Словно в раю

– Здесь моя мать. Возможно, не прямо в этой комнате, но она в Фенсмуре. Этого должно быть достаточно, чтобы заставить замолчать сплетников.
Кивнув в последний раз, миссис Уэзерби выскользнула из комнаты, Онория слышала, как затихают её шаги.
– О, Маркус, – тихо проговорила она. – Что с тобой произошло?
Девушка протянула руку к больному, но тут же передумала. Лучше не надо. Это нарушение приличий и, кроме того, она не хотела больше его беспокоить.
Маркус высвободил руку из-под простыней, и стал ворочаться, пока не улёгся на бок, его свободная рука легла поверх покрывала. Онория и не подозревала, что он настолько мускулистый. Разумеется, она знала, как он силён. Это же очевидно. Он…. Онория остановилась, задумавшись. На самом деле не особенно очевидный факт. Она не помнит, когда видела, чтобы Маркус что-либо поднимал. Но он кажется сильным. Такой у него вид. Мужественный. Не все мужчины так выглядят. На самом деле, большинство из них выглядят совсем иначе, по крайней мере, судя по знакомым Онории.
Однако она не подозревала, что мышцы на мужской руке могут так выделяться.
Интересно.
Она нагнулась ещё немного, наклонив голову набок, и чуть-чуть придвинула свечу. Как называется эта мышца на плече? У Маркуса она по-настоящему красивая.
Онория сама поразилась тому, насколько неприличный поворот приняли её мысли, и сделала шаг назад. Она здесь не для того, чтобы поедать беднягу глазами. Она должна заботиться о нём. И более того, если ей вздумается смотреть с вожделением на кого-то, то это абсолютно точно должен быть неМаркус Холройд.
В нескольких футах от кровати стояло кресло, так что она подвинула его, чтобы вовремя подоспеть к больному при первой необходимости, но не настолько близко, чтобы он мог ударить её во время своих метаний на постели.
Маркус похудел. Она не знала, как ей удалось это определить сквозь толщу всех этих одеял и простыней, но он определённо потерял вес. Лицо у него вытянулась, и даже в тусклом свете свечи она могла видеть непривычную синеву у него под глазами.
Онория несколько минут сидела совершенно неподвижно, по правде говоря, чувствуя себя глупо. Ей, кажется, полагается что-то делать. Она предположила, что наблюдение за Маркусом – это уже что-то, хотя и не особенно много, если учитывать то, как сильно она старается не смотреть на некоторые части его тела. Казалось, больной успокоился. До этого он беспокойно вертелся под одеялами, но большей частью он спал.
Господи, как же здесь жарко. На Онории было по-прежнему её дневное миленькое платье с пуговицами на спине. Один из тех смешных предметов женского гардероба, которые невозможно снять или надеть без посторонней помощи.
Она улыбнулась. Очень похоже на сапоги Маркуса. Приятно сознавать, что мужчины так же непрактично следуют моде, как женщины.
Однако это платье было совершенно неуместно в комнате больного. Онории удалось расстегнуть несколько верхних пуговиц, но она почти задохнулась, пока пыталась до них дотянуться.
– Эта жара не может быть на пользу, – громко произнесла она, подцепив пальцами воротник и двигая им из стороны в сторону в попытке обмахнуть вспотевшую шею.
Она взглянула на Маркуса. Кажется, её голос ему не мешает.
Девушка сбросила туфли, затем наклонилась и сняла чулки – потому что и так была уже до такой степени полураздета, что ее репутация была бы разрушена, если бы кто-то её увидел.
– Ох. – Она в смятении смотрела на свои ноги. Чулки оказались насквозь мокрыми.
Со вздохом облегчения Онория повесила их на спинку кресла, после чего задумалась. Вероятно, лучше не выставлять их на обозрение. Поэтому она скатала чулки в клубок и затолкала в туфли. Она стояла и обмахивалась юбкой, чтобы хоть немного охладить ноги.
Просто невыносимо. Ей всё равно, что скажет доктор. Она не верит в полезность такого воздуха. Онория подошла к кровати, чтобы ещё раз взглянуть на Маркуса, соблюдая дистанцию на случай, сели он станет метаться.
Осторожно и робко она протянула руку. Прикасаться к нему она не решилась, но её ладонь была очень близко. Воздух возле его плеча оказался на десять градусов выше, чем во всей комнате.
 
Даже если сделать скидку на преувеличение, к которому она была склонна, перегревшись в душном помещении. Но тем не менее.
Девушка оглядела комнату в поисках чего-то, с помощью чего она могла бы обмахивать его. Чёрт, ей стоило прихватить один из китайских шёлковых вееров её матери. Мама постоянно ими пользуется. Она никуда не ездит без как минимум трёх вееров в сумочке. Что даже к лучшему, поскольку она их повсюду забывает.
Но здесь не было ничего подходящего, поэтому Онория нагнулась и слегка подула на Маркуса. Он не шелохнулся, что она восприняла как добрый знак. Воодушевлённая своим успехом (если это можно счесть за таковой, она не имела понятия, так ли это), Онория попробовала подуть ещё раз, сильнее. На сей раз Маркус шевельнулся.
Она нахмурилась, не зная, хорошо это или плохо. Если он сильно вспотел, то она может его переохладить, против чего предостерегал доктор.
Девушка снова села, потом встала, беспокойно хлопнув себя ладонью по бедру. Ей пришлось практически прикрыть одну руку другой, чтобы удержать её на месте.
Просто смешно. Онория вскочила и подошла к нему. Он снова ворочался, метался под ворохом покрывал, хотя и не с такой силой, чтобы сбросить их.
Ей нужно коснуться его. Она должна сделать это. Единственный способ определить, насколько горячая у него кожа. Онория точно не знала, что станет делать с полученной информацией, но это неважно. Если она выступает в роли сиделки – а так и есть – то ей следует внимательно следить за состоянием Маркуса.
Девушка потянулась и легко коснулась пальцами его плеча. На ощупь его кожа была не столь горячей, как она ожидала, но это могло быть из-за того, что она сама варилась здесь заживо. А ещё Маркус вспотел, и вблизи она увидела, что его простыни насквозь промокли.
Должна ли она их снять? На нём всё ещё были все эти одеяла. Онория потянула простыню, удерживая верхнее одеяло на месте. Ничего не получилось, и весь ворох покрывал съехал, обнажив длинную, слегка согнутую, ногу.
У Онории приоткрылся рот. Там он тоже оказался мускулистым.
Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет. Она на него не смотрит. Вовсе не смотрит. Совсем не смотрит на Маркуса. Кроме того, она должна вернуть одеяло на место, пока он не перевернулся и весь не раскрылся, поскольку ей неизвестно, надето ли на нём какое-то бельё. У него голые руки и ноги, поэтому логично, что….
Она посмотрела на нижнюю часть тела Маркуса. Просто не смогла удержаться. Он, конечно, по-прежнему укрыт, но если нечаянно….
Онория схватилась за одеяло и потянула, стараясь снова укрыть его. Кому-то другому придётся сменить ему простыни. Боже милостивый, как ей жарко. Неужели здесь могло стать ещё жарче? Может ли она ненадолго выйти? Или постоять возле открытого окна?
Она помахала рукой перед лицом. Ей следует сесть. Здесь есть прекрасное кресло, и она может просидеть в нём до утра, чинно сложив руки на коленях. Она только ещё раз взглянет на Маркуса, просто, чтобы проверить, как он.
Онория взяла свечу и поднесла к лицу Маркуса.
Его глаза были открыты.
Она осторожно отступила назад. Он и раньше открывал глаза. Это ещё не значит, что он в сознании.
– Онория? Ты что здесь делаешь?
А вот это уже кое-что означает.
  
Глава 8
 
Маркус чувствовал себя, как в аду.
Нет, он чувствовал себя так, словно побывал в аду. И вернулся. И снова отправился туда, как будто первого раза оказалось недостаточно. Он не представлял, сколько времени прошло. Может быть, день или два. Жар начался…. Во вторник? Да, во вторник, хотя это ничего не значит, поскольку ему неизвестно, какой сегодня день.
Или ночь. Ему показалось, что сейчас ночь. Темно и чертовски жарко. Честно говоря, было трудно думать о чём-то помимо этой удушливой жары.