Прикосновения зла (СИ)
— Она говорила о войне?
— О многих войнах, которым не будет конца.
— А с чего всё начнëтся?
— Не помню точно. Кажется, с погибшей любви.
— Да, — вздохнул Мэйо. — Когда умирает любовь, хочется весь мир вывернуть наизнанку.
Он сжал поводья и с ненавистью поглядел на дорогу.
Нереус почувствовал, как в лицо повеяло холодом. Белая птица, вестник смерти, вспорхнула из кустов и пересекла их путь.
Глава девятая
Загородный особняк Рхеи был сложным комлексом из пятнадцати зданий с пятью роскошными внутренними двориками.
Мэйо приказал разместить его вещи в самом отдалённом северном крыле и направился приветствовать тëтушку, отдыхавшую возле старого фонтана.
Стайка рабынь, окружив госпожу Виолу, сопроводила её в женскую половину центрального дома.
Нереус видел их мельком, издалека, пока замывал копыта Альтана. Жеребец стриг ушами и бессовестно клянчил у раба вкусняшки.
Угостив коня яблоком, геллиец отвёл его под навес и простился, крепко обняв за шею.
На крыльцо выпорхнула Йина и помахала рукой:
— Идëм купаться, пока совсем не стемнело!
— Я не могу отлучиться без разрешения хозяина.
— Пожилая госпожа не отпустит его от себя, пока не узнает все сплетни Таркса за прошедшие полгода. Твой хозяин — её любимый племянник и единственный вписанный в завещание наследник. Всë, что ты видишь здесь, когда-нибудь достанется ему.
Заинтересовавшись разговором, геллиец последовал за девушкой.
— Как поживает госпожа Виола?
— Устала с дороги. Ей непривычно так долго ездить в экипаже. Это господин Мэйо может не слезать с лошадиной спины часами и оставаться бодрым.
Нереус улыбнулся. За день пути он вспотел, пропитался дорожной пылью и слегка проголодался.
Раб подумал, что в самом деле было бы чудесно смыть грязь и понежиться на песке, дав отдых гудящим ногам.
Пляж выглядел превосходно. За спиной остались изумрудные холмы, а впереди раскинулось бирюзовое море, по глади которого крошечное судно плыло в медную полосу заката.
— Можешь не спешить, — сказала Йина. — Сегодня твой хозяин пойдёт в терму с местными рабынями, будет пить, играть в триктрак и эскаладу, а затем ляжет спать в одиночестве.
— Почему? — спросил Нереус, раздеваясь.
— В полнолуние у него самые сильные приступы. Не помогают ни дым, ни обезболивающие. Мэйо злится, гонит от себя всех, кидается вещами. Однажды его мать приказала мне остаться в комнате, — девушка вздрогнула. — Я сбежала спустя час. Твой хозяин извивался во сне, как змея, говорил на жутком языке. Госпожа Виола рассказывала, что он слышит мёртвый колокол погибшего подводного города.
Нереусу стало не по себе:
— Звучит пугающе.
— Давай проведём эту ночь вместе. Только ты и я.
— Нам следует быть сдержаннее в чувствах…
— Я намеревалась предложить обратное.
На песок легли сандалии, хитон и драгоценные заколки для волос…
Нереус раскрыл объятья:
— Ты грациознее всех нимф…
Задыхаясь от восторга, он принялся целовать пухлые, влажные губы красавицы.
Подхватив девушку на руки, геллиец понёс ее в море, наслаждаясь каждым мгновением и предвкушая блаженство от обладания Йиной не только на суше, но и в воде.
Она расслабляла, снимала усталость.
Рабыня откинула волосы назад и прижалась к Нереусу всем телом.
— Возьми меня, геллиец!
Ноги Йины обвили талию невольника, руки легли на его мускулистые плечи.
Нежные поцелуи становились всё более продолжительными.
Нереус крепко держал красавицу, понимая, что целого моря мало, чтобы затушить пожар между их истосковавшихся по ласкам бёдер.
Йина предложила заночевать в беседке и принесла тёплые пледы.
Рядом с ней Нереус забывал о своём унизительном положении раба. Он был сыт и счастлив.
Ночью над крышами выполз жёлтый круг луны.
Геллиец забеспокоился, хотя вряд ли смог бы внятно назвать причину этого волнения.
Поднявшись с лавки, он долго смотрел в небо и наконец сказал:
— Схожу к господину Мэйо. Проверю, как он.
— Тебя к нему не пустят. Я же говорила, что он никого не желает видеть.
— Я всë равно схожу. Потом вернусь сюда.
— Прекрати! Это глупо!
— Я уже принял решение.
— Если уйдешь, можешь не возвращаться, — рассердилась Йина. — Понял? Я больше не разрешу к себе прикоснуться.
Нереус выдавил улыбку:
— Почему ты вынуждаешь меня выбирать?
— У раба не может быть двух хозяев. Ты или подчиняешься Мэйо, или сам вершишь свою судьбу.
— Я поклялся ему.
— Это всего лишь старая традиция.
— Моё слово — не пустой звук. Прощай.
— Дурак! — выкрикнула девушка. — Баранья голова! Ты ещё пожалеешь! Я заставлю тебя пожалеть!
На первом этаже северного крыла сидели два раба-афарца.
— Господин у себя? — спросил Нереус.
— Только что поднялся, — нервно ответил старший из невольников.
— Я хочу поговорить с ним.
Афарцы переглянулись и тихо засмеялись:
— Шутишь, белобрысый? Или ты пьян?
— Какое вам дело?
— Никакого. Сходи туда, направо, поговори.
Нереус посмотрел в коридор с большими, вытянутыми окнами.
Лунный свет падал на статуи, выполненные в полный рост и окрашенные так, что казались живыми.
Первая скульптура изображала малыша лет пяти, пухлого и розовощекого, правящего колесницей, в которую запрягли стаю рыб.
В очертаниях второй геллиец узнал хозяина. Это был мальчик лет десяти в детской тоге. Красивый и стройный, с лёгким румянцем на скулах. Он мчался в квадриге, влекомой белыми лошадьми.
Третья скульптура показывала Мэйо подростком лет пятнадцати. Худым, узкоплечим, с заострившимся бледным лицом. Но не тонкие, немного резковатые черты поразили Нереуса. Глаза статуи — огромные, чёрные, как смоль, и внимательные, словно у взрослого, умудрëнного опытом человека — в своей глубине таили пламя. Везущие повозку пегасы неслись во весь опор.
— Язык прилип? — ехидно спросил один из афарцев.
— Да, — геллиец заметил два пустующих постамента.
— У тланов важная цифра — пять. Когда господину минëт двадцать, водрузят ещё одну. Если доживëт до двадцати пяти, поставят последнюю. С морской звездой в короне.
Теперь Нереус понимал, отчего Мэйо так не любил гостить у тëтки. Эти древние обычаи, величественные и пугающие скульптуры действительно угнетали.
Развернувшись на пятках, геллиец заявил:
— Я должен видеть хозяина. С дороги!
— Не дури! — рявкнул словоохотливый афарец.
— Назад, — его приятель угрожающе двинулся на лихтийца.
Удар ладонью в плечо вынудил Нереуса замедлить шаг.
Он сжал кулаки и полез в драку.
Афарцы оказались сильны и принципиальны.
Вдвоём они отшвырнули геллийца к стене. Спиной он случайно столкнул расписную декоративную вазу, которая раскололась на множество черепков.
Нереус бросился на врагов с разбега, молотя их руками и ногами.
В пылу схватки кто-то споткнулся о низкий деревянный столик и разнëс его в щепки.
Лихтиец сорвал занавеску, кинул её в противников и побежал к лестнице.
Афарцы нагнали его, свалив с ног.
Нереуса пинали остервенело: в живот, грудь и голову.
Нужно было подняться. Любой ценой.
Он вцепился в голень старшего афарца, с размаха ударил его лбом в колено и повис на противнике, опрокидывая его навзничь.
Одним рывком Нереус поставил себя на ноги.
Второй афарец тотчас прыгнул ему на спину, схватил за ошейник. Железо впилось в горло.
Несколько мгновений боли и удушья…
Нереус шагнул к лестнице. Затем сделал ещё один нетвёрдый шаг.
Перед глазами заплясали разноцветные круги.
Лихтиец повернулся и упал на лестницу, приложив афарца спиной о ступени.
Тот охнул и разжал хватку…
Нереус рванул наверх, шатаясь, словно пьяный.
Короткий коридор и дурацкое ожерелье из нескольких комнат.