Когда родилась Луна (ЛП)

Здесь слишком много мусора, который нужно устранить.
***
Я выхожу на один из опасных подвесных мостов, перекинутых между стенами ― безмолвный город раскинулся далеко внизу. На высоте тридцати трех этажей, этот мост самый высокий, им никто никогда не пользуется, и он покрыт слоем снега, который хрустит под моими ботинками.
Добравшись до середины, я ложусь на спину ― так близко к облакам, как только могу, ― позволяя холоду проникать сквозь платье. В мою плоть и кости.
  
Глубже.
Мои веки закрываются.
Крупные хлопья снега падают на мое лицо и расслабленные кисти рук, и я сосредотачиваюсь на каждой ледяной точке контакта, расслабляя мышцы под ними и снимая напряжение, накопившееся за время сна.
Представляю себя драконом с распростертыми крыльями и устремляюсь сквозь пушистые розовые облака так высоко над миром, что слышу только биение своего сердца и тяжелые хлопки воображаемых крыльев. Все, что я чувствую, ― это силу моего гибкого тела.
Свободу.
Ледяное спокойствие поселяется во мне, как в гнезде зверя, и я шевелю пальцами рук и ног, медленно возвращая себя к реальности.
Открыв глаза, я смотрю сквозь разрыв в облаках на луну погибшего молтенмау, покоящуюся над городом. Возможно, это самая большая из всех, что я видела, ― он свернулся в тугой клубок, спрятав голову под крыло, его окаменевшее оперение окрашено в пурпурные, розовые и голубые тона.
Я смотрю на него, вспоминая, что Руз рассказывала печальную историю о том, как этот дракон оказался здесь, но я не стала слушать подробности. На самом деле, кажется, я развернулась и вышла из ее лавки, не оглядываясь.
Печаль подобна камням, которые скапливаются у тебя внутри, затрудняя движение вперед. Избегание ― мое средство самосохранения, и я буду следовать ему до самой смерти.
Но иногда, когда я лежу там, где мне кажется, что это вершина мира, а подо мной спящий город, я задаюсь вопросом, не испытывает ли эта луна искушения когда-нибудь упасть. Уничтожить Гор в порыве злости за то, что заставило его взлететь в небо и расположиться над столицей Сумрака, как затаившаяся угроза.
Может быть, я ошибаюсь. Может быть, все остатки сознания дракона исчезают в тот момент, когда он застывает, и он не может решить, упасть ему или нет. Может, их срывает с неба что-то другое.
А может, этот дракон вообще ни о чем не думал, когда решил свернуться калачиком. Может, его не обуревали мысли о мести, как мне хочется верить.
Может, это было просто удобное место для смерти.
Не отрывая взгляда от луны, я опускаю руку в карман, достаю пергаментного жаворонка, полученного в «Голодной лощине», и поднимаю его над лицом, разворачивая крылья, клюв и тело, пока передо мной не остается помятый квадрат, исписанный почерком Эсси.
Я фыркаю от смеха.
У Эсси терпение, как у скитальца, жаждущего впиться зубами в чью-то душу, и ни капельки больше. Но хорошо, что она думает иначе. Энтузиазм ей идет.
― Мудра не по годам, ― говорю я, пробегая взглядом дальше по ее списку.
Я морщусь, вспоминая, как в последний раз носилась по Рву, вооруженная стеклянной банкой с дырявой крышкой.
Дрожь сотрясает меня до костей.
Никогда не забуду, как пищала огнёвка. Я даже не знала, что они умеют пищать.
― Сама лови свою огнёвку, ― бормочу я, прекрасно зная, что поймаю ей чертову моль, если в чертовом магазине не окажется баночек с чертовой пыльцой.
Мои глаза прищуриваются на последней просьбе, наполовину скрытой пятном крови Тарика Релакена.
Конечно.
Я вздыхаю, пытаясь соскрести кровь, хотя прекрасно знаю, что ничего не выйдет.
По словам Эсси, в грязном, прогнившем Подземном городе можно найти много важных вещей. Что вполне логично для того, чей мир когда-то ограничивался этой скалистой расщелиной под стеной.
Мои мысли возвращаются к тому моменту, когда я нашла ее, выбегающую из шахтерского барака с украденным куском черствого хлеба в грязных руках, истощенную, одетую в лохмотья, с обрезанными волосами, потому что она уже знала, что мужчин там преследуют меньше, чем женщин.
Она рассказала мне, что родилась в заброшенной шахте, что ее родители ушли на смену и не вернулись — это произошло давным-давно. Что она никогда не видела неба. Не знает, что такое Аврора и что мы просыпаемся и засыпаем в ритме с ее восходом и закатом.
Я все еще была в крови надзирателя, которого застала за совершением ужасных вещей с шахтером, когда повела Эсси знакомиться с небом, а потом пообещала беречь ее. Это оказалось сложнее, чем кажется, потому что все, что ей нужно, кажется, всегда находится в чертовом Подземном городе. Вопреки ее хвастовству, у нее редко хватает терпения прислать мне список того, что ей нужно.
Нахмурившись, я снова пытаюсь соскрести кровь ― безуспешно, ― затем кладу листок в карман и поднимаю глаза к луне, сцепив руки на талии.
Даже если бы я разобрала, что нацарапано под пятном крови, я должна держаться на расстоянии, пока не получу подтверждение, что дети из камеры Тарика покинули Гор. Однако я смогу принести Эсси все остальное, если дождусь рассвета. Будет лучше, если я не отправлюсь сейчас домой, учитывая, что я решила не устранять приятно пахнущего загадочного мужчину, который возможно поверил, а возможно и нет, что я убила Тарика Релакена.
Творцы.
Зачем я это сделала?
Обычно я действую, и потом не испытываю сожалений. Мне так больше нравится. А теперь мне придется целую вечность оглядываться через плечо, чтобы убедиться, что принятое решение не обернется какой-нибудь неожиданностью и не укусит меня за задницу.
ГЛАВА 6
Махми и Пахпи говорят, что я слишком молода, чтобы заводить дракона, и неважно, что мунплюмы в дворцовом вольере позволяют мне спать с ними. Они говорят, что дикие мунплюмы упадут с неба, как только я ступлю в их гнездовье, схватят меня, будут трясти, пока я не обмякну, а потом скормят своим птенцам.
По-моему, это просто дерьмо спангла. И мне кажется несправедливым, что я должна ждать восемнадцати, чтобы самой узнать, насколько велик этот кусок дерьма на самом деле.
Пахпи сказал, что я смогу высказать свои аргументы, когда услышу песни стихий и научусь правильно говорить с ними, но я думаю, что это тоже дерьмо. Хейден долго ждал, но ему так и не спели. И я слушаю очень внимательно, каждый цикл, когда пою снегу, воздуху, земле и пламени. Никто не поет в ответ, кроме Махми и Пахпи во время сна.
Не то чтобы я возражала. Я все равно не хочу носить этот дурацкий камень. Махми всегда выглядит такой усталой, как будто ее голова очень тяжелая. Корона Пахпи тоже выглядит тяжелой, но не настолько. Камни на его короне такие красивые и блестящие, что придают ему гордый и важный вид. Камень на короне Махми такой черный, что кажется, будто можно провалиться сквозь него.
Иногда я вижу, как Махми изо всех сил пытается снять свою диадему, при этом она кричит, плачет и сворачивается калачиком. От этого у меня болит сердце.
Я не думаю, что этот камень приносит пользу Махми.
Прошлой ночью я нашла ее на улице, она плакала в темноте, а падающий снег прилипал к ее волосам. Ее печальные звуки заставили меня тоже заплакать.
Я спела песню, которая, как я надеялась, поможет ей почувствовать себя лучше, но она только расплакалась еще сильнее.
Она вытерла мне щеки и сказала, что с ней все будет хорошо. Что она потеряла что-то важное, но от моих объятий ей стало намного легче.