Ровно год

— Нет-нет, я хотела сказать, что он чудесный.
— Чудесный, — соглашается Мэдисон. — Во многом.
При помощи ложечки на конце соломинки Лео вычерпывает из стакана остатки напитка.
— Ты говорила, несколько лет назад он серьезно болел?
— Да, я тогда училась в средних классах, а Хлоя заканчивала школу. — Мэдисон встряхивает стакан с колой, звенят кубики льда. — Проблема со щитовидкой. Он здорово всех нас напугал. — Она нервно усмехается. — Прости, мне неловко рассказывать тебе об этом после… истории с Ниной.
— Все нормально, — говорит Лео, и это правда. — Я рада, что твой папа жив.
— Я тоже рада. Но после выздоровления он, по его собственным словам, начал «говорить жизни да». Уволился с работы, занялся виндсерфингом, все такое.
— Ничего себе. — Лео представляет своего отца на доске для серфинга или на роликах. Нет, невозможно. — Это же здорово, что он открыт всему новому.
— Ага, — подтверждает Мэдисон, однако в ее голосе сквозит скрытая боль, и Лео это чувствует. — Только иногда он… перегибает палку, что ли. Он и вправду отлично умеет мотивировать и меня, и Хлою, и он прекрасный отец, но порой… — Она умолкает и вновь встряхивает кубики льда в стакане. — Порой хочется иметь такого папу, который поймает тебя, если ты прыгнешь со скалы, а не прыгнет вместе с тобой, понимаешь?
— Да, — кивает Лео и думает о своем отце, который сейчас, скорее всего, сидит дома на диване и вместе со Стефани смотрит «Нетфликс» — какой-нибудь сериал десятилетней давности, который все уже видели. — Понимаю.
— Я плохой человек? — переживает Мэдисон. — Я ведь, типа, люблю папу. На самом деле люблю. Он лучший.
— Ты обычный человек, — успокаивает ее Лео. — И твой папа тоже обычный человек, просто другой. Нам всем нужно уметь объезжать других людей. — Она пожимает плечами. — Вот как тут, например. — Подруги смотрят, как двое роллеров едва не сталкиваются, хватаются друг за дружку и за стену. — Нет, все-таки не так, а получше.
Мэдисон смеется, встряхивает лед в стакане.
— Так значит, Ист — обычный человек, которого ты объезжаешь стороной?
Лео прожигает ее гневным взглядом и вносит ясность:
— Сегодня Ист — нанятый работник.
— И что? — Мэдисон снимает со своего стакана пластиковую крышечку и указывает ею на администратора роллердрома, который медленно ездит по кругу, приглядывая за посетителями. — Этому парню тоже сегодня заплатят, но после праздника Хлоя стопудово собирается его склеить.
— Серьезно?
Мэдисон протягивает ладонь:
— Спорим на двадцатку? Я свою сестру знаю.
Лео принимает пари.
Вскоре праздник достигает высшей точки: все поют хором, потрясают кулаками в такт, будто снова стали школьниками на дискотеке. Мэдисон и Лео подпевают, когда знают слова, а когда не знают, то вдохновенно мычат.
— Разве не нужен тебе тот, кто полюбит тебя-я-я? — горланит Лео как раз в тот момент, когда мимо проезжает Ист. На волне воодушевления она активно жестикулирует, но, проводив взглядом Иста, останавливается, чувствуя себя идиоткой. Ей стыдно. Ист, сосредоточенный на съемке, никак на нее не реагирует, и она не знает, хорошо это или плохо.
Она снова берет тайм-аут и, прислонившись к стене в компании Мэдисон, приветственно машет катающимся, а они машут в ответ. Ритмичная композиция подходит к концу.
— И последний на сегодня медленный джем для всех вас, безбашенные вы мои! — объявляет Хлоя — и да, она определенно строит глазки тому самому администратору. Придется Лео у кого-то занять двадцать долларов.
Звучит «Снова и снова» в исполнении Синди Лопер, и из груди Лео как будто вышибает весь воздух: на нее накатывает воспоминание, которого прежде не было; воспоминание, которое она считала утраченным, внезапно заполняет каждую клеточку, переносит обратно в прошлое.
— Лео? Что с тобой? — Мэдисон дергает ее за рукав.
Нина поет. Ее красавица сестра сидит в машине Иста и улыбается. На долю секунды Лео почти физически чувствует ее, чувствует счастье тех мгновений, проведенных вместе. Громко играет музыка, Ист тоже смеется, и они поют об уходящем времени, потерявшихся людях и просьбе не спешить…
 
Мэдисон что-то говорит, но сейчас она где-то далеко-далеко. Лео закрывает глаза, отгораживаясь от света и звука, прижимает ладони к стене, обитой мягкой тканью, и ощущает теплый бриз, врывающийся через открытые окна машины. В воздухе пахнет эвкалиптом, автомобильным выхлопом и хлоркой, ветер треплет Нинины кудри, так что ей приходится их придерживать, и Лео тянется к сестре, чтобы коснуться ее волос, почувствовать близость сестры в этом воспоминании, в этом моменте.
Лео смутно соображает, что Мэдисон придерживает ее за талию; чей-то голос бормочет: «Да понял я, Мэдс, понял», и Лео это мешает, потому что сейчас она разговаривает с Истом, и он смотрит на нее, а потом переводит взгляд на дорогу и смеется от того, что Нина сует ему под нос воображаемый микрофон, Нина жива, и сердца всех троих бьются в едином ритме. Сердце Лео стучит быстро-быстро, прямо колотится.
— Лео!
Она открывает глаза. Ист стоит перед ней, он уже не за рулем, хотя Лео до сих пор ощущает внутри вибрацию басов, до сих пор слышит звонкий смех сестры.
— Ист, — шепчет она, пугаясь собственного дрожащего голоса. — Ист, я ее вижу… — Мэдисон убирает руку и удаляется, оставив Лео и Иста посреди катка — наедине, в окружении незнакомцев. — Мы пели эту песню, — продолжает она и тянется руками к Нине, но перехватывает их Ист.
— Пели, — кивает он. Его глаза сияют — ярко, слишком ярко, и Лео задается вопросом, причиной тому диско-шар или что-то другое. — И были вместе, все трое.
— Мы были по-настоящему счастливы… — Лео улыбается, но ее щеки и губы мокры от слез. Она не слышит ничего, кроме песни. Она вдыхает аромат Нининых духов, чувствует, как ветер взлохмачивает ей волосы, видит мигающие красные огни. Острота ощущений невыносима, и Лео понимает, что вот-вот сорвется.
— Это нормально — все помнить, — говорит Ист, но теперь и его голос дрожит, в широко распахнутых глазах плещется смятение. — Лео, это нормально.
Лео трясет головой. Она словно пробудилась ото сна, ласкающая сокровенность воспоминаний тает, оставляя за собой лишь несколько скупых кадров — коротких сцен, которые не понять тому, кого не было рядом.
А Ист был. Он рядом и сейчас. Лео крепче сжимает его ладонь, стискивает железной хваткой, чтобы он остался с ней, чтобы не отпускал от себя, чтобы не дал ей исчезнуть.
— Может, выйдем на улицу? — предлагает он. — Подышишь воздухом, а?
— Нет. Я должна слушать, — противится Лео, и музыка вихрем проносится мимо обоих, точно потерявший управление автомобиль — нечто такое, чего ни одному, ни другой не остановить.
— Хорошо, хорошо, — говорит Ист. Он подзывает Мэдисон, отдает ей камеру — Мэдисон молча ее забирает, — берет Лео за руку и ведет к середине площадки.
Лео все еще плачет и сознает это, но ей все равно. Ист не позволит ей потеряться. Его ладонь теплая и влажная, и он держит ее так крепко, что Лео чувствует биение его пульса и тоже крепко-крепко вцепляется в его пальцы, страшась их выпустить, страшась снова его потерять. Она поднимает на него взгляд, однако Ист смотрит прямо перед собой и лишь коротко пожимает ее ладонь, и она отвечает тем же. Взаимные извинения принесены и приняты, Ист и Лео кружат по площадке, купаясь в мерцающем свете фальшивых звезд.
На лице Иста блестят капельки влаги. Слезы или пот? Лео не знает, да это и не важно. В конце концов, вся соленая вода одинакова.
★
Когда они покидают роллердром (прежде чем сотрудник катка забирает у Хлои микрофон, она успевает громко объявить: «Домой идти не обязательно, главное, не останьтесь здесь!»), ночной океанский воздух на контрасте с волглой духотой помещения кажется ледяным. Вокруг тишина, как в гостиничном коридоре или как в машине, когда садишься в нее после оглушительного грохота концерта. Отсутствие шума давит на уши; после трех часов на роликах подошвы кроссовок кажутся Лео непривычно гладкими, так что до парковки можно не просто дойти, а доскользить.