Прикосновения зла (СИ)
Моряки обоих кораблей принялись забрасывать противников метательными снарядами. Наверху закричали первые раненые, очутившиеся под ливнем вражеских копий.
— Фисо! Григ!
Лихтиец старался изо всех сил: нужно было как можно скорее сменить позицию и повторить атаку.
— Гады! — крикнул с лестницы келевст. — Крепкие, зараза! Готовят проплыв! Хотят поломать нам весла!
Нереус мигом вспомнил его рассказы о тактических маневрах поморцев, не раз побеждавших в морских сражениях. Скользящий удар по борту судна преследовал цель лишить соперника весел, обездвижить его корабль, чтобы затем расправиться с командой.
Страшась такой участи, лихтиец делал всё, что велел келевст.
Только скорость и повторный таранный удар могли спасти их всех.
Гребцы, сидевшие на банках, были хмурыми и злыми. Пот стекал ручьями по их лицам.
Многие чувствовали, что исход морского сражения уже предрешëн: слишком сильным оказался противник — перестроенный под нужды культистов военный корабль.
— Утопят нас пауки… — осмелился высказаться один из пиратов.
— Повесят… — с акцентом возразил ему сосед-афарец.
— Животы вспорят…
— Заклеймят и в колодки…
— Братья! — подал голос Нереус. — Неужто мы так просто сдадимся? Разве не за славой, а за гибелью мы плыли так далеко от дома?!
— Смирись, — осадил его афарец. — Ты встретил свою шестнадцатую весну, но семнадцатой уже не увидишь.
— К оружию! — раздался сверху голос капитана.
Его диера, лишившаяся почти всех вёсел по левому борту, превратилась в неповоротливую каракатицу.
Судно паукопоклонников издевательски толкнуло её снова и в ход пошли абордажные крюки.
— Вот и вороны полетели, — горько выдохнул сосед лихтийца.
Абордажные трапы — корвусы — или в просторечье «вороны» — впивались своими металлическими когтями в палубу диеры.
Нереус ждал, что гребцы, все как один, поднимутся с мест и ринутся в бой, выручать своих товарищей, атакованных врагом. Но дело обстояло иначе.
Часть мужчин смиренно опустились на колени, сложили руки в знак покорности и шептали молитвы.
Другие забились в темные углы и тряслись там от ужаса, всхлипывая и стеная.
Кто-то достал оружие, грозно махал им перед собой, но никуда не шёл, а лишь неприязненно поглядывал на лестницу.
— Ты — не воин, — сказал Нереусу знакомый афарец, — Сядь на пол и тебя пощадят. Станешь рабом на поморской галере. Зато будешь жив.
— Нет! — закричал юноша и побежал по ступеням, не оглядываясь.
Он очутился в гуще боя, лицом к пламенеющему рассвету.
Небольшая группа моряков сражалась рядом с капитаном, остальные дрались поодаль.
Всюду валялись трупы и текла кровь.
Сделав несколько шагов, лихтиец нагнулся и забрал меч из руки мертвеца.
Короткий клинок с широким слегка изогнутым лезвием показался увесистым и неудобным.
Нереус пытался выбрать цель, но перед глазами всë плыло…
— Геллия! — проорал юноша, подбадривая себя.
Он сжал рукоять клинка так, что побелели костяшки, стиснул зубы и ринулся в бой.
— Геллия!
Рослый паукопоклонник в шлеме, украшенном чёрным конским хвостом, с размаху шарахнул парню в висок чем-то тяжёлым.
И Нереус надолго провалился во тьму…
Даже теперь, спустя много лет, эти воспоминания причиняли боль.
Невольник прижал к лицу покрытые мозолями ладони.
— Ты чего? Плачешь? — спросил Мэйо, усаживаясь рядом с геллийцем.
— Нет, хозяин, — всхлипнул Нереус.
— Я не помню, когда в последний раз плакал, и плакал ли вообще. Но сегодня… — нобиль скрипнул зубами. — Мне хочется омыть лицо слезами…
— Что случилось?
— Отец поручил мне дело.
— Какое, Мэйо?
— Выдать замуж сестру.
Ясным утром несколько верховых и повозок, сопровождаемых пешими рабами, выехали за ворота виллы Морган.
Они направились по дороге вглубь материка — в поморский город Силлад.
Всё путешествие должно было продлиться меньше месяца, считая продолжительные остановки у родни.
Первой следовало навестить тëтку Мэйо, двоюродную сестру его матери Рхею, которую тот имел привычку именовать полуслепой сумасшедшей гарпией.
Молодой нобиль, ехавший впереди всех на своём любимом Альтане, хранил траурное молчание.
Нереус шёл у правой ноги хозяина, погруженный в невесëлые мысли.
Дорога огибала Звенящую Бухту, жутковатое место неподалёку от Таркса.
Там с кораблей выгружали невольников, позвякивающих кандалами на руках и ногах.
Геллиец вспоминал, как очнулся в грязном вонючем трюме вражеского судна.
Разбитая голова кружилась и болела. Кожу на лице стянула корка запëкшейся крови. Затхлый воздух, смрад и кромешная тьма испугали парня. Он попробовал встать и понял, что ничего не выйдет.
Живые и мертвые, раненые и больные — никому не было дела до них, кроме вездесущих серых крыс.
Ни воды, ни еды, ни глотка свежего воздуха…
Работорговцы и то лучше относились к своему товару, чем паукопоклонники к пленённым пиратам.
Нереус хотел жить и, видя отчаянье многих, старался не падать духом.
Ловить крыс у него не получалось, да и от хруста костей съедаемых сырьем зверьков становилось дурно.
Чтобы перебить голод, парень грыз ремешки своих сандалий.
Когда судно культистов причалило в Звенящей Бухте, Нереус уже напоминал тень и едва мог стоять на ногах.
Радость от ослепительного света и наполнившего лёгкие живительного воздуха быстро прошла.
Вернее, была выбита ударами палок.
Говорили не на геллийском и не на поморском, использовали руанский — единый язык империи.
Встать на колени.
Смотреть вниз.
Молчать!
Нереус мечтал о глотке воды…
Тем, на ком ещё оставались лохмотья, велели раздеться. Внимательно изучали татуировки.
Для многих они оказались приговором. Несчастных подняли пинками и увели прочь.
Чьи-то пальцы бесцеремонно залезли в рот Нереуса, разжали челюсти и легонько постучали по зубам.
— Пират? — насмешливо спросили рядом.
— Был схвачен с оружием, — ответили сипло и строго.
— Дадим мальчишке шанс.
— Куда его?
— Гартис может забрать…
— Ты шутишь? У Гартиса только превосходный товар идеального качества. Зачем ему это дикое отребье?
— Выдрессирует и легко найдёт покупателя. Ты же будешь послушным рабом, пират?
— Д-да, — Нереус с трудом проглотил горький комок слюны.
— Не слышу!
— Да, я буду послушным рабом, господин.
— Повтори.
— Я буду послушным рабом, господин…
Мрачные воспоминания развеялись, когда Нереус запнулся о лежащий на дороге камень и чуть не упал.
— Что с тобой? — спросил Мэйо, нарушив долгое молчание.
— Простите, хозяин. Задумался.
— О чём?
— Вон там… — геллиец махнул рукой. — Я впервые ступил на поморскую землю.
— И какие были впечатления?
— Страшно хотелось пить.
— Меня тоже что-то терзает жажда, — Мэйо достал бронзовую флягу, откупорил и сделал большой глоток. — Будешь?
— Благодарю, хозяин.
Нереус промочил горло и вернул флягу поморцу:
— Это вино?
Вкус был острым, освежающим.
— Разбавленный винный уксус, мёд и кореандр. В просторечье зовётся клоповина.
— Я запомню.
— Лет восемь назад… Я забрался в отцовскую колесницу, заманил с собой сестру, и мы умчались с виллы вон за те холмы. Пока ехали, всё болтали и смеялись. Нам казалось, что мир вокруг полон чудес и волшебства. Больше я никогда не испытывал такого сумасбродного всепоглощающего счастья, — Мэйо закусил губу. — Никогда и ни с кем.
— Мы часто смотрим в прошлое, потому что не знаем своë будущее.
— Жрецы гадали мне, но выходило всегда разное. Один дурак и вовсе предрëк будто я умру трижды и трижды воскресну. Чушь собачья! Как после такого им верить?
— Я видел одну прорицательницу. Она бродила по Геллии и рассказывала, что скоро весь мир захлебнëтся в крови. Жуткие слова. До сих пор не могу забыть их.