Чудеса за третьей дверью (СИ)

— Всё спокойно. Впрочем, мы ведь и считали, что они, скорее всего, пойдут именно с твоей стороны.
— Не вздумайте геройствовать, — в который раз предостерёг гоблина Степан. — Если не зову на помощь, значит, справляюсь. Не подставляйтесь зазря.
— Ты тоже, — иронично отозвался Дуфф, и скрылся за углом башни.
Человек снова принялся прогуливаться перед зажжёнными кострами, тихонько напевая себе под нос все песенки, которые только приходили на ум. Но ощущение от них было совершенно другим, не таким, как вечерами, когда после ужина гномы устраивались у камина в ожидании своей ежедневной платы. Волшебство песни не складывалось, рвалось, распадалось, как разлезается на отдельные нити истлевшее полотно. Что-то надвигалось из тёмного леса, и холодное дыхание этого неведомого сдувало магию с напева.
Степану снова послышались то ли вздохи, то ли всхлипы. Он замер, прислушиваясь, и вдруг прямо над головой в окне башни загудел гонг. Мужчина поднял голову, с удивлением разглядывая Нику, которая, высунувшись из окна, изо всех сил колотила в большой латунный диск.
И ночь ожила.
Темнота вокруг пошла какой-то непонятной рябью, а мерещившиеся на периферии слуха всхлипывания вдруг взвились резким злобным визгом и растаяли. Что-то пронеслось мимо него, слева и справа, мелкое, шустрое, будто разорванные клочки самой тьмы. Но оно двигалось не к башне, а прочь, в лес, втягивалось в молчавшую до сих пор чащу, попискивало и верещало среди деревьев.
Ника продолжала колотить в гонг, и Степан на удачу взмахнул кнутом, очертив круг. Раздался треск, как от статического электричества, и несколько привязанных к тросу серебряных ложечек блеснули искрами, соприкоснувшись с чем-то невидимым. Давешний визг повторился, срываясь в писк нестерпимой боли, и тая — теперь, как понял человек, окончательно.
Клочки тьмы, злобная мелочь, посланная призрачными гончими вперёд, улепётывали к своим хозяевам. За углом башни яростно ругался Дуфф, и потрескивание с той стороны напоминало уже взрывы связок мелких петард. Где-то позади башни вторил гоблину Руй. Степан энергично закрутил кнутом, хлеща окружавшую его тьму, и с удовольствием наблюдая, как серебро раз за разом покрывается искрами от контакта с незримой нечистью.
Гонг не умолкал, но те, кто кинулся прочь при его звуках, уже отступили, а им на смену двигались новые. Приземистые сгустки тьмы, пахнущие сырой землёй и гнилью, переваливающиеся на ходу, неуклюжие — так выглядела бы земляная кочка, вздумай она попробовать ходить. Степан снова пустил в ход свой серебряный кнут, и «кочки» начали оседать одна за другой от соприкосновения со смертоносным для них металлом. Ни воя, ни визга в этот раз не было, но в ноздри ударил отвратительный смрад тухлятины, который, к удивлению Степана, немедленно исчез, едва Ника, сделавшая на несколько секунд передышку, начала снова бить в гонг.
— Это мороки! — прорычал Дуфф, на мгновение показываясь из-за угла башни. — Ничего этого нет, помни! Ты — хозяин!
— Я — хозяин. Прочь! — рявкнул Степан, и его голос вдруг поднялся, перекрывая и шум налетавшего теперь порывами ветра в кронах деревьев, и гонг, и выкрики сражавшихся фейри. Остававшиеся на безопасном расстоянии от кнута «кочки» заколебались, остановились.
— Прочь я сказал! — Степан сделал шаг в их направлении, и мороки, отпрянув, поползли обратно в лес, причем куда поспешнее, чем они двигались к шато.
Пока нападение не выглядело опасным, и даже хоть сколько-нибудь эффективным для самих нападающих. Призрачных гончих всё ещё не было видно, а время, если гоблин не ошибся, работало против теурстов. Степан вдруг подумал, что забыл спросить у Дуффа и Руя, что будет с духами, если они втроём сумеют удержать их до рассвета — и тут же усмехнулся, решив, что солнечный свет едва ли придётся по вкусу порождениям ночи.
«Интересно, а если бы их ультрафиолетовой лампой…»
Он не успел закончить мысль, потому что по лесу пронёсся настоящий шквал, где-то затрещали выдираемые с корнем деревья, глухо ухнуло, и по земле прошла мелкая дрожь, будто в чаще упал могучий дуб.
 
— Тише, мадемуазель! — окликнул Степан Нику. Гонг умолк, последние отзвуки его растеклись в темноте. Шквал налетел во второй раз, принеся с собой какие-то неясные голоса, шепотки, обрывки фраз. Человек, нахмурившись и склонив голову на бок, прислушивался, пытаясь понять, в чём состоит эта новая угроза.
Третий шквал обрушил на мужчину хор голосов, от которого он едва не выронил свой кнут. Степан узнал их, все до единого, узнал слова, которые они произносили, и мысли, в которые складывались эти слова. Он ещё успел подумать, что если бы на свете существовал антипод совести, именно так он должен был бы звучать — и тут сознание практически отключилось.
Упав на колени, мужчина зажимал руками уши, пытаясь прогнать накатывающие видения, но те впивались в него, как колючки репейника, и если удавалось оторвать одну — вместо нее прицеплялись десять новых. Всё, что он только успел совершить в жизни плохого, все нанесенные другим живым существам, вольно или невольно, обиды — всё это накатило волной мрака и безысходности, сжало горло, перехватывая дыхание.
— Я виноват, виноват, виноват… — заведённым автоматом твердил Степан, не замечая, что уже завалился на бок, и теперь пытается свернуться калачиком, не отводя рук от ушей. Каким-то чудом он всё ещё не бросил кнут, но силы к сопротивлению уходили, как испаряется вода под летним солнцем.
Кто-то настойчиво тряс его за плечо. Сквозь выступившие слёзы Степан разглядел невысокий силуэт, узнал рыжий огонь бороды и усов.
— Ру-уй! — провыл человек, содрогаясь то ли в плаче, то ли в последнем хрипе.
— Хозяин, вставайте!
— Ру-уй! Я виноват, виноват, виноват…
— Вставайте, хозяин! Вставайте! — домовой настойчиво тянул его за руку, пытаясь поднять с земли.
— …виноват, виноват, виноват…
— Каждый в чём-то виноват, хозяин. Не дайте им запутать вас. Это не ваша совесть, это даже не стыд. Это то, что сожжёт вас изнутри!
Степан, зажмурившись и сжавшись в комок, до крови закусил нижнюю губу. Он чувствовал, что слова Руя правда, что его в самом деле начинает пожирать какое-то тёмное пламя, но был не в силах ничего с этим поделать.
— Хозяин, мадемуазель Ника! Помогите ей, хозяин!
Мужчина широко открыл глаза и посмотрел на лютена. Из прокушенной губы на подбородок стекала кровь, ноги и руки свела судорога. Медленно, будто одеревеневшие, Степан отнял ладони от ушей.
— Ника… — прохрипел он, впервые делая попытку подняться.
— Помогите ей, хозяин!
Неверными движениями пьяного человек завозился на земле, руки лютена подхватили его левое предплечье, и тут же в правое вцепились руки гоблина. Вдвоём Руй и Дуфф помогли Степану встать. Перепачканный грязью, измазанный в крови, он поднял взгляд к башне — и увидел, что в окне уже никого нет.
«Дверь же закрыта», — мелькнула в бредовом тумане мысль, но тут залязгали засовы, и на дорожку выбежала девушка. До смерти перепуганная, но совершенно живая и здоровая.
— Ни-ка… — по слогам просипел Степан, делая шаг к ней. По ту сторону ограды верхушки деревьев в лесу начали покачиваться, отмечая приближение нового и, должно быть, последнего, шквала.
Девушка обхватила ладонями его лицо, с ужасом всматриваясь в глаза — и, увидев, что взгляд у мужчины хотя и мутноватый, но всё-таки осмысленный, облегченно выдохнула.
— Господи, я так испугалась…
Четвертый шквал подкатывал, в лесу что-то шипело, свистело, улюлюкало, будто там бесновалась целая армия ночных демонов. Степан затряс головой, как отряхивающая воду собака, обернулся к лесу — и заорал во всю мочь, срывая голос:
— Прочь! Вон отсюда! Прочь, я сказал!
Шквал будто обрубили по невидимой границе, где-то над коваными пиками ограды — и внезапно в обратную сторону, весело посвистывая, устремился свежий весенний ветер, разом унёсший в темноту все зловещие звуки. Четверо у башни подняли головы к небу: на чёрном бархате одна за другой — они вдруг поняли, что это впервые за весь вечер — проступали искорки звёзд. Ухнула сова, ей ответила другая.