Три поцелуя (ЛП)
Она увидела отражение Джеймса в зеркале и повернулась. Он только что вошел и искал ее. Она исподтишка наблюдала за ним, как его взгляд пробежал по комнате, прежде чем наконец не выцепил ее лицо из толпы. Джеймс был удивлен. Взгляд его недоумевающих карих глаз скользнул по открытым плечам, переместился на лодыжки и, когда он вновь вернулся к лицу девушки, щеки Джеймса зарделись румянцем. Он остолбенел на целую минуту, прежде чем, сжимая букет в руке, спешно броситься к ней.
— Ана… — выдохнул он. — Ты выглядишь… восхитительно.
Он был очень взволнован и не мог отвести глаз от ее белых плеч. Анамик хотелось потанцевать с ним, в то время как ему хотелось прикоснуться к ней. Ей хотелось, чтобы он обнял ее за плечи обеими руками и прошептал ей слова любви на ухо, склонившись близко‑близко, чтобы его губы почти касались ее кожи, чтобы все ее тело затрепетало, как лепестки цветка на ветру. Она хотела, чтобы он поцеловал ее. Глядя в его глаза и видя в них сияние, видя в них будущее, она была так полна счастья, что девушке казалось, будто она вот‑вот может лопнуть. Ей пришлось прикусить губу, чтобы не запеть.
А глазах Джеймса промелькнула тревога, когда он увидел, как она прикусила губу. Она положила руку на его руку и посмотрела на него, молча спрашивая глазами:
— В чем дело?
Но что бы там ни было, он просто отмахнулся.
— Взгляни на меня, заикаюсь как дурак! Ана, моя прекрасная девочка, у меня перехватило дыхание. Я еще даже не поздравил тебя с Днем Рождения! Что ж, с Днем Рождения. А теперь потанцуй со мной!
Он взял ее за руку и повел на танцпол, и весь вечер они только и делали, что танцевали. Вокруг них бурлило празднование. У них над головами летал серпантин, гости пили и сплетничали, меж ними бродили кидмугтары с подносами полными пирожных, но Анамика ни на что не обращала внимания. Она закрыла глаза и чувствовала, как дыхание Джеймса колышет волоски на ее виске, и когда он склонился ближе, чтобы что‑то прошептать ей на ухо, она на мгновение ощутила прикосновение его мягких губ к мочке ее уха. Но тем вечером он шептал совсем мало, и она осознала, что Джеймс ни разу не умолял ее заговорить.
Он также не сказал ей, что любит ее. Время от времени она замечала в его глазах проблеск беспокойства, но все чаще видела, как он отдаляется, все больше и больше, погружаясь в мысли, след которых терялся где‑то во тьме, уводя его от будоражащего ощущения прикосновений их тел.
Ей стало очень страшно. Возможно, она просто переволновалась, из‑за того, что слишком долго его ждала. Возможно, ее эксцентричность потеряла свое очарование и попросту заставляла чувствовать Джеймса неловко. Может быть, ему было скучно? Счастье для влюбленной девушки, порой подчинялось законам прилива и отлива, что и произошло с Анамик. Оно, то накрывало волной, то угасало, наливая сердце свинцом и несчастьем, пока она танцевала, и ее страдания становились только сильнее от того, что Джеймс похоже совершенно не замечал этого. Хотя ее чувства были написаны у нее на лице так же ясно, как слова. На самом деле прошло всего несколько мгновений, когда он казалось, совсем позабыл о ней.
Она гадала, о чем он может думать?
Она убрала руку с его руки и нежно коснулась кончиками пальцев его щеки. Джеймс от неожиданности напугался. Он наконец обратил на нее внимание и увидел боль в ее глазах. Молодой человек изменился в лице.
— Ана, прошу тебя, не грусти. Я просто дурак! В моих руках самая красивая девушка на свете, а голова занята какими‑то глупостями, когда я должен думать только о тебе.
Они танцевали возле двери на веранду. И он провел ее через дверь на улицу, под лунный свет, где они были одни. Впервые, по‑настоящему одни.
Джеймс закрыл дверь, приглушив музыку и смех, доносившиеся из резиденции. И хотя они перестали танцевать, он не убрал руку с ее талии, а прижал девушку к себе сильнее. Он коснулся ее губ кончиками пальцев, его брови нахмурились, а глаза внимательно вглядывались в лицо девушки, словно искали ответ на какую‑то мрачную тайну.
Анамик хотелось выкрикнуть:
— В чем дело?! — но речь, после стольких лет молчания, не могла даться так легко, как хотелось бы, поэтому она задала вопрос глазами.
В ответ, Джеймс достал что‑то из кармана. Это была маленькая бархатная коробочка, и когда он ее открыл, Анамик увидела маленький бриллиант на тонкой полоске золота. Она вздохнула с облегчением.
— Ана, — прошептал Джеймс, — ты выйдешь за меня?
Девушка почувствовала, как по телу, взяв свое начало в ее сердце, разлилось тепло. По коже от декольте по плечам, добравшись до кончиков пальцев, растекся румянец, ее глаза наполнились слезами. Все следы страданий были смыты потоком радости. Она столько мечтала об этом мгновении и уже давно решила, что сделает, когда он настанет. Анамик машинально прикусила губу, но вновь отпустила ее. Ее глаза округлились, и она не решительно открыла рот, чтобы дать ответ.
Выражение паники мелькнуло на лице Джеймса, и прежде чем Анамик это заметила бы, он быстро наклонился и поцеловал ее. Он поцеловал ее, чтобы остановить ее губы, и в своем порыве он не был нежен. Его зубы столкнулись с ее зубами, а ее голова откинулась назад и стукнулась о стену. Ее ответ затерялся в смятении чувств, и хотя ее рот возможно сформировали слово «да», она сомневалась, что Джеймс почувствовал это, когда обрушился на ее губы.
Он медленно отстранился и отважился поднять на нее застенчивый взгляд.
Девушка тяжело дышала. Она была в замешательстве. Не таким она представляла себе первый поцелуй. Она никогда и не мечтала, что губы Джеймса окажутся такими суровыми. С таким же успехом их могла бы заменить ладонь, которая зажала бы ей рот.
Она знала причину. Она подняла на него глаза, и у нее на щеках вспыхнул румянец. Он ее боялся. После всех его уговоров и насмешек над Провидением, заставляя ее поверить, что у нее может быть нормальная жизнь, зарождая в ней мечту и надежду, и после всего этого, он все‑таки и сам уверовал в проклятье!
Она опустила взгляд на его руки. Он еще не надел кольцо девушке на палец, но уже вынул его из коробочки и крепко держал в руке. Она отпрянула.
— Ана… — начал было Джеймс, потянувшись к ней, неуверенно протягивая кольцо. — Прости! Не знаю, что на меня нашло. Прошу…
Она отвернулась, вытирая рот тыльной стороной ладони. С ней что‑то произошло. Ее дыхание участилось. Кожа горела в лихорадке. Восемнадцать лет спокойствия были сметены неожиданной негаданной мелочью, обрушившейся муссонными дождями, которые, превратившись в наводнение опустошили мангровые острова и смели тигров в океан. Она распахнула дверь и побежала внутрь, через бальный зал к пианино, и захлопнула крышку инструмента так резко, что пианист едва успел отдернуть руки. Танцоры дрогнули, оборвав па фокстрота, и развернулись к ней. Их глаза горели весельем, а губы улыбались. Девушка увидела мать и сестер. Джеймс остался стоять в дверном проеме. На его лице застыло мученическое выражение.
Анамик глубоко вздохнула, разомкнула губы и запела. Это была Изольда. Ария засияла новыми гранями, когда голос девушки вырвался из клетки. Анамик пела «Либестод» [13], и глаза Джеймса наполнились слезами. Голос Анамик был волшебным. Медовым. У гостей было время, чтобы прочувствовать его совершенство, проникнуться неведомой ошеломляющей эйфорией, прежде чем, проклятье, в которое Анамик всегда верила, сбылось.
Глава десятая
Шедевр
Мощный голос Анамик заполнил весь дом, проник в сад и долетел до жилиц прислуги. Всякая душа, услышавшая головокружительную арию Изольды, — умерла. Васудев сидел на корточках в саду. Когда его ушей коснулось пение девушки, оно будто опьянило его. Но он не мог умереть, потому что давно уже не был живым, и после того, как голос умолк, он моргнул и стряхнул с себя оцепенение. Его губы расплылись в недоверчивой улыбке, он радостно воскликнул, подскочил и нырнул обратно в Ад, чтобы сосчитать все вновь прибывшие души.