Брошенная

Уж не пойти ли Марине в психологи? Будет изучать такие вот замкнувшиеся в себе личности. Выводить их из пограничного состояния. Так, кажется, это называется. Вот ведь улыбнулся, и сразу стало ясно, что прежде он мог и любил улыбаться. И шутки понимает. Так что извилин у него, может, даже больше, чем она поначалу думала: две или три…
— Вы ни к чему не притрагиваетесь, — попенял он Марине, как бы отодвигая разговор от их стола. — Не съели, не выпили. Попробуйте, это очень хорошее полусладкое вино…
— А вы не предложили тост, — отшутилась она. — Я — человек консервативный. Пью только по поводу.
— За встречу!
— Понятно, тост должен быть коротким, как выстрел. Если позволите, в качестве «алаверды»: давайте выпьем за тепло, которое должны дарить друг другу люди. Ведь без него нам будет так холодно во Вселенной…
Сказала и представила себе обнаженного человека, который сидит где-нибудь на пустынной горе, открытый всем ветрам, обхватив самого себя за плечи, и дрожит от холода. И никого нет рядом, чтоб хотя бы обнять…
— А насчет встречи… Вдруг вы пожалеете, что вообще со мной встретились? Тогда получается, что пить за встречу преждевременно.
— Странная вы женщина, Марина Алексеевна, — покачал он головой. — Как же вы собираетесь дарить людям свое тепло, если сразу начинаете сомневаться в их добрых намерениях?
— Вообще-то я не в ваших намерениях усомнилась, а в том, что мое общество будет для вас приятно.
— Кокетничаете? Ладно, хорошенькую женщину это вовсе не портит. За тепло так за тепло!
Они чокнулись. Иван Витольдович коротко глянул на нее. Такое впечатление, что Марина все время сбивает его с толку. Никак не идет на стандартный контакт. В его рядах смятение. Словно Марине организовали торжественную встречу у парадного подъезда, а она вошла через заднее крыльцо. И теперь встречающие не знают, что делать.
Она тоже змея еще та. Нет чтобы посмотреть на своего кавалера томно, призывно. Ресницами помахать, глазками влажными от чувств поблестеть… А вместо этого Марина нахально подмигнула ему:
— Давай на ты.
— Давай.
Как-то он медленно на все реагирует. Неужели действительно одичал на базе «Горизонт» в период межсезонья? Или, наоборот, привык к более простым, предсказуемым отношениям? Конечно, он не может знать, что и Марина только растет, только обрастает тонкой шкуркой, только отращивает острые зубки…
А что, если она все напридумывала, как часто с ней в последнее время случается? Вдруг за его скупыми фразами прячется скудость мысли и ему просто сказать нечего?
Она ненадолго окунулась в свои мысли, а откуда-то из недр души выплыли строчки:
 
 
Высокое рождается не вдруг,
 
высокое рождается из боли…
 
 
Марина замерла и уставилась в глубь себя: откуда это? Вспомнился один из стихов Тимофея, или она сама заболела стихотворчеством? Но такого не может быть! Не может бухгалтер сочинять стихи! Да еще не в юном возрасте, а когда ему — точнее, ей — под тридцать!
— У вас ничего не случилось? — поинтересовался Нестеренко, оказывается, внимательно за ней наблюдавший.
— Ничего! — довольно резко отозвалась она: не признаваться же в том, что только что сухой прагматик пытался взобраться на брыкающегося Пегаса.
Но в конце концов, она же не для этого сюда пришла. Ее пригласил мужчина, не без приятности. Такое впечатление, что он недавно перенес затяжную амнезию и с трудом вспоминает свои прежние манеры и привычки.
— Почисть мне апельсин.
Он тщетно потыкал в большой рыжий шар тупым столовым ножом, а потом вынул из заднего кармана брюк складной нож, больше похожий на тесак, и ловко очистил фрукт.
— Прошу.
— Нож у вас прямо-таки бандитский.
Видали эксперта по бандитам!
— Так он бандитский и есть.
— Не поняла.
— Я его отнял у бандита. Кинулся на меня вот с этим самым оружием. Мозгов-то маловато, он и считал, что нож — это универсальная отмычка жизни. Пришлось маленько поучить.
Иван Витольдович, конечно, рисовался перед ней, но самую малость, перья не шибко распускал.
 
— И вы не боялись, что он мстить будет?
— Он бы и мстил, да несподручно. Мальчишка на Сахалин уезжал, а оттуда не наездишься. Тем более для мести. Пообещал: «Мы еще встретимся!» А что, земля круглая, все может быть… Кстати, мы ведь договаривались говорить друг другу «ты». Придется пить на брудершафт… Валюша, — он окликнул проходившую мимо официантку, — принеси, пожалуйста, коньячку.
В глазах женщины мелькнуло удивление. Может, он говорил ей, что не пьет? Или он сидел за столом с этой самой Валюшей и пил только минеральную воду? Нет, знает его Валюша, знает гораздо ближе, чем просто официантка своего клиента.
— Похоже, в этих краях у вас репутация непьющего человека.
— В этих краях у меня репутация отшельника. Пью я или не пью, наверняка никто не знает.
— Даже Валюша? — вырвалось у Марины.
Он как-то неопределенно пожал плечами, и Марина поняла, что говорить этого не стоило. Как по-дурацки получилось! Если не сказать, по-бабьи. Та самая реакция, которую она вовсе не хотела ему демонстрировать. Ей это абсолютно все равно, вот что он должен видеть!
— Валюша многое знает, — наверное, он решил: каков вопрос, таков ответ, — но при ней я коньяк до сих пор не пил.
Вот так-то! Не будешь лезть с глупыми вопросами.
Официантка принесла коньяк, а кавалер Марины подвинул свой стул к ней поближе. В ответ на ее удивление он пояснил:
— А целоваться? При брудершафте положено. Или вы боитесь?
— Бояться поцелуя? — хмыкнула она, как многоопытная обольстительница. — Но у вас во рту, надеюсь, не клыки вампира?
— Ну вы и скажете! — покачал он головой. — Никакой серьезности. Я главбухов представлял себе другими…
— Я тоже, — согласилась она.
Они оба незаметно перешли на фривольный тон. Прежняя сущность Марины попыталась пискнуть, что они еще так мало знакомы, чтобы позволять себе подобные шуточки, но Марина только отмахнулась: надоело.
И он, и она собирались с силами, будто предстоял им не поцелуй, а тот же первый прыжок с парашютом.
И как выяснилось, не напрасно. Едва их губы соприкоснулись, между ними проскочила искра такой силы, что оба вздрогнули.
— Какая ты… электроопасная! — ошеломленно пробормотал Иван.
— Я бы то же самое сказала о тебе!
Они невольно отодвинулись. Марина про себя усмехнулась: захотела поиграть с огнем? Смотри сама не сгори. Тоже мне, соблазнительница!
— Вообще-то на брудершафт три раза целуются. — Он взглянул на нее в упор.
— Три, — согласилась Марина. Но лучше остановимся, пока не поздно.
— Боишься высоты?
— Боюсь глубины.
Они опять выпили, словно хотели загасить вспыхнувшую между ними искру.
— Почему ты позвал меня в кафе? — спросила Марина.
— Решил наладить контакт с начальством.
Марину как обухом по голове ударило. Вот это он брякнул! Она испытала прямо-таки жгучее разочарование. Место возгорания моментально заполнила холодная пена. Значит, бравый десантник испугался того, что его потянуло к женщине, и решил сделать вид, будто ничего не произошло? Будто он всего лишь, по выражению Гарика, прогнулся перед главным бухгалтером?
Марина даже на мгновение растерялась, а потом разгневалась. Таким праведным женским гневом. И решила: «Ну, погоди!»
— Считай, что наладил, — холодно-равнодушно кивнула она. — Поздравляю. Отчеты теперь ты будешь сдавать на ура. И смету на ремонт базы я тебе подпишу… А сейчас, извини, мне нужно идти.
— Куда ты торопишься?
Он казался растерянным.
— На обед. Я обещала своим, что задержусь не надолго. Ровно на столько, чтобы подчиненный успел наладить с главбухом дружеские отношения. Теперь все в порядке, не так ли?
— Мы могли бы пообедать вместе.
— Обычно я не уделяю столько времени сотрудникам фирмы. И, кроме работы, принимаю их в исключительных случаях. Так что, будут вопросы, пожалуйста, ко мне в кабинет с девяти утра до шести часов вечера. До свидания. Можешь меня не провожать.