Мое роковое влечение (СИ)
24
— Вот тут подожди, — ставит сумки Лекс и внимательно смотрит. — Ник, располагайся. И меньше обращай внимание на помещение. Короче, давай. Пойду разведаю обстановку пока.
Но натужно трезвонящий телефон останавливает его в дверях. Он цапает его и уставившись на экран вдруг каменеет. Его лицо заливает белизной. Лекс принимает звонок и истошно кричащий голос в мембране прорывает пространство.
Что-то о рожающей женщине. Ей плохо. Большая кровопотеря. Речь о спасении жизни. Мне неудобно прислушиваться, пытаюсь забиться в дальний угол, но голос просто заполняет воздух. Господи, как мне жаль.
Лекс молчит. Хватается рукой за лицо и сильно сжимает. Его трясет так сильно, что колебания чувствую. Он тихо спрашивает, когда увезли, что требуется сейчас, какой врач и что-то еще. Потом отбивает звонок и остекленевшим взглядом смотрит мимо меня.
— Лёш! — впервые называю его так. — Лёша, слышишь?
Мне так жаль. Так жаль… Боже мой.
Он достает рацию и набирает там что-то. Сквозь треск слышу непонятный шифр. Лекс подносит к губам шипящую коробку и глухо скрипит.
— Булат вызывает. Первый, прием. Вертушка нужна. В город Н…ск. Роддом номер четыре.
Треск смолкает. Следует затяжная пауза. Тишина так сильно бьет по голове, что становится тяжко. Теряю счет времени, но позже совершенно отчетливо слышу ответ.
— Вертушка будет.
Лекс невидяще кивает и тут же набирает номер с мобильного.
— Андрей Иванович, это Булатов. Как Катя? Я не знал. Почему раньше срока? … Понял… Понял… Шанс есть?... Нет… Нет!!! Помогите ей... Вытащите, слышите?! Вытащите!!! … Да, буду. Скоро буду.
В эту же минуту исчезает.
Сжимаю ладони, прижимаю к груди и коротко, но так искренне молюсь за его Катю, что слёзы выступают на лице. Пусть выживет и она и малыш. Но вместе с тем приходит непрошенное ошеломление. У Булатова жена. Мне поначалу казалось, что он к семейной жизни не приспособлен. Что он в принципе не умеет глубоко чувствовать. Хотя кто я такая, чтобы рассуждать так о постороннем незнакомом человеке.
Тупо сижу на диване минут тридцать. Что мне дальше делать? Как быть? Может выйти и спросить кого-то? Или лучше не высовываться никуда? Терпение на исходе. Я как струна звеню и дрожу. От предвкушения, от скорой близости, от разговора. От всего!
Мечусь по домику, натыкаюсь на мебель. Здесь все довольно скромно, но чистенько. Комната, душевая и кухня. Мне все равно, если честно. Главное не обстановка, а совсем другое. Еще через полчаса начинаю нервничать. Накрывает призрачной крошечной сыпью, которая как язва распространяется по телу и зудит. Изнемогаю от нетерпения. Так хочу Тайпанова видеть, что физически плохо становится.
На крылечке слышу стук ботинок. Тяжелая подошва прогибает деревянный настил.
Я слышу треск и скрип сосны. Внутренние органы скукоживаются и подворачиваются в один комок. Дыхание становится реже и воздуха будто не хватает.
Сильная рука дергает дверь на себя. Она поёт и плачет. Хлопок. Щеколда.
Выдох. Нервный и тяжелый. Сбившееся дыхание все громче.
Замираю. Сердце останавливается. И с рывком второй двери начинает стучат громче, больнее и яростней.
Камуфляж. Короткие волосы. Отросшая борода и взгляд. Его взгляд.
Отчаянно тоскующий. Дикий и злой. Волнующий. Захватывающий и все же немного растерянный. Самую малость, но…
— Макс! — задушено выдыхаю и бросаюсь к нему.
Шаг навстречу и влетаю в кольцо рук. Не верю, что обнимаю. Глажу по голове, шее, щекам. Слезы мешаю его рассматривать, но все равно смотрю. Все назад! Все плохие мысли, все, что волновало — к черту на рога.
— Ника, — легко губами касается. Целует нежно и очень осторожно. — Приехала…
— Как могла не приехать? — отвечаю лихорадочными поцелуями. Против него я ураган. Липну, как клей. — Сомневался? Никогда не сомневайся во мне, слышишь?
Я не знаю почему это говорю. Не понимаю. Слова сами вылетают. Анализировать их трудно.
— Скучал. Тосковал о тебе.
Макс отстраняется и всматривается в лицо. Мы так близко… и так далеко.
Мне хочется, чтобы крепче обнял, но он гладит пальцами лоб, скулы, губы. Так смотрит, что все вниз ухает. В глазах голод, смертная усталость и чернота.
У меня нет времени считывать его. Я просто хочу быть ближе, теснее. Хочу сильнее прильнуть и почувствовать тепло его объятий. Он будто бережет меня. Словно разбить опасается.
— Куда ты пропал? Я чуть не свихнулась. Где ты был, Макс?
Слова падают между нами и разбиваются. Он молчит. И потом вдруг — рука на затылок, впивается крепче. Рот Макса накрывает мой и атакует. Незамедлительно отвечаю, потому что все вокруг становится блеклым и неважным.
Я сама с неменьшей тоской и голодом целую. С каждым движением губ совершаю толчок телом, словно сильнее вжаться хочу, проникнуть и влезть под кожу, остаться там навсегда. До стука зубов целуемся. До красных пятен за закрытыми веками.
Смешиваются стоны, дыхание становится громче и тяжелее, отрывистее. Макс идет на меня, движет назад. Я понятия не имею, куда он тащит, но отступаю, пока не упираюсь в комод. Тайпанов задирает мне юбку и сажает на деревяшку.
Сдираю с него куртку, тащу водолазку и футболку. Он рывком с меня свитер сваливает и стягивает белье. Окатив грудь пьяным взглядом, поднимает глаза на меня. Мне кажется, что он сейчас видит перед собой сумасшедшую жаждущую демоницу, но Макс и сам не лучше. Глаза потемнели. Таят внутри сдерживаемую грядущую бурю. Он её пока контролирует.
— Макс… Я… — задушено тарабаню набор слов. — Макс… Не могу… Я не могу больше…
— Правда? — наклоняется и, глядя мне прямо в глаза, лижет и всасывает вершину воспаленной груди. Взвизгиваю и запрокидываю голову назад. — Нетерпеливая… Жадная… Моя…
Собирает колготки между ног. Мгновение. Треск капрона.... Я чувствую его пальцы через белье. Оно промокло. Насквозь. Макс плотнее прижимает руку, трогает раскаленную середину. Я же задыхаюсь и плавлюсь.
Вразнобой звуки издаю и сдвигаю бедра ниже, чтобы сильнее смял. Ощущаю, как его губы расплываются в улыбке. Он посасывает нижнюю, бьет языком. Извернувшись, отодвигаю трусики сама и прижимаю вымокшие пальцы ближе. Макс просто накрывает изнывающие складки ладонью и все. Разочарованно стону. Чуть ли не с обидой его имя выпаливаю.
— Макс! Хватит издеваться!
Получается жалобный писк, а не возмущение. Он же еле шевелит горячими пальцами. Неужели не хочет так, как я? И в ту же секунду, словно прочитав мое состояние, толкается в бедро. Каменный стояк упирается во внутреннюю сторону распаленной кожи, еще больше теряя меня в пространстве и времени. Все стирается.
— Моя только? — зажимает подбородок. Так ищуще смотрит. Понимаю. Он спрашивает о Кире. Я все понимаю. Обидеться бы, но не хочу. Он вытягивает ответ из моих глаз, читает его. Получив, упирается лбом в мою переносицу. Сам себе отвечает. — Моя… Моя… Прости. Прости за…
— Тайпанов! — выкрикиваю фамилию, злясь на его медлительность. — Я тебя убью сейчас!
Переворот в воздухе. С силой припечатывает грудью к комоду. Я стою с задранной к верху задницей. Задирает юбку, быстро стаскивает белье и звонко шлепает по ягодице.
Какая сладкая хлесткая боль… Боже... Выкрикиваю громче его имя.
Шорох одежды. Звук молнии и через секунду огромный член Макса упирается во влажные истекающие складки. Поскуливаю, трусь о его крупную головку. Он водит не спеша и жестоко дразня. Задевает изнывающий клитор, касается несколько раз. Напрягаясь, жду проникновения.
— Как же я хотел...
Вибрирующий рык сливается с толчком. Он неспеша пробуривается глубоко внутрь и достигнув упора, припаивается вплотную. Я чувствую, как член распирает. Каждую набухающую вену ощущаю. Ладони крепче перехватывают, сжимают тонкую кожу на бедрах.
Издаю прибитый всхлип и не выдержав наплыва эмоций, дергаюсь навстречу. Железные тиски не дают набрать амплитуду. Макс шипит, замирает вместе со мной, а потом срывается.