Встречный бой
– А-а-а! Ура-а-а!
Вновь издав боевой возглас, я ринулся на врага. Передовые вражеские ряды расступились в стороны, и на меня выскочил жабобык, на спине которого сидел голлум, вооруженный длинным копьем. Не сбавляя темпа бега, я подскочил к уродливому монстру, пропустил выпад копья, увернувшись от него, выронил клевцы на землю, потом тут же схватился за древко и рванул копье на себя. Ездовой голлум вылетел из седла.
Крепко держа копье, я отскочил на пару метров назад, перехватил древко так, чтобы наконечник смотрел на врага, и тут же, коротко разбежавшись, вонзил копье прямиком в раскрытую пасть жабобыка. Монстр издал противный плаксивый визг, попытался отскочить подальше, но я не отпускал копье, продолжая давить на древко, вгоняя его все глубже и глубже. Мгновение – и жабобык, харкнув лужей темной крови, издох, завалившись на бок.
Я поднял с земли оброненные клевцы, сжал пальцами их теплые рукояти. Глянул на застывшие шеренги голлумов и медленно, устало произнес:
– Что, зассали? Сдавайтесь!
Вражеский отряд численностью в несколько сотен рыл стоял передо мной широким фронтом. Они не двигались, я тоже экономил силы. Голлумы тихо перешептывались между собой, щелкая и каркая. Я тоже стоял и не двигался, переводил дыхание. Развернуться и побежать назад не вариант, враг сразу почувствует мою слабость, рванет в погоню и затопчет. Прыгнуть на них и вступить в рукопашный бой – это мужественно и отважно, но, по сути, безумное самоубийство. Нет, я понимал, что скоро умру, но все-таки какие-то зачатки надежды на то, что все образуется и есть шанс выжить, теплились в душе.
Меня отделяла от врага пара десятков метров. Кровь из ран на голове кровавой маской залила лицо, мешая смотреть по сторонам. Боль сковывала все тело, но адреналин еще бурлил в крови, придавая сил. Горячка драки еще не схлынула, а значит, есть еще силы держать оружие в руках и драться.
– Слышь, уроды, вы или нападайте, или сдавайтесь! – громко крикнул я. – А то мне уже надоело так стоять! Еще минута – и если вы не сдадитесь, то вам всем хандец!
Голлумы затрещали, закаркали и начали опасливо пятиться назад. Передние шеренги повернули, начали напирать на задние ряды. Образовалась свалка. Левый и правый фланги под громкое карканье командиров дружно пятились назад, а вот центральный отряд, стоящий напротив меня, вел себя как-то странно: они боязливо зыркали мне за спину и явно нервничали.
Что происходит?! Неужели они меня испугались? Или это такая уловка: я оглянусь посмотреть себе за спину, а в этот момент в меня прилетит что-то острое и смертоносное? Хрена лысого угадали, тощие, я не поведусь на такой дешевый трюк!
Под каркающие крики командиров передовые ряды голлумов расступились, и на меня выползли сразу три жабобыка, на спинах которых сидели копьеносцы. Огромные монстры, утробно рыча, медленно двинулись на меня, копья голлумов смотрели прямо мне в лицо. Видимо, почувствовав свое превосходство и преодолев страх, рядовые вражеские воины тоже двинулись вслед за жабобыками.
Я несколько раз крутанул клевец в левой руке, приноравливаясь, как бы половчее одолеть сразу трех бойцов на жабобыках. Может, ударить в крайнего? Нет, не получится: жабобыков с флангов прикрывает пехота. Сука! Похоже, мне сейчас поставят мат и «задвухсотят»!
Я принялся медленно пятиться назад, спешно прокачивая варианты развития события, выискивая хоть малейший шанс на спасение. Но ничего не получалось. Шансов не было.
Неожиданно над головой промелькнула тень, и что-то большое пронеслось надо мной. От неожиданности я присел, а потом и вовсе плюхнулся на задницу. Между мной и тройкой вражеских жабобыков стоял большой волк серебристого окраса.
Волк! Мой волчок! Вовчик, как называл его мой сын. Откуда?! Пришел на выручку!
Огромный, размером с алабая серебристый волк угрожающе скалился и рычал на врага, прикрывая меня своим телом. Оглянувшись, я чуть было не прослезился от нахлынувших на меня теплых чувств. С вершины холма ко мне бежали вооруженные люди, а впереди всех, с автоматом наперевес, мчалась моя жена, моя Вера, самая лучшая и замечательная женщина во всем мире. За мной пришли! Сиротинские своих не бросают!
– Ну все, пацаны, хандец вам! А ведь я предлагал вам сдаться! – угрожающе произнес я, замахиваясь чеканом.
Короткий замах – и небольшой топорик летит точно в голову сидящему на правом жабобыке ушлепку. Тресь! Клевец пробил лобную кость, и всадник, всплеснув руками, свалился со своего скакуна.
Волк издал утробный рык и тут же прыгнул на центрального жабобыка. Вовчик прыгнул вправо и, едва его лапы коснулись земли, тут же изменил траекторию прыжка, сбивая противника с толку. Стремительный наскок – и волк на короткое мгновение повис на шее жабобыка, ухватившись зубами за шкуру монстра. Потом он отцепился и отпрыгнул в сторону, а шкура жабобыка стала стремительно темнеть. Темные капли крови брызнули на землю, жабобык пошатнулся, сделал пару неуверенных движений и упал на бок, подминая под себя своего всадника. Волк перекусил важную артерию на шее своего противника.
А потом по рядам голлумов прошлась стальная коса длинной пулеметной очереди, а потом еще одна, и еще одна. Это стало последней каплей, переполнившей терпение противника. Голлумы, суматошно сбивая друг друга с ног и затаптывая своих нерасторопных сородичей, бросились в разные стороны, хотя в основном бежали назад. Командиры пытались их образумить и направить в атаку, но ушлепки обезумели от страха.
А тут еще и АГС зарявкал отрывистыми очередями. Серия взрывов накрыла правый фланг, и вражеское паническое отступление превратилось в настоящий бедлам. Громкое карканье, рев жабобыков, треск, визги – страшная какофония накрыла поле боя. Над бегущей толпой голлумов показалась взлетевшая в небо виверна, но ее тут же взяли в клещи пулеметные очереди, и хвостатая тварь рухнула разорванной тушкой на землю.
А через минуту ко мне подбежала жена, и я попал в плен ее губ и объятий.
– Женя! Женечка! Родненький! – сквозь слезы радости кричала жена, обнимая меня, ощупывая лицо и покрывая поцелуями мои щеки, шею, губы. – Живой! Живой! Как же я рада! Живой! Слава богу!
Вера плакала, кричала от радости, обнимала меня и целовала, целовала, целовала. Теплая волна любви, нежности и нескрываемой радости шла от жены. Все эти эмоции наполняли мой пересохший внутренний аккумулятор положительной и такой нужной мне в этот момент энергией.
Я не сопротивлялся, не задавал вопросов, только обнимал, целовал в ответ и шептал ей слова благодарности и поддержки.
– Все хорошо, я жив, жив. Не переживай, сейчас вернемся домой. Все в порядке, – шептал я. – Ты у меня самая хорошая, самая замечательная. Опять спасла своего несуразного мужа.
В глаза бросились руки жены, а точнее, обгрызенный и облезший маникюр. Потом я заметил на висках жены седые волоски, а на голове – непрокрашенные корни отросших волос. Что за дела? Как такое может быть? Мы не виделись с Верой чуть больше суток. Как за двадцать четыре часа могли произойти такие глобальные изменения?
Я знаю свою жену шесть лет, и она всегда очень тщательно следила за своей внешностью. Я вообще не помню, чтобы она когда-нибудь выглядела такой растрепанной и несобранной. Даже когда пару лет назад я вызволил ее из плена бандитов, где она провела несколько недель, Вера и то выглядела как конфетка, потому что считала, что внешность – это первое оружие женщины и оно всегда должно быть в боевом состоянии, а значит, необходимы идеальный маникюр и аккуратный макияж. А тут ни капли косметики, облезший лак на обгрызенных ногтях и седые волосы на висках. Что произошло?
– Вера, сколько нас не было? Как долго ты меня ищешь? – осипшим голосом прошептал я.
– Пятьдесят три дня, – также шепотом ответила жена. – Все вас похоронили уже, а я продолжала верить, что ты жив. Я верила и знала, что найду тебя!
– Охренеть, – ответил я, потрясенный такой новостью. – А для нас прошло чуть больше одного дня.