Рубеж веков (СИ)

За Золотыми Воротами располагались Феодосиевые ворота. Построенные последним великим императором единой империи Феодосием Великим в честь победы над Магном Максимом, лет эдак через семьдесят после Золотых, они были ниже, чтобы могли простреливаться с башен второй стены. Но при этом внешне они были прекраснее — украшенные белыми колоннами и резными барельефами побед империи, которые добавляли следующие императоры. Длиной более трёх с половиной миль, высотой в сорок футов, шириной — в шестнадцать футов, с девяноста шестью шестидесяти шести футовыми башнями, ворота и стена до сих пор являлись символом величия старой империи. Но Теодор, зная, в честь каких триумфов ворота были построены, восхищался с оттенком горечи. Когда-то победа над согражданами стала привычнее побед над внешними врагами, что и погубило великую страну.
Перейдя деревянный мост через широкий ров, войска выстраивались гигантским прямоугольником, в котором не хватало одной стороны. Пехота заполнила всё пространство, разворачивая знамена, лишь с одной стороны располагались немногочисленная конница со своими значками.
С пустой стороны этого прямоугольника стали скапливаться нарядно выряженные нобили, комиты, командиры друнгарий и турм. Среди присутствующих там Лемк узнал лишь Хорхе Мартинеса де Лара, ставшего турмархом, с неизменным присутствием рядом уже командовавшего друнгарией Никколо да Мартони. Был там хартуларий Гарид с Нисоном Франгопулом, грозы разбойников Франческо де Медина и Кирилл Стипиот, их турмарх маркиз Гомес де Виллаб с друнгарием Томасом де Вальверде и прочие командующие войсками. Немного отдельно от военных стояла большая группа иностранных торговцев и представителей городских гильдий. Не смешиваясь ни с кем, стояли послы и купцы из республики Святого Марка, узнаваемые по своим золоченным поясам, узким кинжалам, заткнутыми за пояс перчатками и с небольшими бархатными шапочками без полей, токами, украшенные драгоценными камнями и одиночным ярким и пушистым пером чудо-птицы из глубин южного континента. Впрочем, их также можно было узнать по высокомерно поднятым подбородкам, по взглядам, которые они с пренебрежением бросали по сторонам.
Ждали. Стояла тёплая погода, с небольшим ветерком. Солнце не припекало, но в одежде было жарковато. И, странное чувство — солнце греет, но внутри холодно. Руки добела сжимали ложе мушкета. Теодор считал это великим моментом. Уже скоро он, как и завещал всем мессианским воинам Жан Ле Менгр, отправится на войну. Стоя первым в ряду, он озирал ряды контарионов и скопефтов. Он не знал, сколько их всего, но, слушая шепотом переговаривающихся в задних рядах товарищей был согласен, что более десяти тысяч. И потому сейчас он себя почувствовал одним из воинов Ксенофонта, легендарных десяти тысячах, о которых написан «Анабасис Кира», отличную книгу, которую ему удалось прочитать в скриптории, и которую потом у него отобрали.
К тому же он сейчас увидит василевса, императора, о котором в городе каких только не ходит слухов. В частности, поговаривали что Андроник когда-то собственноручно убил всех своих родственников — брата и племянника, а жену брата заморил голодом в подвалах, из-за чего он оказался проклят и не мог иметь своих детей, ведя затворнический образ жизни.
Когда вышла ещё одна процессия, по войскам, ожидающим выход Андроника IV, прошла волна шевеления и шёпотов. Задние ряды тянули головы, желая увидеть его воочию. Но офицеры быстро навели порядок окриками и эспонтонами. Но ожидания собравшихся оказались преждевременными. До рези в глазах всматриваясь в пешее шествие, он увидел, что возглавлял его патриарх Матфей II, сопровождаемый Великим логофетом Анастасием Хинтилом, высоким и худым стариком. Это был первый помощник василевса, которого многие называли настоящим главой города. Контролируя логофетов геникона — финансов, армии, дрома — почты и дипломатии, секретов — аудита, он держал под контролировал главное — потоки денег и то, куда они пойдут. Конечно, в той степени, в которой мог себе позволить, обязательно советуясь с венецианцами и другими крупными заёмщиками города. Их сопровождали многочисленные священники и монахи десятков церквей и монастырей города. Возле логофета и патриарха находились члены императорской охраны — блестящие этерии, кампания иноземных наёмников. А уже потом повалили толпы народа, ради такого дела бросившие все дела. Глядя на начавшееся столпотворение, представлялось что в городе совсем не осталось людей, и любой одиночный корабль, подошедший к гаваням города, мог без труда захватить его.
 
Первым начал говорить Великий логофет. Ведя речь, он поднимал руки, опускал их, показывал в одну сторону, на группы офицеров, нобилей. Вот только практически ничего не было слышно. До того ряда, где стоял Теодор, долетали лишь отдельные слова:
— Ромеи! Настал… подарки, которые они считают данью… никогда… так будем… предков что… орды варваров…с помощью…
Поднявшийся лёгкий ветерок, казалось играл со словами облечённого властью человека, забавляясь.
— Тысячи… в бой… поднимем знамена!
Начавшийся затем молебен и благословление войск ромеи и все прочие ортодоксы встретили преклонением одного колена, шепча со всеми слова молитвы, обращённой к защитнику воинов:
— Святой, славный и прославляемый великомученик Георгий! Собравшись перед тобою, молим тебя…
Посмотрев в сторону нобилей, он увидел, что молились все, только осеняя себя знамениями по-своему.
— … да услышит нас… и не оставит всех нас ко спасению… и дарует стране нашей победу над противником… укрепи данною тебе в битвах воинство… — доносилось единогласно отовсюду. И Лемк продолжал со всеми:
— …разрушь силы восстающих врагов, да постыдятся и посрамятся, и дерзость их да сокрушится и пусть увидят, что мы имеем Божественную помощь… Во веки веков!
И единогласно со всеми, на староимперском, над полем пролетело:
— Аминь!
Расстройство, что не увидит императора, оказалось смыто волной воодушевления, единения со всеми собравшимися людьми. Теодор готов был прямо сейчас бежать сутки до ближайшей вражеской столицы, через все преграды и вражеские войска. Он чувствовал в себе столько сил, что верил, что победит их всех!
Прозвучал приказ и войско начало вытягиваться, расползаться. Кавалерия ушла вперёд, довольно быстро скрывшись за холмами. Сицилийская турма двинулась на запад, придерживаясь древней Эгнатиевой дороги, ведшей в бывшие центральные провинции, где сейчас находилось сердце одного из султанатов.
Нетерпение встретиться с врагами, сокрушить, уничтожить их через какое-то время прошло, и Теодор начал больше внимательнее посматривать по сторонам, немного устыдившись своего порыва. На его удивление, часть войск осталась на месте, или начали втягиваться обратно в город.
— Почему они остаются? — прозвучал чей-то вопрос, который чуть не задал Лемк.
— А почему бы и нет? А кто город охранять будет? Вдруг нас всех перебьют, так его можно будет без боя взять! — неудачно пошутил Мармарец. Но кто-то хохотнул, поддерживая.
— Да и видели сколько-то их там осталось? Немного — турма или две ушла на север.
— Румелихисар?
— Наверное… Не забывай, у нас столько купцов в городе, что они наверняка настояли на том, чтобы взять выходы из Пропонтиды под свой контроль.
Всё было немного проще, и одновременно сложнее. Камнем преткновения стал вопрос командования. По знатности первыми стояли два сына двух испанских вице-королей, выступающих в этом конфликте частными лицами, де Лара и де Виллаб, но они были ещё совсем молодыми и не имели боевого опыта, а также Великий логофет Хинтил, Стипиот и ещё один ромей — Пётр Кавасил. Авторитетный логофет не собирался возглавлять поход, Стипиот, как глава виглов, тоже оставался в городе. Кавасил, член старого ромейского клана, не пользовался авторитетом среди латинян, так как один из их источников дохода было ростовщичество, порицаемое среди латинских дворян занятие. Был ещё Франческо де Медина, знатный неаполитанец, имевший опыт войны во Франции и уничтожения разбойников в горах Калабрии, и уже в городе. Но это тоже признавалось всеми как не слишком большие заслуги. Осталась кандидатура Германа Кристофера фон Русворма, австрийского подданного. Он выполнял у ромеев роль личного поверенного в делах Рудольфа II, носил чин генерал-фельдвахтмейстера, что соответствовало испанскому чину батального генерал-генерала, и присматривал как расходуются средства, собранные коалицией на армию. Ещё был слух, что его отослали подальше от Вены, так как он настроил против себя всех полководцев Рудольфа своей несдержанностью и сумасбродностью. Но он был одним из немногих высших офицеров, собравшихся в городе, который имел опыт сражения с исмаилитами в этой войне. Участвовал в трагической битве под Керестешем, где себя отлично показал, а также в ряде удачных штурмов крепостей. А ещё — он был молод, всего тридцать четыре года, что как раз привлекло на его сторону голоса молодых испанских грандов. В итоге именно на его кандидатуре сошлись в выборе командующего, чему он несказанно обрадовался.