Дон Кавелли и Рука Бога

Монтекьеса побледнел и поднялся с пола. Его лицо исказилось от гнева и возмущения, казалось, он искал и никак не мог найти ответные слова.
— Как вы смеете, сестра? Использовать слова Падре? Против меня? Это чудовищно…
— Боюсь, что ты сильно разочаровал бы Падре, Анджело.
— Замолчите! — заревел Монтекьеса, да так, что голос его эхом разнесся по всему собору.
Казалось, это напугало его самого, потому что он мгновенно понизил голос и продолжил несравнимо тише:
  
— Послушание должно быть молчаливым.
Сестра Каллиста и вправду замолчала, но при этом застыла, как статуя, выражающая немое презрение. Монтекьеса не нашел в себе сил, чтобы посмотреть ей в глаза, и уставился в пол.
— Мы не станем колебаться. — Видимо, он сказал это самому себе.
Когда он снова поднял голову, всякое беспокойство исчезло с его лица.
— Вы могли выбрать более легкий путь, но вы этого не захотели. — Монтекьеса посмотрел в сторону Кавелли, похоже, что он привык к кому-то обращаться. — Гнев Божий распространится отсюда по всему миру, и разве это место не лучшее для этого? Здесь, в самом сердце христианского мира, в соборе Святого Петра начнется великое возрождение христианской веры. Только теперь я понимаю, что именно так и было предопределено, и я благодарю Господа за то, что он открыл мне глаза на этот единственно правильный путь. — Он полез во внешний карман пиджака, вытащил четки и торжественно поднял их. Его глаза сияли.
— Видите эти четки, монсеньор Кавелли? Все пятьдесят девять бусин сделаны из тонкого стекла, и в каждой содержатся бактерии чумы. Я разложу бусины по полу, и когда завтра утром придут первые из многих тысяч посетителей, они, даже не подозревая об этом, растопчут их. Мы подготовили бактерии так, чтобы они максимально легко распространялись, за день они заразят десятки тысяч человек. Половина бусин содержит штамм с увеличенным инкубационным периодом, который измеряется не часами, а днями. Бесчисленные туристы успеют вернуться на родину, прежде чем заболеют. К тому времени они уже заразят невероятное количество своих попутчиков, друзей и знакомых.
Осторожно засунув четки обратно в карман пиджака, он повернулся к Мариано и кивнул ему. Тот сразу же полез в карман брюк и вытащил какой-то светлый предмет. Монтекьеса хитро улыбнулся.
— Оружие из керамики и с керамическими боеприпасами. Оно стреляет только один раз, зато его не обнаружит ни один металлоискатель.
Кавелли почувствовал, как замерло сердце, когда Мариано направил на него пистолет. Монтекьеса поднял взгляд к потолку, словно желая в полной мере оценить ситуацию, а затем снова повернулся к Кавелли.
— А теперь будьте столь любезны, позвоните, чтобы нам открыли дверь.
Кавелли медленно полез в карман и вытащил мобильный телефон. На мгновение он замешкался.
— Вы скоро?
Монтекьеса снова нетерпеливо подмигнул Мариано, после чего тот угрожающе придвинулся на несколько шагов ближе. Кавелли постарался выиграть время.
— А потом? Мы все четверо выйдем отсюда?
Монтекьеса не ответил. Впрочем, и так понятно, что это не входит в его планы. Как только Кавелли позвонит, Мариано убьет и его, и сестру Каллисту. Звонок — это единственное, что отделяет их от смерти. Последний и единственный аргумент, который он еще может бросить на чашу весов.
Кавелли твердо посмотрел в глаза Монтекьесе.
— Нет.
Тот лишь добродушно улыбнулся.
— Звоните, иначе Мариано вас убьет. Поверьте, у него в этом есть некоторый опыт. Жители Чивита ди Баньореджо и пассажиры «Фортуны» — для всех них Мариано стал настоящим ангелом смерти.
— Он все равно выстрелит, как только вы получите то, чего хотите.
— Я считаю до трех. Один…
— Нет.
— Два…
— Я не буду звонить.
— Три.
— Вы без меня не сможете выбраться.
— Ошибаетесь, монсеньор Кавелли, мне нужен только ваш телефон, а позвонить я и сам смогу.
— Это не сработает, полковник Дюран знает мой голос.
Слишком поздно Кавелли понял, что, когда он это произнес, он совершил ужасную ошибку. Монтекьеса мягко улыбнулся.
— Итак, полковник Дюран. Теперь я знаю, с кем мне нужно связаться. Думаю, что эсэмэс будет достаточно. Видите, и без вас все получится!
— Но не без моего телефона! — Кавелли рванулся вперед, готовый в любой момент швырнуть его на мраморный пол.
— Мариано! — Голос Монтекьесы резким эхом разнесся по всему собору.
Секретарь вскинул пистолет и прицелился в голову Каллисты. Монтекьеса отступил на несколько шагов, чтобы не попасть на линию огня, в то время как сестра Каллиста, словно застыв, смотрела на происходящее. Сейчас все это напомнило сцену из театрального представления, где каждый персонаж играл свою четко узнаваемую роль.
— Не ошибитесь, монсеньор Кавелли!
Ему кажется или в голосе Монтекьесы прозвучал страх?
— Одно движение, и Мариано ее пристрелит!
Стоило только взглянуть на секретаря, чтобы в этом не осталось никаких сомнений. Его глаза жадно блестели, он, казалось, горел желанием наконец-то забрать жизни ненавистных конкурентов.
— Забери у него телефон, Мариано.
Тот немедленно принялся выполнять приказ и осторожно приблизился, продолжая целиться в голову Каллисты. Еще двенадцать шагов, еще восемь, еще пять.
— Держите!
Кавелли бросил телефон так, что он пролетел над головой Мариано. Тот, естественно, попытался поймать мобильник левой рукой, но при этом его правая рука с пистолетом на краткий миг тоже дернулась вверх. Но этого оказалось достаточно: Кавелли тут же оказался рядом, схватил руку с пистолетом и так сильно ее вывернул, что Мариано пришлось повернуться, чтобы она не сломалась. Левая рука Кавелли, скользнув Мариано под мышку, придавила шею. Простой, но чрезвычайно эффективный прием, обрекающий противника на неподвижность, если он не хочет вывихнуть себе плечо. Во время еженедельных тренировок в спортзале Кавелли проделывал подобное сотни раз, но все равно поразился, насколько хорошо это работает в бою. Он выхватил керамический пистолет из руки Мариано, оттолкнул того от себя и направил оружие на Монтекьесу.
— А теперь отдайте мне четки, синьор.
Тот склонил голову набок и смотрел на Кавелли совершенно спокойно. Казалось, он не испытывал страха, а просто спокойно просчитывал возможности. На его лице вдруг появилась снисходительная улыбка.
— Послушайте, монсеньор Кавелли, что, если я…
— Не двигаться!
Крик Кавелли на несколько мгновений повис в пространстве огромного собора. Рука Монтекьесы, до этого совершенно небрежно двигавшаяся к карману куртки, застыла в воздухе. Он покосился на Кавелли, а его голос зазвучал подавленно и осторожно.
— Мы должны сохранять спокойствие, монсеньор, иначе…
— Я не священник и не монсеньор, Дон — мое имя.
Кавелли и сам не знал, зачем он сейчас признался, ведь это последнее, что теперь имело значение. Возможно, он выкрикнул это для того, чтобы удержать инициативу. Короткая тень неудовольствия скользнула по лицу Монтекьесы и снова исчезла.
— Давайте спокойно посмотрим на сложившуюся ситуацию, Дон.
— Хорошо, если вы при этом не будете делать никаких резких движений. То же, друг мой, относится и к тебе!
Кавелли на мгновение навел пистолет на Мариано, который застыл неподалеку, поджидая удобного случая, чтобы броситься на своего противника.
— Итак, Дон, ваше положение менее благоприятно, чем вы думаете. Я в любом случае выпущу здесь бактерии, и вы не сможете это предотвратить.
— Я выстрелю, как только вы дотронетесь рукой до кармана.
— Видите ли, Дон, я не совсем в этом уверен. Пристрелить безоружного — довольно сложно, не такой вы человек. Даже если вы твердо решите так поступить, в последний момент у вас дрогнет рука.
— Лучше до этого не доводить.
— Имейте в виду, выстрелите вы или нет, у меня все равно будет возможность разбить бусины и выпустить бактерии.
— Но тогда вы сами умрете.
— Кровь мучеников всегда проливалась за дело веры. Иисус тоже не выжил.