Время вне времени (ЛП)

Он для нее центр Вселенной.
Нет большей печали, когда ты лишен такой связи. Тогда остается глубокая рана в сердце и бесконечная тоска, поскольку ты знаешь — у других она есть. Мало того, ты видишь эту связь. Повсюду. И тебя постоянно мучает вопрос: почему ты лишен той, кто любил бы тебя столь сильно?
Почему другим настолько повезло? И за что ты так проклят?
В случае Катери, пусть не долго, но она была рядом с матерью. У нее остались воспоминания, как мамочка держала ее за руку, вытирала слезы, пела колыбельные, растирала грудь мазью, стоило Катери заболеть, и укачивала, когда ей было плохо. Поцелуи и объятия, подаренные без причин или условий. И то, когда она сжимала руку матери, чувствуя себя в безопасности и покое в мире, который редко проявлял доброту к невинным.
Больше всего она чувствовала себя безмерно любимой, когда мама смотрела на нее.
Именно поэтому Катери ненавидела День матери со страстью, кипящей как тысяча солнц. На протяжении многих недель, куда бы она ни глянула, везде видела горькое напоминание, что у нее больше нет матери, которой нужно купить подарок. Не забыть сказать: «Мамочка, спасибо, что ты рядом». Хотя это замечательная идея для всех счастливчиков, чьи матери рядом и одаривают детей своей любовью. Вот только это жестокий удар для тех, кто потерял своих матерей. Катери могла лишь представить, насколько хуже было Рэну, который вовсе не знал настоящей материнской ласки. Каково это знать, что на этой земле есть кто-то, готовый без оговорок и колебания убить или умереть за тебя.
Катери отлично понимала, насколько ей повезло. У нее было две любящие и заботливые матери. Две женщины, которые холили и лелеяли ее как самое дорогое в мире сокровище.
Ее мамочка и бабуля. И хотя они покинули этот мир, их любовь жила с ней и по сей день, давая силу и упорство. И все же она не одна. У нее еще есть тетя Старла, которая постоянно звонит и узнает как она. Заставляет смеяться даже в самый мрачный день. И пускай Старла ей не кровная родственница, а жена дяди, она всегда относилась к Катери как ко второй дочери.
А у Рэна никого не было.
Никогда.
Смаргивая слезы, которые могли вылиться в глобальную истерику из-за реальной трагедии его жизни, Катери прошептала:
— Мне безумно жаль.
Странно, но Рэн смотрел на нее озадаченно. Такое чувство, будто он никогда не сталкивался с состраданием и сочувствием от кого-либо, поэтому не мог понять, как кто-то может переживать за него.
— За что?
— За что? — недоверчиво повторила она. — Потому что ни у одного ребенка не должно быть такого детства, как у тебя. Нельзя бросать ребенка с людьми, которых угрозами нужно заставлять поступить правильно с собственной кровиночкой. За то, что ты не смог встретиться со своей матерью и эта глупая демоническая сучка бросила тебя с конченой скотиной. Именно за это мне безмерно жаль. Но еще больше всего меня убивает тот факт, что ты считаешь меня чокнутой из-за моей заботы о тебе. Особенно то, как ты потрясен и растерян из-за того, что кто-то может на самом деле об этом волноваться и возмущаться, как с тобой поступили в детстве.
Катери потянулась, чтобы прикоснуться к нему, но Рэн отступил.
«И кто его может за это винить? Ему не ведомо, как с кем-либо сблизится. Его убил родной брат».
Катери поморщилась от настолько суровой реальности, что уму непостижимо, как он не лишился рассудка. С другой стороны, возможно, это и так. Сейчас она сомневалась в собственной вменяемости. Ведь мир отвесил ей столь сильный пендель, что оставил неизгладимые шрамы в сердце.
Том самом сердце, которое так отчаянно хотело утешить его.
— Кто-нибудь когда-нибудь прикасался к тебе?
Рэн нахмурился.
— Ты о чем?
Даже этого он не мог понять. Конечно, никто никогда не обнимал его.
Не прижимал к груди как самое дорогое сокровище.
— Прости меня, Рэн. Я знаю, что сую нос не свое дело. Я лишь пытаюсь представить, насколько трудно тебе пришлось. — Катери вздрогнула, когда на глаза вновь навернулись слезы. — Твой отец когда-нибудь смог тебя полюбить?
  
Его голос, как и черты лица, оставались бесстрастными.
— Нет. Он обвинял меня в смерти своей жены, а мою мать в разрушении его родины.
«Наверняка отыгрывался на Рэне».
— Почему он винил ее за это?
— Он не желал верить, что Аполлими по собственной воле напала на нас. По его мнению, моя мать состряпала эту байку, чтобы заполучить его.
«Насколько тщеславным был этот мужик?»
— Что?.. Он считал, будто твоя мать убила сына Аполлими и разрушила два континента, чтобы переспать с ним?
— Я никогда не говорил, что мой отец блистал интеллектом. Хвала богам, я унаследовал склад ума от матери, а не от него.
После этих слов в голове Катери мелькнуло новое видение. Она увидела Мака'Али десятилетним мальчишкой. Он стоял в дверях комнаты, глядя на кровать, окруженную людьми, стоящими к нему спиной. Катери узнала жрецов и знахарей. Очевидно, они пришли вылечить кого-то, и это явно был не отец Рэна, ведь он стоял в изголовье кровати, опустив взгляд.
Самый старый жрец повернулся к отцу Рэна.
— Мне жаль, вождь Коатль[38]. Мы бессильны и можем лишь принести жертвоприношение в надежде, что духи смилостивятся и оставят Анукувэйя в этом мире.
Взгляд Коатля потемнел, когда он повернулся и увидел в дверях здорового и невредимого второго сына, которого и видеть не желал. Гнев и ненависть вождя были осязаемыми. Извергая проклятия, он направился к Рэну.
У Рэна округлились глаза, когда он понял, что отец узнал о его присутствии. Он выскочил в коридор, но было уже слишком поздно.
Отец настиг его прежде, чем сын смог сбежать. Схватив сынишку за руку, он впечатал Рэна в каменную стену.
— Что ты с ним сделал?
— Н-н-н-ничего, о-о-о-отец.
Коатль толкнул Рэна так сильно, что он упал на землю.
— Не смей мне лгать! Я знаю, что ты завидуешь моему ребенку и жаждешь его совершенства.
Вцепившись Рэну в волосы, отец рывком поднял его на ноги. У Рэна из носа и губы шла кровь. Он схватил отца за руку, пытаясь вырваться.
— Лучше молись, мальчишка, чтобы с моим сыном ничего не случилось. Если Анукувэйя умрет, тебя принесут в жертву богам, и я лично выпущу тебе кишки, обезопасив проход в мир иной моему ребенку. Ты понимаешь? А теперь, что бы ты там на него ни накликал, отмени проклятие, или в качестве расплаты я отниму твою жизнь.
Видение растаяло, и Катери заглянула в глаза взрослой версии того мальчонки, чье лицо, как и в детстве, было в кровоподтеках от недавнего сражения, в которое он ввязался ради нее.
Глубоко тронутая этим, Катери без раздумий сжала его в объятиях.
Рэн замер от чуждого для него ощущения, когда Катери, уткнувшись носом в изгиб шеи, обхватила руками его талию. Ее слезы окропили его кожу, посылая мурашки по всему телу. Глубоко пораженный Рэн не знал, как реагировать на столь крепкие объятия.
В ту самую секунду у него внутри что-то надломилось, выпустив на волю давно похороненную мечту, которую он прекрасно знал, что лучше забыть. Ту самую о нормальной жизни с кем-то, кто тосковал бы о нем. Женщине, которая волновалась бы за него, если он опаздывал и не звонил…
Закрыв глаза, Рэн вдохнул ее аромат. Смесь первоцвета и валерианы. Все, о чем он мог сейчас думать, — это затеряться в ней. Потратить часы, наслаждаясь ее обнаженным телом, переплетенным с его собственным.
Это и есть любовь? Хотя Рэн и мысли не допускал о том, что Катери его любит. Как она могла? Катери его совсем не знала, ведь в противном случае в ужасе сбежала бы от него в ближайшую нору.
Но любовь или нет, впервые в жизни его так обнимали. Словно она заботилась о нем.
Катери угадала. За всю его многовековую жизнь он мог сосчитать каждое подаренное ему объятие. Они были столь редки и кратки, что навеки запечатлелись в памяти.
Никто не обнимал его ради утешения. Никогда. Голова кружилась под натиском эмоций, которым он не знал названия, и теплоты, дарованной ее объятиями. И на одну крохотную секунду он вообразил, что возможно именно «возможно» он достоин быть кем-то любимым.