Первый инженер императора – I (СИ)

Я отрицательно покачал головой. Летающих карет я действительно не застал. У нас были самолеты, вертолеты и даже ракеты. А вот кареты… нет, такого не было. А если карета, то к ней еще и лошадь летающая нужна была. Ну, точно глупости же.
— Их мог дать кто угодно, — спокойно возразил я.
— Да в том-то и дело, что да. И я готов бы был и на это закрыть глаза, но сопоставив эти два факта вырисовывается один простой вывод: ты нарушил Указ, в котором четко было сказано, что все разработки запрещены. Я половину из того, что там написано не понимаю, но четко знаю одно — твое дело уже решено на закрытом судебном заседании. Завтра на рассвете тебя повесят.
  
От удивления у меня даже брови нахмурились, и нижняя челюсть приоткрылась.
Мало того, что это звучало как бред, так еще и сразу на эшафот определили. Какое-то закрытое судебное заседание. А судьи — кто?
— Прошу прощения? — сказал я, не скрывая удивления. — Вот так сразу?
— У нас по-другому не делается, Саша, — ответил он мне, пожав плечами. — По большому счету я вообще делаю тебе одолжение только тем, что сейчас с тобой разговариваю, а не веду прямо к петле. Можно было бы еще положить на стол, приковать кандалами и попросить Ваську тебя попытать, чтобы узнать кто тебя надоумил на подобное.
— А кто-то должен был? — спросил я, хмыкнув.
Олег Евгеньевич пожал плечами.
— Кто знает?
Дело дрянь. Если меня уже каким-то там тайным закрытым судом определили прямо на тот свет, то единственным вариантом выкрутиться было попробовать как-то достучаться до царя. Потребовать обжаловать решение этих незримых вершителей судеб.
— Я имею право на последнюю просьбу, которую вы обязаны выполнить, Олег Евгеньевич?
Внутри меня таилась надежда, что здесь, как и в моем времени действовало золотое правило. Задержанному — один звонок. Осужденному на смертную казнь — последняя просьба. А в одной книге я как-то читал такую фразу: если тебя собрались повесить — попроси стакан воды. Мало ли что случится за то время, пока его несут.
— Допустим, — снисходительно ответил он.
Надо выразить мысль максимально конкретно, чтоб не случилось, как в загадывании желания джину. Чем меньше конкретики — тем хуже будет результат.
— Я прошу передать сегодня же Его Величеству, что находится здесь в городе Великом Новгороде, что хочу попросить у него о встрече, так как я, Александр Иванович Кулибин могу быть полезен для государства под его началом. Скажите ему, что я — инженер.
Олег Евгеньевич скривился, словно вляпался в коровью лепешку новым башмаком.
— Ну и слово-то какое… инженер! Долго вспоминал его?
Я пожал плечами.
— Меньше секунды.
Он скинул ноги со стола, подняв с пола столп пыли, отчего в носу неприятно стало зудить. Я прикрыл рот руками и громко чихнул, не сумев сдержаться.
— Будь здоров, — сказал Олег Евгеньевич.
Я невольно хохотнул. Желать здоровья тому, кого завтра должны повесить. Иронично. Видимо до него тоже дошла вся соль сказанного, потому что начальник темницы тоже рассмеялся в ответ.
— Жаль тебя. Хороший ты парень. Видно, что голова варит, — он хлопнул себя ладонями по коленям и тяжело поднялся со стула. — Но, так как никуда тебя отпускать не могу, то прошу пройти в камеру, побудешь в ней до утра. Ужин, как говорит старик Аркадич в корчме «Два карася», за счет заведения.
Я поднялся со стула почти что со скрипом. Головой все понимал, анализировал трезво и принимал с хладнокровным спокойствием, но вот тело явно не хотело принимать существующий факт.
— Просьбу твою исполню, — сказал он. — Все передам, но ничего обещать не буду, сам понимаешь.
— Понимаю, — ответил я.
Я вошел в камеру, окруженную толстыми металлическими прутами и сел на низкую лавку. На полу тоже лежало старое, но хотя бы сухое сено. Прутья выкованы вручную, прямоугольные, примерно двадцать на двадцать миллиметров. Местами толще, местами тоньше, но достаточно прочные, чтобы сдержать преступника без инструмента.
Металлические петли неприятно скрипнули, после чего трижды лязгнул замок. Судя по виду это обычный «снегирь» — простейший штифтовый механизм, который можно открыть при помощи обычной женской заколки.
Я прислонился спиной к кирпичной стене и прикрыл глаза. Кирпич неприятно давил на позвонки. Интересно, какова она толщиной? В метр? Нет, звук шагов за ней глухой — значит, полметра с глиняной штукатуркой снаружи. Вариант бить в место кладки оставался актуальным, если найти чем…
Мысли в голове крутились одна за другой и все сводились к тому, что придется прорываться с боем. Просто так отвести себя на виселицу я точно не дам. Нужно придумать способ, как вырваться и попробовать сигануть через стену.
Эшафот как раз близко примыкал к отвесной защитной стене, ограждавшей город. Высота стены примерно восемь метров. Кладка с бойницами и с башнями сверху для лучников.
Если подтянуться на перекладине, после чего хорошо прыгнуть и ухватится руками, то может и получиться, только… что, если наденут кандалы?
Выбью большие пальцы из суставов и сниму их, потом вправлю. Да, пару месяцев будет болеть, но лучше так, чем проститься с жизнью.
Я не заметил, как за размышлениями провалился в сон. Меня не волновал ни ужин, ни его отсутствие. Волновала только задача, где переменных было так много что удержать каждую казалось практически нереальным.
Лязг металла рывком выдрал меня из неуютной и вязкой темноты полудремы. Надомной стоял верзила, а за ним за решеткой по ту сторону двое представителей синих мундиров с пятиконечными звездами. В этот раз другие лица, не те, что вчера.
Они смотрели на меня, щуря глаза, которые явно открыли сегодняшним утром с трудом и без особого желания. Воздух тут же заполнился запахами кислой браги и вечерней попойки.
— Вставай, — прогундел недовольно Васька-палач. — Пора идти.
 Глава 2 
2
Нынешний царь, который в ближайшем будущем собирался стать новым императором, сидел напротив меня. Его взгляд был опущен на лист бумаги, по которому он неприятно скрипел пером, то и дело обмакивая его в чернильницу. Звук, должен сказать, был просто невыносимым. Казалось, что он скребет не по пергаменту, а прямо мне по мозгам, словно делал это намеренно.
«Интересно, — спокойно подумал я, — что заставляет его так усердно выводить эти каракули?»
— Принесите самовар с чаем, — скомандовал царь и махнул свободной рукой, не отрывая взгляда от стола.
По ковру зашуршали чьи-то шаги, тихо скрипнули петли и снова тишина. Только перо скрежетало по пергаменту.
Я сидел на табурете, подпирая щеку ладонью, и старался не закатывать глаза. Терпение — ценная добродетель, напоминал я себе, продолжая рассматривать помещение. Хорошо убранное, украшенное в самых, что ни на есть царских условиях.
Стол из красного дуба, с резными ножками и завитками. Золотая люстра с добрым десятком подсвечников, внушительные шкафы с книгами, которые, мне казалось, здесь на вес того самого золота.
Позади царя находилось широкое окно с видом на центр города, украшенное плотными гардинами и занавесками. Свинцовые переплеты рам — архаично, но надежно. Стекло зеленоватого оттенка — примесь оксида железа. Пропускает не более шестидесяти процентов света. Я ухмыльнулся от этой мысли. Хорошо, хоть не слюда.
Я снова перевел взгляд на монарха. Уж больно долго он что-то там записывал. Похоже, составлял список моих грехов. Или, что мне казалось более подходящим и вероятным, просто рисовал барашков. Судя по его виду, Его Величество был не сильно озабочен моим присутствием.
Впрочем, чего еще было ожидать от царя, который считал себя просвещенным монархом? Просвещение, видимо, в его понимании заключалось в том, чтобы писать каракули, и время от времени бросать на меня презрительные взгляды.
Я не уверен, но, наверное, самодержец считал, что этого достаточно, чтобы произвести на меня впечатление и заставить дрожать.