Пути сообщения

– Ну не поедешь больше в Париж, значит, – пожал плечами отец. – И давай лучше уже за ум берись, а то болтаешься, как чмо. Водилой будешь.
Однако Данил стал специальным курьером – гордость семьи. В этом, правда, тоже заслуга Анаис: сначала она его взяла к себе работать, а потом еще кое-что случилось.
Данил выехал поздно. Волосы высохнуть не успели, и черт с ними. С вечера поленился помыть, пришлось утром: нагнулся над ванной, сунул голову под струю – сначала обожгло холодной, потом горячей, еле дотянулся до крана, чтобы нормально смешать. Оброс уже, надо бы постричься, челка в глаза лезет, но опять же – лень. Глянул на себя в зеркало – щетина, влажная волна надо лбом, – выглядел хорошо, свеженько, как для глянцевого журнала, но все равно на окраине сознания мелькнула мысль: повезло, что отец не видит, обосрал бы без бэ. В итоге слишком долго копался: два квартала пришлось пройти, чтобы отыскать свободную тачку. Потом ждал, пока прогреется и сбросит снег автощетками, трясся в своей осенней парке. Почему было не купить нормальный пуховик, спрашивал он сам себя, но лень шляться по магазинам. Надо бы заказать любой, подумал Данил, достало мерзнуть.
Он вспомнил, как Анаис учила их все делать с помощью алгоритмов: чисто зайти в сувернет, попросить подобрать куртку по внешним параметрам и – клик – заказать. Что может быть проще? Но Данилу не нравилось, что получается: то цвета не того, то фасона. И хотя Анаис говорила, что алгоритмам виднее, выбирать одежду Данил через них перестал. Вот и ходит, как дебил, в осенней парке. Мерзни, мерзни, волчий хвост.
С бабами получалось лучше: алгоритм подбирал ему похожих друг на друга – сначала Геля была, потом Викуля, потом Милана, все честь по чести – и жопа, и сиськи – он соглашался. Но баба не куртка; видимо, куртки ему алгоритм выбирал кондовые.
Анаис (как следовало говорить на работе, Петровна) начала ему сниться еще до того, как запустили нейро-сны – картинки, которые нейросеть собирает для каждой из его навязчивых мыслей, зависимостей и страхов, а потом закачивает в башку – через хеликс. И вот как на зло Анаис – сама же куратор проекта, нелепая сучка – приходит, располагается в его башке, бубнит что-то – до сих пор. «Вспомни, вспомни! – орала она. – Что было в конце параграфа? Чем это все закончилось?» А потом руки тянула – не то обнять, не то дать леща. Даже во сне Анаис Петровна смеялась ему в лицо дымом от вейпа и исчезала, как пьяная Маргарита, на метле. И как Маргарита – голая. Но все ее тело оставалась заблюренным, мутным, как будто где-то нужно было поставить галочку, что он уже взрослый и ему доступен этот контент. Однако поля для галочки не было. Короче, он злился. Получалось, хотел именно ее – а алгоритмы врали.
И что это за имя такое дурацкое: Анаис? Выпендрежница. На самом деле ее звали Настя, он пробил в базе данных (эти базы стали доступны всем сразу после Изоляции, чтобы удобнее было находить неверных): Аверина Анастасия Петровна – и нашел прописанных вместе с ней отца, мать, дочь. (Удивился: никого из них как будто в реальности не существовало, во всяком случае, поговаривали, будто они живут не здесь). Но на занятиях и на «Плутоне» она просила звать ее Анаис. С претензией. Это точно.
Однажды он все-таки ее поцеловал, несколько лет назад, в самом начале карьеры; Данилу как раз вот-вот исполнилось двадцать два. Он думал, на этом его карьера и кончится, но повезло, Анаис не сдала.
После этого инцидента она попросила его перейти в фарму, и он перешел вполне охотно, потому что денег там было больше, а работы меньше. Если у Анаис он должен был заниматься унылой аналитикой точности нейроснов (еще этого не хватало с его-то личными снами), то в фарме он сразу устроился в эксперименты. Все, что ему следовало делать, – искать подопытных, выбирать, привозить, доводить до комнаты первичного допроса. Ну, не пыльно.
Короче, тогда он был ее ассистентом, они анализировали первые нейросны, торчали почти сорок восемь часов в замкнутой комнате для экспа, там же лежали чиселки, как называли подопытных, в медикаментозном сне, а они с Анаис считывали, что им снилось и как это мэтчится с материалами допросов. Сидели рядом, уставившись в один экран, и Данил, когда говорил, наклонялся к ней, почти касался губами хеликса – ощущал металлический привкус. Тогда он вдруг зачем-то ее поцеловал. Случайно, сорвалось, закружило – вляпался в закрытые холодные губы. Анаис толкнула ногами пол, отъехала в кресле в сторону и оттуда – как с другого берега – посмотрела на него с презрением, сказала:
 
– Иди домой, Данил. Ты уже себя не помнишь.
Высокомерная стерва. Данил понимал, конечно, что его за это не просто уволить могли, могли еще хуже – добавить к чиселкам. А чиселки – ведь это неверные и несогласные, изменники разные и предатели, не люди – номера. Потому что взять и без спроса поцеловать бабу, да еще такого ранга, – это надо суицидником быть.
Он, в общем, пошел домой и нажрался. А на следующее утро Анаис вызвала его в кабинет, а там мужик. Вот, сказала она очень даже миролюбиво, Иона, это Данил, Данил – Иона.
– У Ионы, Данил, есть для вас идеальное место, – сказала она, впервые обращаясь к нему на «вы», и это «вы» походило на двухметровый стальной забор.
– Меня и тут вроде все устраивает, – сказал Данил с вызовом.
– А я вас не спрашиваю, – отозвалась Анаис ледяным тоном, – я вас перевожу, и точка.
– Сопротивление бесполезно? – спросил Данил, пытаясь хохмить от смущения.
– Совершенно бесполезно, – пожала плечами Анаис, и он снова почувствовал привкус металла, на сей раз от холодности.
Данил, как мог, подавил нахлынувшее возбуждение, а потом разозлился, и в этом смятении безропотно подписал бумажку о переводе, а выходя, дверью хлопнул так, что штукатурка посыпалась. Потом, правда, снова аккуратно открыл эту дверь, извинился и снова закрыл. Как говорится, вышел и вошел нормально.
Но теперь не жалеет. Работа хорошая. Анаис – все равно без шансов. А у него появилась Геля (потом Викуля, потом Милана). Все не без помощи Анаис, получается. Потому что она заведовала многими государственными проектами, завязанными на алгоритмической модели, там и работу подбирали, и любовниц. Она и его перевод обосновала легко: сказала тогда, что, согласно особенностям его нейрофизиологии, ему работа курьера подходит больше, чем нейросомнолога. Он и не спорил. Курьер был паромщиком – переводил осужденных в эксперименты, никакой личной ответственности.
Машина с Данилом свернула на заправку.
– Эй, машина! – окликнул он. – Сколько у тебя осталось заряда?
– На сорок минут, – отозвалась та.
– Ну заправь на пару часиков, – кинул он и, чертыхнувшись, вывалился в грязный снег. – Я пожрать.
Автомобиль мигнул зеленым, встал на подсос к бесконтактной платформе.
В тесном шалмане «Вкусная точка», натопленном до бани, взял кофе и пирожок, потоптался у грязной стойки. Решил записать Милане голосовое, просто узнать, как она. Вовремя остановился. Эти моменты, когда тянет склеить разбитую посудину, самые вредные. Не надо Милане писать, они же расстались. Во второй раз уже. Надо перетерпеть.
«А кто ж тебе будет кофе по утрам варить?» – спрашивала Милана с чемодана, когда уходила. «Нинка», – отвечал Данил.
Потом раздавил полторашку водки, танцевал под музыку, которую она ставила. Нинка, как правило, с музыкой угадывала.
Милана ушла от него в понедельник, а сейчас уже пятница. Все еще свербит немного и секса хочется, хотя пора бы привыкнуть. Данил полночи смотрел кино, закидывался снеками, спрашивал Нину, какую комедию посмотреть, а после выбирал детектив про убийства. Нина несколько раз пыталась уговорить его на документальный фильм про фауну саванны, но он глянул лишь смешной ролик про голых землекопов и то потому, что они не слишком прилично выглядели.
Сказал ей:
– Нина, отправь сообщение Лексу.
Она включила запись, а он спросил:
– Лекс, ты знаешь, как выглядит голый землекоп? Как длинный хуй с зубами! Прикинь, голые землекопы живут в норах. И ученые достали оборудование, чтобы заглянуть туда. И обнаружили, что среди голых землекопов есть иерархия: одни работают, другие осеменяют, самки выводят потомство, но есть категория землекопов, которые не делают ничего, а остальные подносят им еду. И вот зимой один из этих откормленных жирных землекопов затыкает дыру в норе от ветра жопой. Подходит хищник, цап за жопу – и съедает землекопа. Тогда следующий жирный землекоп идет затыкать жопой нору…