Когда родилась Луна (ЛП)

И еще дальше.
― Вот это экскурсия, ― бормочу я, когда мы сворачиваем налево и поднимаемся по очередной лестнице. А может быть, я просто сгораю от нетерпения, потому что огромная кошка идет за мной так близко, что я чувствую ее горячее дыхание у себя на затылке.
Мы поворачиваем еще раз, и воздух наполняется густым запахом жарящегося мяса. Мы проходим через высокие ворота, обрамленные… Костями.
  
Две гигантские кости, такие большие, что они могут принадлежать только одному существу. Дракон, который умер, не успев взмыть в небо, свернуться клубком и превратиться в камень, истлел там, где умер.
Мои глаза расширяются, когда мы переступаем порог мрачного входа в массивную грудную клетку, в четыре раза превышающую размеры груди Райгана. Как будто чудовищный зверь пал много фаз назад, и его труп поглотили стихии.
В основном здесь пусто, за исключением нескольких возвышающихся шпилей, тянущихся к расщелинам в потолке ― между толстыми ребрами сделаны отверстия, через которые проникает солнечный свет.
На земле установлены куполообразные палатки из гладких звериных шкур, сшитых вместе, напоминающие седельное покрывало Райгана. Палатки похожи на валуны, раскрашенные под выжженную местность этой части мира. Вероятно, они маскируют это место от любого, кто может парить над ним и попытаться заглянуть в дыры в потолке.
Умно.
Вход в каждое жилище обрамлен каменными арками, украшенными прекрасной резьбой, изображающей существ всех каст. Но в основном это драконы ― они выгравированы на камне с такой безукоризненной детализацией, что кажутся реальными.
Пронзительный крик приковывает мой взгляд к изогнутым стенам грудной клетки, усеянным горгульями. Крылатые твари размером меньше половины обычного молтенмау, похожие на бугристые каменные выступы.
Они были бы совершенно незаметны, если бы их головы на коротких шеях не поворачивались, и большие, мрачные глаза не мигали.
Один из них срывается со стены и с воплем проносится между шпилями, за ним развеваются веревки седла. Мой разум цепляется за это видение, как новорожденный младенец, ищущий утешения. В поисках якоря в этом месте, о котором я ничего не знаю.
Мой способ адаптации ― не зацикливаться на ошеломляющих деталях.
Выбрать что-то одно.
Сконцентрироваться.
Не увязнуть.
Меня ведут по тропинке, петляющей между тесно установленными палатками, где закутанные в шелка женщины и обнаженные мужчины изготавливают оружие из кусков дерева, бронзы и пластин драконьей чешуи, таких больших, каких я раньше не видела. Другие ткут драгоценные ткани из золотистой шелковой нити или собираются вокруг дымящихся костров с металлическими вертелами, на каждом из которых нанизаны куски жарящегося мяса, наполняющие воздух насыщенным запахом дичи.
Хотя у многих из них рыжие волосы и бронзовая, покрытая веснушками кожа, есть и фейри с белыми волосами. Черными. Каштановыми. С кожей всех оттенков. Словно представители со всех уголков этого мира провалились сквозь дыры в потолке и нашли здесь пристанище.
Я замечаю, что многие из обитателей пещеры могут похвастаться татуировками, похожими на татуировки Каана, но изображающими различных существ, причем некоторые из них изображены контуром, а не закрашенным изображением.
― Kholu haf comá! ― кричит один из воинов, который привел меня сюда, и эти слова, кажется, эхом разносятся по тихой пещере.
Все замирают, рассматривая меня широко раскрытыми глазами, а затем существо, следующее за мной, как величественная серебряная тень, о которой я, конечно, не просила. Но мы здесь, черт возьми.
Некоторые из женщин вскрикивают, у них выступают слезы, когда они повторяют слова:
― Kholu haf comá!
― Kholu haf comá!
― Kholu haf comá!
Все бросают свои инструменты, некоторые выбегают из палаток и тут же падают на колени, целуя землю. Как будто они благодарят Булдера за… чтото.
Кроме двух моих сопровождающих, меня и моего неумолимого судьбоносца, ни один мужчина, женщина или ребенок не остается на ногах.
К горлу подкатывает тошнота, отчего язык начинает покалывать. Я не уверена, расстроила я их или сделала по-настоящему счастливыми, но любой из вариантов вызывает беспокойство.
Если они почитают меня, то будут ожидать чего-то.
Если боятся ― то убьют.
Такова общая формула, по которой, похоже, существует мир, и оба варианта отнимают много времени. Мне нужно выследить мудака и задушить его собственными кишками. У меня нет времени, чтобы тратить его впустую.
Я ковыряю кожу по бокам ногтя, бросая еще один осуждающий взгляд на зверя, заставляющего меня идти вперед.
― У тебя проблемы.
Зверь разевает пасть и зевает, растягивая ее так широко, что я, наверное, могу проползти в его глотку.
Приятно видеть, что кто-то расслаблен.
Меня ведут по небольшому подъему, затем вниз по тому, что, как я могу предположить, когда-то было горлом этого древнего зверя, его позвонки выступают из земли ровно настолько, чтобы был виден костяной тоннель ― отверстие, в котором, как я предполагаю, когда-то находился спинной мозг дракона. Путь освещают светящиеся руны, выгравированные на поверхности и окрашивающие тоннель в теплый оттенок.
Должно быть, нужно было быть очень близким к Булдеру, чтобы найти эти останки и раскопать их так аккуратно, чтобы не нарушить их положения.
Я все еще изумляюсь, когда мы подходим к пологам из шкур, свисающим сверху. Мои сопровождающие распахивают их и отходят в сторону, обеспечивая мне достаточно места для прохода.
Я хмурюсь, останавливаясь.
― Не уверена, что хочу заходить туда…
Судьбоносец толкает меня головой между лопаток, заставляя пройти во влажные объятия массивного черепа дракона.
Я бросаю взгляд через плечо и хмуро смотрю на властное создание, окидываю взглядом окружающее пространство, испещренное множеством светящихся рун, пол устланный кожами, исписанными разноцветными точками, полосами и изогнутыми линиями.
Слева стоит низкий стол, тянущийся по всей длине помещения. На нем высятся груды кусков мяса, которые седовласый мужчина разделывает огромным бронзовым ножом.
Он останавливается в тот момент, когда видит меня, его глаза расширяются, он переводит взгляд на зверя за моей спиной. И тут же падает на колени, целуя землю.
Мне приходит в голову, что, наверное, именно так я должна была поступить, когда впервые увидела судьбоносца.
Поцеловать землю.
Вместо этого я попыталась убежать от него, кричала, рычала и, по сути, сказала, чтобы он отвалил. Скорее всего, это обернется для меня чем-то дерьмовым, и, если быть честной, это вполне заслуженно. На моих руках достаточно крови, чтобы получить по заслугам.
Я замечаю небольшую группу одетых в золотистые шелка женщин, сидящих вокруг корзин с длинными, похожими на лезвия листьями, которые я видела с неба. Они заворачивают в них куски вяленого мяса, но их руки замирают, когда они замечают меня, а затем мою крадущуюся тень.
Их глаза становятся невероятно круглыми.
Они тоже целуют землю, прежде чем подняться, и, наблюдая за входом, собирают свои вещи и уходят с дороги. Нахмурившись, я оглядываюсь через плечо, мимо своего пушистого недруга, и мои глаза округляются.
Толпа вваливается внутрь, расходясь и заполняя пространство по обе стороны от тронов-близнецов из кровавого камня в дальнем конце зала. Не знаю, как я не заметила их раньше, учитывая, что они огромные, величественные и украшены такой замысловатой резьбой, что я думаю, на их изготовление ушло много циклов Авроры.
На троне справа сидит женщина и кормит младенца грудью. Светлые волосы струятся вокруг нее, как журчащая вода, а кожа настолько светлая, что я уверена, единственный луч солнца заставит ее пылать, как мунплюма, попавшего в Пекло.
Ее ярко-зеленые глаза расширяются при виде меня, а затем смягчаются словно от облегчения, после чего переводит взгляд на крупного мужчину справа от нее и кладет руку ему на плечо. Нежно сжимает.