Темные числа

Пётр перевернул страницу: Первая запись сделана при проведении кабельных работ вблизи Черняховска, 1973 год. Дополнено в Луговом, 1975 год. Больше на странице ничего не было.
– Понимаешь, что это значит? – спросил Венедикт.
– Что ты жалкий балабол. Да еще и повторяешь все время одно и то же. В Литературный институт тебя точно не примут.
– Забудь пока про эту ерунду. Посмотри на названия городов! Ну? Ничего не напоминает? Мы же во всех рыли котлованы в последние годы. Это значит, мы перекапываем весь Союз. Если все нанести на карту…
– То я огребу неприятности раньше, чем успею произнести «ГРУ Генштаба». Или ты думаешь, мне хочется повторить судьбу моего старика?
– Ладно, нанеси мысленно.
– Моим мозгам нужен перерыв, – заявил Пётр, захлопнув тетрадь. – Так что просвети меня или замолчи!
– Это значит, – Венедикт поднял указательный палец, – что существует огромная медная сеть. Кабельная сеть по всей стране. Кто знает, кого или что мы опутываем этой сетью?
– Ну, кого – как раз понятно. Или…
– Шухер! Старуха идет! – шепнул Виктор, а потом добавил, прикрывшись ладонью с сигаретой: – Слушай, я что, схожу с ума? Что у нее в руках? Неужели она несет нам по бутылке кваса?
– Очнись, Веня. Это бинокль, она следила за нами с веранды.
  
МСМП#05
 
Москва, 29–30 мая 1985 года
На закрытом этаже «Космоса» заступила на службу ночная смена, которой предстояло продолжить работу специалистов по прослушке, работавших днем: записывать, записывать, записывать, обращая внимание на любые подозрительные разговоры (в таких случаях отбираются предварительные записи для транскрипции, устанавливаются на пленке маркеры для дополнительной проверки или фиксируются действия отдельных лиц). Кузьмич поправил наушники, отрегулировал звук, просмотрел схему номеров. Он дал два распоряжения: особенно следить за гостями из Германии и Чехословакии. Слева стучал по клавиатуре Петровский. Кинескоп безжалостно освещал его рябое лицо, похожее на карту; на ней не был указан ни путь к сокровищам, ни районы боевых действий, но Кузьмич знал эту карту наизусть, потому что уже просидел рядом с Петровским тысячи часов в Дрездене и Братиславе.
Работа прослушивающего отдела шла своим чередом. В коридоре дежурный офицер готовился к летнему спортивному празднику, то и дело беря низкий старт. Двери были открыты, гудели записывающие машины: пленки прокручивались, останавливались, перематывались, прокручивались снова, и так без конца – не учения, а постоянная чрезвычайная ситуация. Дойдя до очередной двери, Напалков садился на корточки: «На старт, внимание…» – и снова пускался бегом. В конце коридора он делал тридцать приседаний или отжиманий, а потом стартовал в обратном направлении. Сделав полный круг, он каждый раз останавливался у комнаты, где шла прослушка, и окидывал взглядом подчиненных:
– Валынин?
– В двадцать-двадцать никак не дойдет до дела, – отрапортовал новичок. – Невероятно. Вот, послушайте сами. Неплохо, а? И что мне записать?
– Что записать? Я тебе сейчас второй пробор сделаю. Ты записываешь, только если слышишь что-то важное! Понял, Валынин?
Кузьмич усмехнулся и снова подкрутил регулятор громкости:
› …Им не удастся долго сохранять преимущество, если мы завтра возьмемся за дело по-настоящему. – Если! Вот именно, что если! – С таким настроем точно ничего не выйдет! – Неудивительно, что они в этот раз хорошо идут. Мне дядя рассказывал, что у венгров давным-давно установлена западная новейшая техника. – Какая чушь. – Почему чушь? Ты думаешь, что знаешь больше, чем мой дядя? – Нет, я просто думаю, что они сидят за теми же ящиками, что и мы. – Ах так? Ты вообще на чьей стороне?
› …Давай не будем ругаться, Ника. – А мы и не ругаемся. Я просто не понимаю, Мирейка. Если ты испугалась, так и скажи! – Ника, пожалуйста, у меня и так голова разламывается. И потом, я заказала переговоры с Гаваной, в любой момент могут соединить. Слышишь? Я сейчас отключусь, и мы поговорим об этом в Батуми. Увидимся в воскресенье в аэропорту, да?
  
Кузьмич записал на бумажку время, чтобы потом спокойно прослушать разговор сначала. Сон как рукой снимало, когда собеседники остервенело ругались, влюбленные врали или флиртовали так, что сетка на кровати прогибалась. Кстати, как там продвигаются дела у сопляка из 839?
› …И так постоянно разветвляется. В шахматах сразу возникает дуотригинтиллион возможных ходов. Это единица с девяносто девятью нулями. А считается, что во всей Вселенной два с половиной сексвигинтиллиона частиц. Это две целых пять десятых и потом восемьдесят один ноль. – И что мне нажать, чтобы это появилось на экране? Не смейся, Халинка! – Ладно, записывай: десять, пробел, P, R, I, N, T, пробел, сто, астериск, это вот такая звездочка, и после ста все без пробелов. Теперь опять астериск, скобка открывается, сто, астериск, астериск, сто, скобка закрывается, клавиша ввода, двадцать, E, N, D. – Прекрасно, и что это значит? Я хотел только, чтобы получилось шестнадцатеричное число с одними нулями. – Это значит, что буфер переполнен. Слишком длинный результат для оперативной памяти. – Ясно. Значит, этой ерундой вы занимаетесь целый день?
Кузьмич покачал головой и переключил канал:
› Предположим, мы ставим перед богом задачу создать такой камень, который он сам не сможет поднять. – Хм. – Раз! И вот искомый камень перед нами. Что богу стоит, так? Он же всемогущ? – Да, конечно. И что теперь? – Теперь он должен поднять этот камень. – И он его поднимет. – Ты не понимаешь? Камень такой тяжелый, что он не может его поднять. Даже бог не может, это было исходное условие. – Понимаю. – Вот и все к вопросу о всемогуществе! – В чем заключается для него трудность? Сила бога стремится к бесконечности, поэтому не хватает всего лишь бесконечно малой дополнительной силы, чтобы поднять этот камень. Это как в сказке про репку, где в итоге все решает мышка. – Да, как поет Джо Кокер: With a little help from my friends, пара-рам, пара-рам. – На месте бога я бы просто отправился в ближайшую деревню, пообещал жителям манну небесную на всю жизнь или особый билет в рай и с их помощью откатил камень с полей. – Если бы бог был так глуп и создал на Земле настолько тяжелый камень, она в любом случае сошла бы с орбиты. Катастрофа похуже всемирного потопа. – Заткнись, Курцер. Тебя никто не спрашивает.
Кузьмич почесал в затылке и тихо вздохнул. В следующем номере он услышал звуки, которые без труда истолковал как смыв в унитазе одновременно с бегущей водой из крана. Это показалось Кузьмичу подозрительным, поэтому он прогнал сигнал через помехоподавляющий фильтр:
› …Но флакон пустой! Вот… Ни капли, пусто. – Ты что, думаешь, я вылакал твой одеколон? – С утра флакон точно был полный. – Подожди, сейчас я его скручу, а ты понюхаешь его рожу. – Эй, пусти, а-а-а! О, здорово! Это мне нравится, приятно! – Размечтался! Попроси Йолану, уж она-то сделает приятно! – Точно, попроси Йолану!
Ложная тревога. Итак, следующий номер программы:
› …Я не думаю, что такое попадется. Потому что в конечном итоге это всего лишь разновидность «персидского пазла». – Что это за штука? – Ну, шахматная доска разбивается на семь частей, и нужно просчитать, как снова собрать их вместе, использовав минимальное количество попыток. – Я такую программу хоть во сне напишу! – Кто угодно напишет! Решение уже давно в каждой стенгазете висит. – Курцер, заткнись. Вали обратно в свой номер. – Эй, смотрите, куда претесь! – Тебе помочь свалить? – А я тогда позвоню Клайнверту и скажу, что вы еще не спите. – А стукачам мажут член зубной пастой, понял? – А мне плевать. – Ладно, сиди здесь, но не влезай все время в разговор. Дошло? – А что говорит твой хронометр, Алекс? – Прошло еще десять минут. Ничего уже не выйдет. – Подожди, он думает. – Ерунда, он завис. – Теперь только холодный запуск. – На своем делай холодный запуск. – И долго мы будем сидеть как дураки? – Сейчас уйдем, и будешь сам разбираться, если не перестанешь действовать мне на нервы.