Месяц выбора (СИ)

Насладившись и отогревшись, я потянулась за чудо-средством знахарки Халлы, сделанного из животного жира и золы, с добавлением трав. Оно отмывало тело и сносно пахло. Что ни говори, а эта ведьма свое дело знает. Я вымыла им волосы, в который раз пообещав себе, что обрежу эти патлы, проигнорировав папины просьбы. Попробовал бы он походить с косой до задницы, это чертовски не удобно!
Выбравшись из остывшей уже воды, опорожнила кадку, прочитав еще один маленький заговор, наскоро перекусив вяленым мясом и картошкой из погреба, отправилась приводить дом в порядок.
Когда солнце ушло за середину неба, я уже со всем управилась: вымыла дом, проветрила и согрела его, развела очаг, перестирала все вещи и приготовила обед и ужин. Сложив в маленький кожаный мешок любимое папино блюдо, я поставила еду к выходу. Это ему в мастерскую, наверняка не ел ничего кроме вяленого мяса или сушеной рыбы всю неделю.
Далее мне следовало заняться луком. Узелки уже поистерлись, а если порвутся, не на что будет крепить тетиву к луку. Пойду к Бьёрну и, может, вытащу Гуду на прогулку. Еще, мне бы не помешало обновить лезвие на кинжале. Ладно, надо идти. Я подхватила мешочек с едой, через плечо перекинула аптекарскую сумку и вышла из теплого дома, где пахло свежеприготовленным мясом.
Ветерок приятно дул в лицо, вытесняя все неприятные мысли. Я прошла переход, и направилась в самый конец рынка, туда, откуда на всю деревню разносился стук молота о наковальню.
— Раварта! — великан добродушно улыбнулся. — Уже вернулась? Как охота?
Я прошла вглубь и села на скамейку в дальнем углу кузнецы. Здесь ничего не меняется: все также в воздухе витает тяжелый аромат раскаленного железа, по середине все также стоит огромный очаг и огромная наковальня, в беспорядке валяются различные секиры, мечи, шлемы, щиты и другие атрибуты жизни воинов. А в самом неприметном уголке, завернутые в шкуры, лежали особые мечи, кинжалы и секиры. Заговоренные.
— Здравствуйте, Бьёрн, — мои губы тоже растянулись в улыбке, — охота ужасно. Стада уходят на запад, во владения оборотней. Я не видела следов даже у реки Тонг. За семь дней из крупных мне попались только кабарга и самка оленя. Как будто зверье убегает от чего-то.
— О, — кузнец в задумчивости почесал бороду, — вот это действительно странно! Обычно олени, даже если мигрируют, идут к реке. Хм…
Договорить Бьёрну не дали. Со второго этажа по лестнице вниз слетела девушка в темно синем платье:
— Раварта, дочь Скади! Фенрир тебя раздери! Я уж думала, не вернешься! — Гуда налетела на меня, полоснув по лицу своими шикарными волосами.
— Гуда, косы твои, ты меня когда-нибудь ими убьёшь! — я начала картинно отплевываться от якобы залетевших мне в рот волос.
— Я ей тоже самое говорю, — хохотнул Бьёрн.
— Папа! — девушка смешно надула губы. — Ну так куда ты сейчас? К Берту? Я с тобой! А то уже помираю со скуки! Только плащ захвачу!
— Не разнеси все по дороге! — крикнул я ей вслед.
— Только ради тебя! — донеслось до меня с лестницы.
— От две ундины, — снова хохотнул кузнец. — Удивляюсь иногда, как наш городок еще стоит!
Гуда спустилась с лестницы уже в плаще, держа что-то в руке.
— Держи, — она протянула мне узелки, не глядя
— О, благодарю, — также не глядя я их взяла.
Бьёрн удивленно посмотрел сначала на дочь, потом на меня.
— Вы что, читаете мысли друг друга?
Мы с Гудой переглянулись, синхронно пожали плечами и вылетели из кузницы быстрее, чем рябчик улепетывает от куницы.
Мир вечером преображается. Ярко-зеленые листья деревьев приобретают теплый медовый оттенок, цветы, недавно пестрившие всеми цветами радуги, будто успокаиваются, становясь нежнее. Люди тоже меняются с наступлением вечера: они уже не спешат, не летят сломя голову, а идут спокойно и размеренно, на их лицах появляются добрые улыбки, и они начинают осматриваться, подмечая красоту природы.
Вечер — волшебное время, когда солнце не палит, а согревает, когда в воздухе витает нежность и тепло, когда хочется любоваться и любоваться величественным небесным светилом, медленно уходящим на покой за горизонт. Я люблю вечер.
 
Мы прошли улицу, от которой до мастерского отца рукой подать, но решили не спешить.
— Уже завтра в город прибудут оборотни, — задумчиво сказала Гуда, глядя перед собой.
Я, не ожидавшая, что она нарушит уютное молчание, повернулась и невольно залюбовалась игрой света в её волосах. Да, она получила свое прозвище именно за эти шикарные косы цвета золота. Меня вот называют дочерью богини охоты только потому, что моих настоящих родителей никто не знал. Папа рассказывал мне, как нашел меня в лесу в дупле упавшего дерева, замерзшую и ослабшую. Теперь он постоянно шутит, что плотник нашел ребенка в дереве. Не иначе, знак богов.
— Ты не боишься? — тем временем мою подругу одолевали не самые веселые мысли.
— Чего мне бояться? Я не самая крупная рыба в реке, да и не во вкусе хвостатых. Мне два года наглядно это показывают.
Гуда посмотрела на меня одним из тех задумчиво-грустных взглядов, которые я никогда не могла понять, и улыбнулась. Тепло так.
Наша с ней дружба длиться сколько себя помню. Знакомство вышло, конечно, так себе, но зато потом! Когда зажили синяки и заросли проплешины от выдранных волос, мы стали просто не разлей вода!
— Кстати, ты все пропустила! — подпрыгнула Гуда. — В нашу глушь завезли, — тут она понизила голос до шепота, — новый роман мадам Руи!
— Да быть не может, еще же неделя?! — чуть не взвизгнула я. — И что, ты его уже получила? Как называется? Продолжение про сэра Ротшильда? Или про леди Вивьен?
— Не сыпь вопросами, сама не знаю! — воскликнула подруга. — Только вчера привезли, мне по секрету шепнула Магрит. Только она не знает, сможет ли отложить пару книг теперь, отец у нее после того случая стал строже.
— Ох, да, глупо тогда получилось, — вздохнула я. — Ну, зато мы теперь знаем, где прятать точно не надо, — похихикала.
— Но она тоже, конечно, молодец, додумалась положить под подушку «Ночь на озере»! — возмутилась Гуда. — Это же самый откровенный роман мадам, не могла ничего умнее придумать?
— Да ладно, — я поправила волосы. — Просто книжник Вермуд слишком строг! В конце концов, Магрид почти семнадцать было на тот момент.
Вдруг я вспомнила, что должна зайти к старой Халле и отдать травы, которые собрала для неё. Резко остановившись посреди улицы я хлопнула по лбу и мысленно обозвала себя идиоткой.
— Ёрмунганд! Халла нашлет на меня несварение, если я не принесу ей травы!
— Тогда нет смысла стоять здесь, — крикнула мне подруга, стоя уже в конце улочки, снова словно прочитать мои мысли.
— Не будем злить Норн, — весело прокричала я в ответ, догоняя Гуду.
— Богини судьбы любят тебя, — хохоча, она улепетывала от меня во все ноги, — не раз уже уберегли от страшного гнева Халлы, — она сделала большие глаза и испуганное лицо, но не удержалась и снова расхохоталась.
Так, смеясь, мы побежали в сторону дома старой знахарки.
Дом Халлы Седовласой знал весь городок. Она была вторым человеком после правителя, она сочетала узами брака, она лечила, она встречала в этом мире и она же провожала в последний путь. Её жилище стояло на самом краю, как полагается. Оно было одноэтажным и полностью деревянным, доски некогда светлой породы сосны потемнели от времени. Там всегда пахло невообразимой какофонией из трав и кореньев, всегда было довольно грязно и, казалось, сам воздух гуще, но я любила это место, как и живущую там строгую старушку.
Помнится, в нашу первую встречу, когда отец привел меня в дом Халлы, она сказала, что у меня есть дар, и его надо использовать. С тех пор она стала меня учить. Правда, как оказалось, дар у меня только лечить, заговоры там всякие читать и составлять, с травами и зельями возиться. В магии я полный лапоть. Она мне прям так и сказала: "В практической магии ты полная бездарность." Ни огненного смерча тебе, ни землетрясения, ни урагана, даже дождь и тот — недоступен. Но мне и так хорошо.