рассказывать мне о ней, не так ли? — он бурлит.
Даже я не знаю на это ответа. Но я не заинтересована в том, чтобы быть честной сегодня. Мне интересно выпендриваться. Мне нужен выход для моего разочарования.
— Нет, не собиралась. Потому что я должна защищать свою дочь — несмотря ни на что.
— Защитить ее от меня?
— Да.
Темнота в его глазах отступает на мгновение. Я понятия не имею, что это может означать.
— Разве в тебе нет человечности? — шепчу я. — Почти шесть лет, а я почти ничего не пережила со своим ребенком.
— Теперь я должен сочувствовать тебе, не так ли?
Я прищуриваю на него глаза. — Тебе никогда не суждено было стать отцом, Исаак. Ты гнался за властью, а не за семьей. Но я? Я бы отдала каждую унцию власти, которая у меня есть, если бы это означало, что я могу обеспечить безопасность и счастье Джо.