Одиночка

— Вы ведь понимаете, что это значит! Нас всех убьют! — закричал кто-то. — Так было с тридцать четвертым бараком на той неделе. Никто из них не вернулся!
— Ну же, что за глупости, — пытался утихомирить их Мюллер. — Откуда вы взяли эту чушь? Это всего лишь баня. Вы будете не больше мертвыми, чем я. Будете пахнуть намного лучше. И избавитесь от вшей. Разве это плохо? А друзей ваших из тридцать четвертого барака перевели в другой лагерь. Ну же, давайте, давайте! Это для инспекторов из Красного Креста. Всем построиться! Вы же знаете, мне можно доверять.
Один за другим, понимая, что выбора все равно нет, заключенные начали подниматься с нар. Тревога нарастала. Это какая-то уловка? Или они говорят правду? Может, это пресловутый «отбор», свидетелями которого они уже были? Охранники ходили между рядами и колотили дубинками по стойкам. При этом они казались заботливыми няньками, а не безжалостными убийцами, какими их все знали.
— Давайте, вставайте. Не беспокойтесь. Нечего тут волноваться. Пошли.
Мужчина, с которым Блюм беседовал, сдвинул назад свою кепку и пробормотал философски:
— Может, и обойдется…
Блюма терзала тревога. Он должен решить, что делать. Не было сомнений в том, что произойдет дальше, и куда их всех поведут. Он видел отчеты Врбы и Вецлера. И надо же было именно сейчас… Он только что отыскал Мендля. Еще сутки — и их тут не будет. Он соскочил с нар. Посреди хаоса и сутолоки он пытался найти выход. Может, бежать через сортир? Там есть окно. Но потом он увидел, что около сортира стоит Зинченко, уговаривая всех, что ничего страшного не произойдет, таким же успокаивающим тоном, как это делал Мюллер.
— Чепуха, это не «отбор». Встретимся в душевых. Да вы вернетесь обратно еще раньше меня, — говорил он, подталкивая к выходу колебавшихся заключенных. — Вещи не берите. Через час вы вернетесь.
Один только фальшиво-заботливый тон Зинченко выдавал истинное значение происходящего.
Пока все строились, повинуясь приказу, Блюм лихорадочно искал выход. Неужели их настолько подавили, что, когда пробил их час, они готовы были сдаться без сопротивления? Или же попытки оказать сопротивление лишь откладывали неизбежный конец?
— Стройся! Стройся! — подталкивали их охранники. Один заключенный отказался вставать с нар, в отчаянной попытке остаться незамеченным он просто свернулся под одеяльцем. Охранник постучал по его ноге и скинул одеяло дубинкой.
— Вы когда-нибудь видели, чтобы так боялись маленькой баньки? Давай, не отставай, ты тоже.
— Нет, нет! — вопил заключенный. — Я не хочу в баню. Я останусь здесь, — он вцепился в кроватный столб.
— Ну же, Холечек! — Зинченко поднял заключенного с нар.
— Пожалуйста, пожалуйста, — умолял тот, впившись в рукав капо.
— Иди, — капо втолкнул его в очередь.
Кепка спокойно сложил свое одеяло и оставил его в ногах койки.
Они знают, не сомневался Блюм. Они должны знать. Это не секрет. И все же идут — покорно, как овцы на заклание.
— Мы должны сопротивляться, — высказался кто-то в строю.
— Как? — спросил другой. — Кулаками? У них дубинки, оружие. И потом всегда есть надежда, что на этот раз они не врут. Шансов больше, если не сопротивляться.
— Да, вот моего приятеля Руди реально отвели позавчера в душ. Он вернулся целый и невредимый, — согласился еще один. — Мы должны идти.
— Всем держаться строя и двигаться на выход! — рявкнул блокфюрер Мюллер.
Блюм решил, что у него нет другого выхода, кроме как встать в строй. У дверей стоял офицер, проверявший номера. Повсюду сновали охранники. Сегодня весь состав был тут. Пытаться бежать не было никакого смысла. Куда? Бежать здесь было некуда. Под бдительным наблюдением охраны Блюм медленно приближался к выходу. Настала его очередь засучить рукав:
— Мирек, А22327.
— А22327, да ты ветеран, — офицер посмотрел ему прямо в глаза и записал номер. — Проходи вперед. Приятного душа.
Снаружи заключенные жались друг к другу, ожидая, пока выйдут остальные. Охранники проверяли пустой барак. Блюм огляделся. Несколько солдат в касках стояли, держа автоматы наготове. Побежишь — и тебя уложат за секунду. Солдаты, совсем еще молодые, глядели безучастно, не спуская пальцев с курка.
 
Если у кого и оставалась надежда, что их поведут мыться перед приездом Красного Креста, то теперь все стало предельно ясно.
Некоторые заключенные начали подвывать от страха.
— Все, теперь в главным воротам! — скомандовал офицер, регистрировавший номера.
Туда, откуда доносился невыносимый запах. С бьющимся сердцем Блюм вглядывался в лица охранников, понимая, что от правильного выбора сейчас зависит жизнь. Он нащупал шов на поясе.
Колонна начала двигаться.
— Нас ведут по Химмельштрассе, — пробормотал кто-то. — По дороге в рай.
Люди в строю читали молитву «Шма Исраэль» и плакали. Некоторые оглядывались в поисках знакомых и повторяли, что этого просто не может быть. «Почему нас? Ведь кругом так много других».
— Почему мы должны умереть? Мы еще можем работать…
Блюм плелся в общем строю. Он поклялся себе, что не уйдет без борьбы. Как его родные. Их просто поставили к стенке. Тоже, наверное, наврали чего-нибудь. Сказали, что ищут кого-то. Отец, должно быть, до самого конца уговаривал маму и сестру Лизу не суетиться — через пару минут они вернутся к себе в квартиру и будут пить чай. Блюм волочил ноги, как все, но взгляд его сканировал окружающих. Должен быть выход. Выход есть всегда. Как в Кракове — по туннелю, по крышам. Всегда что-нибудь найдется, надо только хорошо искать.
И тут он вспомнил.
Шаг за шагом двигаясь вперед, Блюм начал присматриваться к охранникам. Кто? Один из них согласится.
Тот, который его спасет.
Незаметно, под курткой, он разорвал шов на поясе и достал оттуда бриллиант. Сердце стучало, как набат.
Огромный ограненный камень был на ощупь как отполированная ракушка. Десять каратов. Блюм на секунду взглянул на него, чтобы убедиться.
Он стоил целое состояние.
Это лучше, чем наличные, сказал Стросс. На случай, если попадешь в беду.
Хорошо бы камень выручил. Теперь он был единственным шансом Натана.
А ведь сейчас, подумал Блюм с нарастающей паникой, я попал в настоящую беду.
  
Глава 46
 
Блюм сжал камень в кулаке.
— Не задерживаться! Продолжать движение! — охранники подталкивали бормочущих и рыдающих людей в спины.
Понимая, что от его выбора зависит жизнь, Блюм пристально разглядывал охранников. Они стояли через каждые десять шагов, вооруженные дубинками и автоматами.
— Давайте, шагайте вперед. Вы будете рады, когда станете чистыми.
Большинство из них Блюм видел впервые — он и пробыл-то здесь всего сутки. Заметил Дормуттера, того, что издевался над ним, когда Блюм нес ведра. Это будет чистое самоубийство, — понимал Блюм. Еще один стоял на воротах, когда Блюм носил ведра с дерьмом в выгребную яму. Мюллер, их блокфюрер. Что про него говорили? Этот действует по инструкции.
Не подходит.
Время шло.
Кто же тогда? Он присматривался в бесстрастным лицам. Если он ошибется, его пристрелят на месте.
Они шли двумя шеренгами, растянувшись на полсотни метров. Ростин, чью работу он сегодня выполнял, был через ряд впереди. В двух рядах позади Блюм увидел человека, который объяснял ему, кто здесь кто. Даже писарь, продержавшийся столько времени, понурив голову тащился впереди.
Теперь их ничто не спасет.
По мере приближения к воротам их колонна сливалась с такой же колонной из женского лагеря.
У женщин были затравленные лица, белые от ужаса.
— Почему мы? — рыдая и ломая руки, кричали многие из них. — Мы не хотим умирать!
— Помогите нам, — просили другие.
— Мы себе не можем помочь, — отвечал им мужчина из строя. — Как мы вам-то поможем?
— Держитесь, — поддержал их Кепка, шедший в нескольких шагах впереди от Блюма. — Что тут скажешь?