Книга Розы

При появлении Розы девушка просияла:
— Чем могу помочь?
Ну конечно, ничем.
— Пропуск у вас с собой?
На столе перед лени стоял деревянный ящик, заполненный пропусками с проставленными печатями. В сборе этих пропусков и заключались ее не слишком обременительные служебные обязанности.
Роза, запустив руку в сумочку, будто бы пытаясь отыскать нужную бумагу, задала встречный вопрос:
— Не терпится уже, наверное, увидеть коронацию?
Хотя это не запрещалось, гели редко вели праздные разговоры с женщинами низшей касты. Поэтому контролерша подобающим образом покраснела.
— Еще как! — воскликнула она. — Мы с подружками собираемся пойти посмотреть на парад. Все ломаем голову, откуда будет лучше видно. Вы не подскажете? — и тут же осеклась: не покажется ли ее вопрос попыткой выведать секретную информацию? — Ой, ну я не в том смысле…
— Всё в порядке, — успокоила ее Роза. — Всем хочется найти удобное место, и власти позаботятся, чтобы граждане смогли увидеть торжества. Но, если хотите знать мое профессиональное мнение… — Она немного замялась, словно задумавшись, стоит ли выдавать служебные тайны, и понизила голос: — Я бы сказала, что Сент-Джеймс-стрит — именно то, что надо. Совсем рядом с дворцом и довольно узкая, оттуда будет отлично видно. Рассмотрите всех важных лиц с близкого расстояния. Не пожалеете.
Лени расплылась в радостной улыбке:
— Спасибо! Скажу подругам.
— Мне туда. — Роза кивнула налево. — Я на минутку. Только кое-что проверю. Вдруг срочно понадобилось, так что я не… Никому не говорите! — Не дав девушке возразить, Роза нырнула в проход между стеллажами и повернула за угол, следуя алфавитному указателю.
Она двигалась вдоль полок, рассматривая выстроившиеся в строгом порядке книги с каталожными номерами на потертых кожаных корешках самых разных цветов: золотистых, как осенняя листва, болотно-зеленых, охристых и выцветших желтых, не говоря уже об оттенках красных вин — от кларета и мерло до каберне-совиньон. Роза вела пальцем по рядам корешков. Раньше ей случалось брать с полки книги и вдыхать их запах, как если бы заключенные в них страсти прошлых веков могли просочиться сквозь обложку.
Заросший щетиной мужчина с очками, болтающимися на цепочке вокруг шеи, прищурившись, изучал библиографические карточки. В отдалении лени катила тележку по проходу между стеллажами, возвращая книги на свои места.
Роза снова коснулась пальцем книг, стараясь сосредоточиться. «Политическая литература. До XX века». Фанни Бёрни, Хэрриет Мартино, Фрэнсис Троллоп…
Роза вытащила первый попавшийся томик. Многие книги подчеркивали важность образования женщин, что шло совершенно вразрез с идеями Союза. Роза уже давно заметила: эта тема объединяла женскую прозу XIX века. Элизабет Беннет поясняет: «Нас всегда подталкивали к чтению». Энн Эллиот, героиня «Доводов рассудка», настаивает на пользе чтения, потому что оно «воспитывает и развивает ум, прививая высокие принципы».
Однако сегодня Роза здесь не за этим. Она лихорадочно скользила взглядом по полкам, пока не обнаружила небольшой томик в бледно-голубом коленкоровом переплете, совсем тоненький и изрядно выцветший: Мэри Уолстонкрафт «В защиту прав женщин».
Она уже вытаскивала книгу, когда заметила плотного мужчину в твидовом пиджаке с эмалевым значком Союза на лацкане и темно-синем в горошек галстуке-бабочке, выдававшем в нем работника интеллектуального труда. Роза узнала его — политический обозреватель Питер Стивенсон.
Стивенсона с его круглой головой и розовой лысиной в обрамлении остатков кудрявых волос знали все читатели журнала «Радио таймс», приложения к радиопрограмме, по фотографиям к статьям о его передаче «Выдающиеся мужчины».
Формат передачи не отличался замысловатостью: гости, исключительно мужчины, рассуждали о нравственности или правах человека, иногда поднимая острые вопросы, например, позволительно ли женщинам играть с мужчинами в шахматы в общественных местах, и не слишком ли строг введенный в Союзе запрет на ношение девушками брюк. Формально Стивенсон выступал лишь в роли беспристрастного ведущего, но на самом деле он всегда громогласно заявлял собственное мнение, высокомерно и агрессивно подавляя оппонентов, особенно когда те приводили более разумные доводы.
 
Мать Розы его обожала и неизменно называла «самым острым умом Англии», как скромно любил именовать себя сам Стивенсон.
Стивенсон с самого начала открыто поддерживал Союз и, если гость не обнаруживал достаточного политического энтузиазма или спор становился слишком сложным, неизменно переводил разговор наличности, обвиняя оппонента в том, что тот ставит под вопрос устои Союза. Приглашение на передачу «Выдающиеся мужчины» грозило неприятностями, но и отклонить его было не менее опасно. Впереди Стивенсона ждала еще большая известность: «Выдающихся мужчин» собирались включить в программу телепередач.
Сейчас Стивенсон стоял уставившись на нее. Роза замерла и уткнулась в книгу, которую держала в руках, заметив, что он пытается разглядеть название. Как ни хотелось ей прочесть написанное, она не могла сосредоточиться на чтении столь откровенной крамолы под его пристальным взглядом.
Она как бы невзначай оглянулась. Стивенсон по-прежнему щурился на нее и, прикрыв рукой корешок, Роза поставила книгу на место, слегка вытащив вперед соседнюю, чтобы замести следы.
Рядом с книгой Мэри Уолстонкрафт, в нарушение алфавитного порядка, стояла книга другой Мэри.
Мэри Шелли. Видимо, на библиотекаршу нашло помрачение и она поставила книги по именам вместо фамилий. Чувствуя на себе тяжелый взгляд Питера Стивенсона, Роза открыла книгу наугад и прочла: «Начало всегда сегодня».
По спине пробежал холодок. Розу посетило смутное ощущение дежавю. Она знала эту фразу, где-то ее уже слышала. Загадочное изречение могло означать что угодно, вплоть до призыва к оружию.
Боковым зрением Роза видела, что Стивенсон по-прежнему смотрит на нее, и у девушки сложился план отступления. Надо показать, что она его узнала. По случайным встречам со знаменитостями на мероприятиях Министерства культуры Роза знала: известные личности терпеть не могут, когда простолюдины узнают их и напрашиваются на разговор или, упаси бог, требуют подтвердить, что не обознались. Нужно подойти к Стивенсону и изобразить восторженную поклонницу. Спросить, действительно ли это он, расхвалить какую-нибудь из его последних передач. Можно даже попросить автограф.
Набрав в грудь побольше воздуха, Роза повернулась к Стивенсону и широко улыбнулась. К ее облегчению, фокус удался. Мужчина хоть и не попятился, но отвернулся.
С лихорадочно бьющимся сердцем Роза, поддавшись внезапному порыву, достала ручку и записала слова Мэри Шелли на тыльной стороне ладони.
  
Глава шестнадцатая
 
Четверг, 22 апреля
Каждая из пяти сестер отличалась своими странностями, но все узнавали их по широко расставленным голубым глазам, коротко подстриженным светлым волосам и фарфорово-белой коже, не говоря уже об эксцентричных великосветских выходках. Рассказывали, что они придумали собственный тайный язык, чтобы планировать розыгрыши. Их приключения добросовестно освещались на страницах светской хроники. Старшая уже обручилась с богатым и выгодным женихом. Вторая сестра любила разнузданные вечеринки, зачастую, к смущению родителей, заканчивавшиеся появлением полиции. Третья писала свой первый роман. Когда они попадали в очередную историю, оказывались в неподходящей компании или когда их приходилось спасать после ночной лодочной прогулки, высший свет лишь хмыкал и пожимал плечами. Сестры открыто пренебрегали этикетом, что могли позволить себе лишь избранные, и именно этим объяснялась их всеобщая известность.
Дочерей Геббельса знали все.
Пять дочерей Йозефа Геббельса и его бывшей жены Магды — Хельга, Хильдегарда, Хельдин, Хедвиг и Хейдрун — выросли на груди партии. Образ первой семьи рейха — фотографии выстроившихся по росту девочек в одинаковых белых платьях со сборками — навсегда запечатлелся в массовом сознании и постоянно тиражировался в глянцевых журналах и на плакатах. Раньше фотографии маленьких дочерей Геббельса, резвящихся в саду с министром и его женой, использовались в листовках пропагандистской направленности. Во время национальной кампании по борьбе с неполноценностью их загорелые тела противопоставлялись фотографиям умственно отсталых и физически дефективных детей. Некогда с ними соперничала Эдда Геринг, принцесса партии, осыпаемая подарками коронованных особ из всех стран мира. Но теперь Эдда томилась в изгнании на свиноводческой ферме в Силезии, пока дочери Геббельса веселились в лучших ночных клубах или охотились в отцовском поместье.