Мое роковое влечение (СИ)

— Макс… Макс! Боже… Боже мой! Да-да-да-да-а-а!!!
Мой крик подрывает воздух, поджигает нас. Все мажется, кажется пустым и блеклым, потому что я не помню больше ничего.
Жёстко, хлёстко, жадно.
Целую-целую. Изгибаюсь. Выворачиваюсь вопреки реальностям изгиба человеческого тела. Обнимаю, обвиваю. Люблю!
Толчки-толчки-толчки. Их много. А мне все мало. Люблю!
— Скучал. Люблю тебя. Ника… Ш-ш-ш… Давай. Вот так. Да-да… Моя. Моя же родная... Ух, горячо. Какая ты огненная! Прогнись еще немного.
Обхватывает-прижимает-выгибает.
Хватает за волосы, наматывает на кулак… Подбивает так сильно, что стою на носочках. Держусь за комод, царапаю бедра Макса. Я близко… Близко… Я сейчас взорвусь и распадусь на мириады звезд. Рассыплюсь в алмазную пыль.
Макс! Макс! Мой ненасытный бог — Макс!
Мой! Любимый!
  
25
 
— Расскажешь?
Тихо спрашиваю.
Мы лежим на неудобном диване лицом друг к другу. Он так смотрит на меня. Может быть мне это кажется, но его глаза излучают лучистый дьявольский свет. Там много намешано: любовь, голод, тоска, восхищение и осторожность. Макс изучает.
— Ты так смотришь на меня, — смущаясь выдыхаю.
Тайпанов тянет уголок рта в сторону, но глаза остаются такими же странными. Еле касаясь щеки, мягко ведет по раздраженной коже, задерживается у верхней губы и внезапно дергается.
— Долго, — глухой шепот срывается. — Долго не видел. Не могу насмотреться.
Мои ресницы падают. Бурно переживаю простые, но искренние слова. В них весь Макс. Много говорить не нужно.
— Почему мы здесь? Почему ты не смог приехать? — невольно главное опасение высказываю.
Молчит. В одну секунду наваливается сверху и крепко обнимает. Впивается в шею кипяточными губами, тащит языком, захватывает мочку уха и тянет. Раскрываюсь навстречу. Обхватываю его крепкий зад ногами и трусь. Это сильнее меня. Я не могу. Я скучаю. Даже рядом с ним по нему же скучаю. Умираю от тоски и телесного голода. Он мой фетиш. Он моя зависимость.
В отчаянье кусаю губы. До крови. Слизываю. Размазываю кровь по ртам. Умираю-воскресаю. Снова погибаю.
Испуганной птицей колотится сердце. Я чувствую что-то неизбежное. Я явно ощущаю, что это наш последний раз. Руками и ногами кольцую Макса. Сильнее приникаю. В душе пожар разгорается. Гоню плохие мысли. Блокирую как могу.
— Ника, — отрывается от моего распухшего рта. — Разденься. Совсем разденься.
Извиваясь, стаскиваю жалкие остатки одежды. Как только кожу лижет прохлада, снова греюсь его телом. Хотя мне бы холод не помешал. Я расплавилась от прикосновений Макса. Поплыла и растаяла. Пусть мир треснет пополам — на за что не оторвусь.
— Не могу ласкать, — вымученно стонет. — Сильнее всего быть в тебе хочу. Внутри. Трахать бесперебойно. Долго, — напряженный член врывается в меня. — Много! — зажимает стон. — Сильно! — толчок подбрасывает выше. — Еба-а-ать… Какая же ты влажная… — всасывает ноющую грудь. Я схожу с ума. Он лижет сосок и смотрит исподлобья. Его взгляд. Он кого угодно сведет с ума. Дикий. Лютый. Дьявольский. — Затрахаю. Я тебя затрахаю.
Влажные пошлые шлепки на всю комнату резонансным звуком распадаются на интимные ноты. Это наша мелодия. Шлепок-стон. Выдох-толчок. Хлопающая серия с сорванным дыханием. Скрип дурацкого дивана. О стену боковина — тук-тук-тук. Стонем. Целуемся. Рассыпаемся в ласках. Голодных и жадных.
Мой. Мой.
— Я не могу без тебя, — задыхаюсь, но говорю. — Не могу. Я тебя люблю. Умираю без тебя, — в горле сухо. С сиплым свистом тарабаню. — Люби меня, Макс. Люби меня…
— Ты, — замедляет движение. — Ты… Моя любимая. Без тебя нет жизни. Без тебя я никто. Нет ничего. Знай. Помни.
С озверелой яростью вколачивает, вбивает эти слова глубоко внутрь. Я принимаю. Выжигает пламенем на всех внутренних органах это яркое признание. Запоминаю. Знаю, что буду носить в себе это вечно.
Макс забрасывает мои ноги себе на плечи, приподнимает и с бешеной скоростью двигается внутри меня. Мощно. Как же это мощно. Я не выдержу. Закручивает приторный спазм до боли, так пульсирует все, что еще немного и разлечусь, рассыплюсь на молекулы.
 
— Давай, Ника, — поддает еще жарче. — Кончай.
Послушное его темному зову тело взлетает. Дрожь необузданной волной раскатывается рябью. Воздух качается. Эти кислородные массы становятся осязаемы. Подрываемся фейерверками. Член Макса твердеет еще сильнее. Дернувшись, так извергается что под нами мокро становится.
Макс заваливается на меня. С готовностью обхватываю. Пытаемся восстановить дыхание, но бесполезно. Все еще во власти бешеной тряски купаемся.
— Пить хочешь? — нависает сверху.
Любуюсь мужественным варваром. Красивый. Мой. Горячий. Лучший.
— Да, — сказать только шепотом получается.
Макс лениво улыбается. Нежно чмокнув в нос, поднимается. Не могу оторвать взгляд от поджарых ягодиц. Словно дьявол его создал такого. Хоть рисуй, хоть лепи. Идеальные пропорции. Весь прочерченный, подкачанный где нужно. Адонис просто.
— Держи, — протягивает отвинченную бутылку.
Осушаю почти половину. Все делаю, глядя только на Макса. Он вытирает упавшую каплю с подбородка и сам начинает пить. Закутываюсь в простынь. Как бы ни было нам хорошо, пришла пора говорить.
— Макс, — тихо окликаю.
Он все понимает. Натягивает штаны и садится рядом.
— Покурю?
— Как хочешь, мне все равно.
— Ну давай, — затягивается глубоко. — Спрашивай.
Внезапно сковывает. Будто стесняюсь задать вопрос, хотя, немного подумав понимаю другое. Я боюсь услышать ответ. Дурацкое предчувствие не оставляет. Оно жжет и палит кожу, гуляет в покрове отвратительными червяками.
Считаю кощунством разговаривать раздетой с Тайпановым о Кире, поэтому соскакиваю и надеваю штаны и футболку, привезенные с собой. Макс молча курит и наблюдает за мной. Его прищуренные глаза блестят сквозь завесу дыма от сигарет.
— Не суетись, Ник, — мягко тормозит. — Иди сюда. Ну ты что? — в глаза заглядывает и улыбается. Я знаю какая его настоящая улыбка. Сейчас это не более чем настороженность. — Ник, не дергайся. На что смогу отвечу.
— Ладно. Ладно… Давай я сразу скажу. Неприятно, но уж как есть. Мне нужно понимать, Макс, — прошу его, интонационно акцентировав извинения за грядущее. Не хочу его обижать, но он должен меня понять. — Кир. Он мне кое-что рассказал.
— И что же? — жесткая гримаса трогает лицо. — Пожаловался на меня? Сколько он раз к тебе приходил? А? О чем вы разговариваете, кроме меня? Скажи, Ника?
Внезапная перемена сбивает с толку. Обвинение слышится, хоть уши прикрывай. Оно ядом сочится из Тайпанова. Но и боль там тоже есть. Он ее не скрывает.
— Разговаривали. Не жаловался.
Я теряюсь от атаки. Он меняется слишком быстро. Ноздри трепещут. Макс стискивает фильтр до белых пальцев. Смотрит жестко и зло. За максимально короткое время я вижу перед собой другого человека.
И я такого не знаю.
Тайпанов подобрался всем телом. Он как дикий зверь перед прыжком. Тело напружинилось, каждый мускул, каждую мышцу видно. Кожа блестит и играет. Кисти рук напряжены, вены перекрещиваются на предплечьях в синие реки. Но не это поражает.
Глаза.
Чужие, колючие.
Отталкиваюсь от дивана и, обняв себя руками, подхожу к окну. Слепо таращусь, я словно неживая сделалась. Мне холодно. Мне страшно.
Скрип и бросок мощного тела. Он обхватывает, тесно прихватывает. Утыкается горячими губами в шею. Грудь ходуном расходится. Макс тяжелым дыханием шевелит мои волосы на макушке.
— Прости, — вибрирует голосом. — Прости меня, детка. Я… — мощный выброс адреналина и все колотится вокруг. — Я ревную тебя. Не знал никогда что это, но ты наизнанку вывернула. Всю душу вытрепала мне. Не могу думать, что он… Около тебя… — глухо прокашливается и вновь обвивает крепче. — Я просто сдыхаю от тоски. А там он… Блядь… Я не могу! — рявкает с силой.
Проворачиваюсь с трудом в тисках. Обхватываю лицо, пытаюсь прочесть сказанное. Тайпанова трясет. Он дрожит мощным телом. Крупные плечи мурашками обсыпало. Он волнуется, но и меня волнует не меньше наше будущее, которое рождается здесь и сейчас.