Потапыч

Проникнуть в большинство отделений не составляло такого уж труда, но только не в эти три. Реанимация, где жизнь каждого пациента висела на волоске и куда не допускалось никого лишнего — только ближайшие родственники. Хирургия, где люди отходили после тяжелейших наркозов или ожидали страшных операций. А честно говоря, не бывает нестрашных операций. И сюда тоже толком никого не пускали.
Попасть в травмку, пожалуй, было проще всего. Там не было такого строго режима, как в первых двух. И хотя туда тоже старались никого не пускать, если очень захотеть, то проникнуть было можно. Но здесь таилась опасность совсем другого рода. Детское травматологическое отделение напоминало рой диких пчёл. Чаще всего туда попадали самые непоседливые дети, и большинство из них травмировалось как раз поэтому — из-за собственной глупости. Так притом, ошалевшие от режима, а у многих он был постельным, больные сходили с ума как могли. При этом расшибались в кровь не хуже, чем за стенами больницы. По крайней мере те, у кого не было телефонов или кому родители выделили настолько устаревшие девайсы, что не тянули даже «Змейку» — чтобы не разбили или не потеряли, пока лечатся.
Так вот, сами по себе эти ребята могли разбиваться сколько влезет, но не дай бог кому‐то из других отделений задеть загипсованного хоть пальцем — всё, трагедия. Хорошо, если просто из больницы выпнут, а то ещё родители могут заявление в полицию накатать. Говорят, в последнее время у них это модно — жаловаться везде и всюду.
Не знаю. Мои в таком замечены не были.
А мы тем временем добрались до лестничной клетки. Проходя мимо первого поста, я бросил взгляд на большие круглые часы, которые висели над столом постовухи. Время было без пяти минут десять.
Сейчас начнётся обход.
Мы катастрофически не успевали. Мало того, что вот сейчас, буквально через пять минут, начнутся обходы лечащих врачей, и если кого‐нибудь из нас во время него не досчитаются, то пиши пропало, так ещё и до выписки новенькой оставался час. Может, даже меньше. И за это время нам надо было выяснить, что с её сестрой, а заодно придумать, как помочь им выбраться. Потому что ясно, что в историю с Крысой никакие взрослые не поверят и Вике грозит психушка. Это если повезёт. А если комиссия вдруг признает её нормальной, то отправят в детскую колонию за зверское нападение на сестру.
А там, говорят, вообще ад. Никому и не снилось.
Мы с Кирой пошли как раз в травмку, чтобы в первую очередь разобраться с самым простым вариантом, а дальше уже действовать как получится.
Не стану подробно говорить, как мы мелкими перебежками из палаты в палату прорывались сначала к первому посту отделения, а потом ко второму. Тем более что нас всё равно довольно быстро выловила постовая.
Она схватила за руку сначала Киру, а потом меня и резко развернула к себе.
— Вы кто такие?
Медсестра была неприятная. Она смотрела на нас по-рыбьи водянистыми глазами, с таким видом, будто вот только недавно выкопалась из могилы и до сих пор всё ещё немного не в своей тарелке.
— Чего шляетесь?
Я понял, что надо срочно что‐то придумывать и спасать ситуацию, однако, пока эта мысль проявлялась у меня в мозгу, как старая фотография в тёмной комнате, на помощь пришла Кира.
— Меня зовут Вика. Вика Нарышкина. Я ищу свою сестру — Лену Винокурову. Мне сказали, что её определили в ваше отделение.
Постовуха недоверчиво подняла бровь.
— Двоюродная сестра? — подозрительно уточнила медсестра.
— Родная. Просто отцы разные, — развела руками Кира.
— Как фамилия, говоришь?
— Нарышкина. Вика.
Медичка возвела очи горе.
— Да не твои, дурья башка, а сестрёнки твоей!
— А! Ленка Винокурова. Ну, Елена в смысле.
Постовуха на миг задумалась, а потом покачала головой.
— Нет, на моём посту такой точно нет.
— Может, на другом? — предположила Кира. — Мне точно сказали, что она где‐то здесь.
— Кто сказал?
Я подумал, что вот теперь нам точно конец и пора уносить ноги.
— Мама, — врала как по писанному Кира. — Когда позапрошлой ночью все посходили с ума, мама сразу позвонила мне, чтобы узнать, как тут дела. И заодно сказала, что Ленку тоже положили. Они с папой сначала не хотели ничего говорить мне. Ну, чтобы я не волновалась типа. Сестра же. Но потом передумали. Вчера столько всего случилось, все эти проверки… Вот только сейчас смогла выбраться. Помогите мне найти сестру, пожалуйста!
  
— Так позвони мамке ещё раз и уточни этаж да палату! Делов‐то?
— У всех телефоны забрали. И у меня тоже, — развела руками Кира.
— Точно, — вздохнула медсестра. — Дурдом.
Кира смотрела на постовуху такими честными глазами, что я сам чуть не поверил в эти россказни.
— Ладно. Пошли поглядим, где твоя сеструха.
Медичка повела нас на пост, который находился в противоположном конце. Дежурная постовая с него куда‐то делась. Наша не стала ждать и, немного порывшись в ящике стола, выудила оттуда список больных.
— Ещё раз, как фамилия?
— Винокурова, — терпеливо повторила Кира.
— Так, так, — бубнила себе под нос постовая, водя по списку пальцем. — Веселова, так… Вазгенова, так, так… Вебер… Или Бебер? Господи, ну и почерк! Тарасенко. Так. Нет твоей сестры! Ты уверена, что её именно сюда положили?
Девушка закивала с самым честным видом, прижав ладони к груди. Постовуха задумчиво потёрла подбородок.
— А с чем она сюда загремела, говоришь?
— Подралась с какой‐то дурой, — сказала Кира. Я стоял рядом дурак дураком и тихо офигевал от её способности так красиво врать на ходу. Определённо у Киры был талант. — После школы. А та ей нос откусила! Представляете?
Глаза постовой полезли на лоб.
— Божечки, — прокомментировала она. — Ну и детки нынче пошли… Это ж в каком она классе? В началке, поди?
Я с надеждой посмотрел на Киру, и эта мошенница от бога, конечно, не подвела.
— Да если бы… — вздохнула она. — Эта дылда старше меня, но иногда такое вытворяет…
Постовуха горестно покивала, будто всем сердцем прочувствовала выдуманную боль Киры.
— Да, — протянула она, — молодёжь, молодёжь… Мы такими не были. Ладно. Чего вы тут вынюхивали‐то, дурьи головы? Это ж вам в хирургию надо. Щас, погодите.
Медсестра сняла трубку стационарного внутреннего телефона и принялась набирать номер. Старый допотопный диск крутился то в одну, то в другую сторону с непривычным механическим звуком.
— Да! — сказала она. — Машка, ты, что ль?.. Ага. А чё, разве у тебя сегодня смена?.. А… Ага… Ой-ёй-ёй… Да ты что?.. А она что?.. Ну да, конечно…
Я закатил глаза. Кира, увидев это, ткнула локтем мне в бок и с маниакальным вниманием уставилась на постовуху. Та ещё какое‐то время в подобном же духе говорила с какой‐то Машкой, видимо из хирургического отделения, а потом поймала таки пристальный взгляд моей спутницы и вспомнила, зачем вообще звонила.
— Маха, слушай, а у вас там на этаже нигде нет такой…
Она посмотрела на нас.
— Винокурова! — подсказала Кира.
— Винокуровой… Ага… Елена… Да её тут сестра разыскивает…
Постовая вдруг замолчала и около минуты слушала трубку, никак при этом не комментируя, хотя мне уже начало казаться, что эта дамочка везде привыкла вставлять свои пять копеек. Потом она изменилась в лице и снова посмотрела на нас. Только на этот раз с совсем другим выражением.
Я понял, что всё пропало.
— Сматываемся! — выпалил я и, схватив Киру за руку, дал дёру изо всех сил.
— Стоять! — взревела постовуха и, бросив трубку на стол, кинулась за нами следом.
— Стой! Не так быстро! — воскликнула Кира. — Тапки слетают!
Блин! Долбанный больничный дресс-код!
Добежав до лифтов, мы на мгновение остановились. Я велел Кире снимать тапки, а сам, напротив, поплотнее натянул свои резиновые шлёпанцы.
Постовуха нагоняла.
Попадаться ей было так страшно, что, если бы рядом не было Киры, я бы, наверное, завизжал, как девчонка. Хотя если бы не было Киры, то и всей этой погони, в общем‐то бы, не случилось.