Долг ведьмы (СИ)

— Было такое, — отсмеявшись соглашается старшекурсник. — А у тебя уже был урок с нашим великим и прекрасным?
Весело, как-то по-дурацки, киваю, не понимая, да и не желая понимать, что именно так меня развеселило, история Русланчика, всеобщее настроение или сам факт того, что мы сейчас говорим о Молибдене.
— Ты пойми, — вгрызаясь в кусок мяса, мычит парень. — Каждый из преподов обязан вызывать у студента некие эмоции. Умению воздействовать на эмоциональный фон учат на пятом курсе. Милевская вызывает стыд и ощущение собственного несовершенства, Зима- восхищение, а Молибден — влюблённость. Здесь под контролем даже наши собственные чувства. Ну, так выпьем за боевое крещение!
Чокаюсь с ребятами, пью. А потом вновь пью, за знакомство, за начало учебного года, за любовь, за мир во всём мире.
С первыми звуками арфы мы расползаемся по комнатам. Я порываюсь прибрать на кухне, ведь это так неприлично оставлять грязь. Но Олеся уводит меня, объясняя, что мупы сами всё уберут, и я успокаиваюсь.
  
Глава 13
 
Магия это или не магия, со всеми такое происходит или не со всеми, однако, я всё чаще ловлю себя на том, что жду наших с Молибденом занятий. Тороплю время, вглядываясь в расписание, тщательно крашусь и расчёсываюсь, прежде чем отправиться на встречу с бывшим товарищем. На кануне очередного урока, перед сном, ворочаюсь, представляя, как Данила дотронется до меня, как проведёт шершавыми кончиками пальцев по внутренней стороне предплечья, как легонько коснётся волос. Не давая себе, даже в фантазиях, зайти слишком далеко, я прокручиваю один и тот же, придуманный диалог, одно и то же прикосновение по сотни раз, а потом, измучив себя окончательно, чтобы унять тянущую боль внизу живота и колотящееся сердце, заставляю себя думать о сестре, со стыдом понимая, что думать о ней не слишком- то хочется. Весь день, до начала заветного урока меня потряхивает от радостного волнения, и весь мир кажется ярким, светлым, волшебным. Игнорирование сокурсников и презрительные взгляды некоторых студентов старших курсов больше меня не волнуют. Они по-прежнему шепчутся за моей спиной, стараются отсесть подальше, в столовой или аудитории, посмеиваются, если я спотыкаюсь или, хромая, направляюсь к доске, но моя душа, моё сознание остаются чистыми от грязи обид и злости. Мне всё это неважно. Важны лишь занятия с Молибденом, его глаза цвета грозового неба, горячие ладони, мимолётно, еле уловимо касающиеся меня и тёплое, мягкое золото его ауры, в которую так хочется завернуться, стать одной из её мерцающих искр. После случая на пляже, Данила больше меня не обнимает, даже попыток не делает, стараясь прикасаться ко мне, как можно реже. И я постоянно, каждую минуту, жалею об этом.
— Дура ты, Илона, — ругаю я себя, восхищённо гладя взглядом крепкую, мускулистую спину преподавателя, загорелые руки, покрытые пушком льняных волосков, покачиваясь в волнах бархатного голоса. — Какого хрена тебе понадобилось отталкивать его? Кому нужны твои принципы, которые ты и сама готова предать, уже предала? Кто тебе этот гопник? Кто эта Регина, с таким остервенением избившая тебя в душевой? А у Молибдена, наверняка, и в мыслях ничего дурного не было. Он просто хотел пожалеть бедную, страшненькую, хромую девчонку, как-когда-то в детстве. И я жду. Напряжённо, затаив дыхание, ловя каждое слово жду, повторение того его порыва. Однако, преподаватель Молибден вежлив, доброжелателен, мягок, но отстранён. И я собираю, коллекционирую его похвалы, его улыбки, адресованные только мне, его касания моей руки во время урока. Складываю всё это в шкатулку своих сокровищ, чтобы потом, ночами разглядывать их так и эдак и мечтать, мечтать, мечтать. Мне нравится в нём всё, его походка, его улыбка, его крепкие руки, предмет, который он ведёт. Волшебным образом я начинаю успевать и по другим предметам, кроме, разумеется боевой магии. Мне по-прежнему не удаётся выстроить щит. Иглы, сверкающие молнии, песок и тучи омерзительных насекомых — всё это пугает меня, заставляет сжиматься в комок и дрожать, хотя вся группа уже легко может не только защитить себя от нападок Милевской, но и контратаковать. А вот физкультура больше не пугает. После обязательного ритуала построения, Милевская швыряет мне пояс для плавания и отправляет к пляжу. И пока мои однокурсники с высунутым языком совершают марш броски с препятствиями, я с наслаждением барахтаюсь в волнах утреннего, остро и свежо пахнущего моря. Спешу на пары, с удовольствием выполняю задания, и каждую свою маленькую победу мысленно посвящая ему — Даниле Дмитриевичу Молибдену. Чёрт! Да у меня больше язык не повернётся назвать его Крокодилом или Данькой.
 
Урок созидательной магии. Да, по сравнению с той же Анной или Светланой, я полный ноль. Но всё же, кое-что у меня получается. Нужно лишь вплести в изделие часть собственной магической энергии, чутко прислушиваясь к своему самочувствию. Головокружение, кровотечение из носа, учащение пульса или жажда — прямое свидетельство того, что маг потратил слишком много ресурса. Сегодня мы создаём вещи, помогающие в быту.
— Итак, — Зима пробегает взглядом по лицам студентов, уголки губ чуть приподняты, в глазах лукавый прищур. — Кто ответит мне, чем магически-изготовленные предметы отличаются от магически-улучшенных предметов?
— Изготовленные предметы создаются самими магами. У них маленький энергетический запас, и служат такие предметы недолго, — тараторит Регина, периодически прочищая горло. Всё же, старческие голосовые связки с молодой прытью девочки-отличницы не справляются. — А предметы улучшенные, это обычные предметы, заряженные магией. И они могут служить десятилетиями.
Так вышло, что на всех уроках я сижу рядом с Анатолием. Он- единственный, кто спокойно относится к моему соседству.
— Приведите примеры магически изготовленных предметов и магически улучшенных предметов.
Зима машет в сторону Регины, предлагая ей сесть на место, однако та не унимается, уж слишком ей хочется блеснуть знаниями.
— Примером изготовленной вещи может быть ковёр-самолёт или матрас-облако, как в целительской. А пример улучшенной вещи — самолёт- беспилотные или кастрюля-самоварка, или пылесос.
За окнами покачиваются широкие пальмовые ветки, слышно, как с призывной игривостью плещется море. Жарко. Сегодня, наверное, самый знойный день за всё время моего пребывания на острове. Как же хочется сбросить с себя одежду, встать босыми ногами на горячую гальку, вдохнуть горьковато-солёный воздух и с разбега ухнуть в мягкие, гладкие, как шёлк, морские волны, ласковые, тихие, ярко-голубые. Но нет, лекция тянется, тянется, как липкая сосновая смола. И встреча с морем мне предстоит лишь вечером. Да и не только с морем, но ещё и с ним. От одной лишь мысли о Молибдене в сердце что-то ёкает, сжимается, а кожу обдаёт кипятком. Я так погружаюсь в собственные мечты и ощущения, что по началу не чувствую, как в бок толкает чья-то рука. И лишь когда тычок становится сильнее, оборачиваюсь в сторону красного и мокрого от жары соседа.
— Пора валить отсюда, — шепчет Анатолий. От бывшего чиновника стойко пахнет потом, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не поморщится, не в коем случаи не выказать своего отвращения. Наверняка, мужчина и сам понимает, что пахнет отнюдь не розами.
— Вы со мной говорите? — искренне удивляюсь, так как привыкла и смирилась к полному игнорированию. В конце концов у меня была Олеся, Руслан, ну и, разумеется, Молибден.
— Я человек статусный, девочка, — губы растягиваются в резиновой улыбке, однако глаза остаются цепкими и серьёзными. — И выше всех этих студенческих игрушек. Всему своё время. Вот, посмотри на Лидию.
Анатолий указывает взглядом на седую голову пожилой женщины, склонённую над тетрадкой, на острые лопатки, обтянутые тканью формы академии.
— Смешно и глупо. Ей бы внуков нянчить, а она что делает? Пишет конспекты, руку тянет, бегает, как старая собачонка за стайкой молодых девиц, возглавляемых Миланой. Смотреть противно!