Брошенная

— В смысле — инопланетянин?
— Как человек со стороны, который в нашей жизни так и не прижился, потому ему совершенно все равно, что здесь происходит.
— Здесь — значит на Земле?
— Именно.
— Хорошего же вы обо мне мнения!
— Мой папа говорит: что потопаешь, то и полопаешь! Разве вы не делали все для того, чтобы произвести именно такое впечатление?.. Вот, вы уже и надулись! Я могу быть не права, так что заранее прошу прощения.
— Ничего, я не обиделся. По крайней мере вы сказали то, что думали. И применительно к человеку, который живет скорее по привычке…
— Ну у вас и заявочки! Разве можно жить по привычке?
— Но я же живу.
— Не знаю, что и сказать… А женщин вы в кафе часто приглашаете?
— До сегодняшнего дня — ни разу.
— Понятно. Я, значит, первая удостоилась. Это оттого, что вы видите во мне не женщину, а всего лишь главного бухгалтера?
Он смешался, не зная, что сказать.
— Не волнуйтесь, я буду учитывать, что Георгий Васильевич вам симпатизирует, что начальство вы уважаете, так что, когда вы приедете с отчетом, я не стану слишком к вам придираться.
— Ох вы и язва! — покачал он головой.
— У каждого свои недостатки.
— Недостатки? Среди женщин очень мало по-настоящему откровенных людей, так что вашу прямоту я воспринимаю как достоинство.
Нестеренко усадил ее за свободный столик, а сам пошел к барной стойке.
Ишь ты, похвалил, точно медалью наградил. Скупо, но торжественно. Среди женщин мало откровенных людей. Что б ты понимал! Ну почему она все время чувствует какое-то глухое раздражение от его высокопарных сентенций? Может, потому, что и сейчас он живет по уставу, им самим выработанному? В котором все четко обозначено: кто плох, кто хорош и как должна вести себя порядочная женщина…
Ага, вот и он возвращается. В сопровождении официантки, несущей заставленный всевозможными лакомствами поднос. Прямо-таки праздник Сладкоежки!
Официантка, выставив на столик пирожное, мороженое, сок и фрукты, незаметно оглядела Марину. Но видимо, ничего этакого в ней не нашла и устремила вопросительный взгляд на мужчину:
— Чего-нибудь еще, Иван Витольдович?
— Спасибо, Валюша, пока хватит. Если чего понадобится, я тебя кликну.
Официантка, вроде невзначай, немного помедлила и удалилась, покачивая бедрами.
«Тайная воздыхательница, — решила Марина. — А может, и не тайная. Может, весь поселок знает, что она бегает по ночам к одинокому директору базы. Небось подумала, что такие, как я, приезжают и уезжают, а она все равно останется…»
— Так на чем мы с вами остановились? — прервал ее размышления Иван, усаживаясь за столик напротив нее.
— На том, что я — женщина особенная, не такая, как остальные мои товарки. Те тщательно маскируют свое подлое нутро, кокетничают, притворяются добренькими, понимающими, сострадающими… А я сразу сняла маску и предстала перед вами во всем своем нравственном безобразии…
— Я вовсе не это хотел сказать, а тем более в мыслях не держал вас обидеть. — Нестеренко развел руками с видом полного раскаяния. — Наверное, вы правы, я совсем здесь одичал. Забыл, как нужно ухаживать за женщинами…
— Нет, я вам ничего о вашей дикости не говорила, — запротестовала Марина.
— Но вы обо мне так подумали… Может, поговорим о другом?
— Давайте. Например, о том, как выгодно вовремя оказать кому-нибудь нужную услугу. Подумать только, за бутылку пепси я имею такой шикарный стол!
— Почему вы все время задираетесь? Или вы, как и я, недавно вышли из войны, потому все еще настроены воинственно? Со мной можете расслабиться. Я никогда не нападаю на женщин…
— Без объявления войны, — подсказала Марина.
— Однако вы и сами агрессор, Марина Алексеевна.
— Что есть, то есть, — согласилась она.
И уже не удивилась этому. Прошла пора удивляться, пришла пора привыкать к своему новому облику. Но каково, а, Марина — агрессор! Пожалуй, для нее это комплимент. Вот, значит, почему люди говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Может, некоторые мужчины инстинктивно побаиваются этой ее новой воинственности? Примем к сведению — нам не хватает мягкости и женственности…
 
— То есть, вы хотите сказать, в нас есть что-то общее.
— Как говорит молодняк, стопудово!
— Однако вы себе неплохой имидж выбрали.
— Не понял, — опять подобрался он. Неужели и вправду ждет от нее только агрессии?
— Умеете интриговать нас, бедных. Раньше, говорят, наши прабабушки клевали на интересную бледность, меланхолию, разочарованность. А нам, нынешним, подавай мужественную профессию, накачанные мышцы, наколку и скупые, отточенные фразы…
Иван Витольдович смотрел на нее и молчал. Марина почувствовала себя не в своей тарелке. Это называется — живое общение? Замучаешься вытягивать из него по одному слову! Он, наверное, думает, что Марина опытна в общении с мужчинами. Потому и настороженный такой. А она сама только начала крылья расправлять.
Может, неверный тон в разговоре с ним взяла? Женщины с Иваном Витольдовичем так прежде не разговаривали? Если на то пошло, редко какая женщина станет нахально грубить мужчине, который ей небезразличен… Стоп, а это в самом деле так? Он ее уже не раздражает?
И вообще, откуда в Марине возник этот охотничий азарт? Отчего она вдруг решила, что лучшее средство для того, чтобы ему понравиться, — вывести его из себя, разозлить? Впрочем, для этого ей и не понадобилось особенно напрягаться, — злить господина Нестеренко ей хотелось. Как и ему самому злиться — как с горы катиться!
Прежняя Марина никогда бы не стала так жестко кокетничать. Она бы просто прошла мимо него, объяснив себе, что такой непробиваемый мастодонт ей не по зубам. Вот именно, она бы не стала и пытаться.
А новая Марина… О, ей палец в рот не клади. На вопрос самой себе, смогла бы она его завоевать, она сама себе и ответила: «Почему бы и не попытаться?»
Скорее всего на нем пробовали свои зубы довольно многие представительницы слабого пола. Иначе и быть не могло. Этаких бравых офицеров у нас с огнем поискать. Пусть и в отставке. А если учесть, как обычно мужикам идет военная форма… О, это еще с давних пор идет: «И стояли барышни у обочин, им солдаты нравились очень-очень…» Солдаты, офицеры, не столь важно. Братцы-военные…
Ладно, позлословила, яд свой повыпускала, и хватит. Подойди к десантнику с другой стороны. В смысле словесного подхода.
— Иван Витольдович, вы помните свой первый прыжок с парашютом?
Так, на лице удивление пополам с недоумением. Главное получилось: заинтриговала.
— Помню, — медленно проговорил он.
До чего он все-таки настороженный! Как объяснить ему, что Марина не собирается покушаться на его свободу. И кусать не собирается. Пока. Это так, легкая разведка. Но он все тянул с ответом, словно искал подвох, так что она в конце концов решила пояснить:
— Я как-то по телевизору интервью с десантниками смотрела. И с той поры все хотела со знающим человеком поговорить. Они в той передаче все как один восхищались небом, ощущением полета, и никто не сказал, как это страшно.
— Страшно? — переспросил он.
— Я думаю, да, пока не привыкнешь. Я совершенно отчетливо представляю себе человека, который прежде поднимался разве что по лестнице своей девятиэтажки и вдруг оказался на недоступной прежде высоте. Мало того, на земле он мог надеяться на свои руки, ноги, голову, а здесь — только на какую-то там штучку за спиной, с которой ему надо прыгнуть в бездну и которая вовсе не так надежна, как о ней говорят. Или нормальный инстинкт самосохранения на высоте не работает? Признайтесь, в самый первый раз вам страшно не было?
— Было, — нехотя согласился он. Но тут же его лицо озарила улыбка. — Да мне и во все последующие разы было страшно, чего уж греха таить!
Вот наш десантник и приоткрылся. Это хорошо, что он не боится выглядеть слабым в ее глазах. Значит, доверяет. Точнее, верит, что она не ухватится за это его признание и не станет высмеивать.