Орда (СИ)

Третий и последний залп из этих стволов, с совсем слабым зарядом, нужно запулить бомбу всего на двести — двести пятьдесят метров. Радует то, что к ним добавится сейчас десять больших катапульт-рогаток, которые запустят на те же двести метров горшки с порохом и бракованными наконечниками для стрел и рублеными гвоздями. И тут бабахи будут сильнее, всё же это, по сути — двухлитровые банки с порохом.
Бабах. Ого. Не позавидуешь наследникам монгольской империи. «Бог войны» (артиллерия) в этот раз и в самом деле грозен.
Андрей Юрьевич отвёл взгляд от ордынцев. Теперь самый хлипкий из шансов будет использован. Среди стволов, использованных уже три раза, выбрали десяток, и вон их устанавливают на лафет. А в это время здоровенькие заряжающие катапульт крутят со всех сил ворот.
Бабах. Ну, вот и всё, нет больше у него артиллерии. Остались только баллисты.
 Событие шестьдесят седьмое 
  Птах, или Пта (егип. Ptḥ — «Скульптор»; возможно, произносилось в древности как «питах») — древнеегипетский бог, творец мира и бог мёртвых, бог правды и порядка. 
Был у профессора Виноградова на кафедре в институте… переименовали же давно, в университете, интересный персонаж. Доцент. Кандидат технических наук. Фанатик был. Просто не понимал студентов, которые приходили к нему на экзамен не подготовившись. Свирепел. Издеваться начинал над бедными дивчулями и парнюлями.
Несёт пургу какой-нибудь Ваня, а Юрий Петрович слушает — слушает, а потом и говорит.
— А ответьте уважаемый мне вот на какой вопрос… Да вот на этот. «Гло́кая ку́здра ште́ко будлану́ла бо́кра и курдя́чит бокрёнка?».
— А? Б? Что? Чего?
— А то, уважаемый, что на мои лекции ходить надо, записывать и учить их перед экзаменом. А не ересь тут нести про курдячую бокрёнку. Два. Свободны. — Так его студенты и обзывали за глаза: Курдячий Бокрёнок.
Вспомнил соратника по борьбе со студентами Андрей Юрьевич сейчас не просто так. Если на левом фланге всё было так себе. Пушки своё отговорили, а тяжеловооружённые ордынцы сомкнули, пусть даже поредевшие ряды, и продолжали переть, то на левом фланге тысяча триста его стрельцов именно что курдячили бокрёнка. Другого слова и не подберёшь.
Ордынцы перестраховались и перемохали, они открыли стрельбу из луков далеко от той черты в две сотни метров, куда у его людей стрелы даже по баллистической траектории только долетали. При этом основная масса татар запулила свои стрелы по настильной траектории, ну, может, чуть луки вверх задрав, градусов на десять — пятнадцать.
Ветер не переменился, пусть и не сильный был, метров пять в секунду, но прямо навстречу бокрёнкам. Конечно, ни одна стрела не долетела. И при втором выстреле тоже. И при третьем.
Андрей Юрьевич с удивлением на это со своего холма смотрел, диву давался, и понять не мог, что такое происходит. Вывод он сделал такой. Ну, колоссальные потери действительно напугали пастухов. Это же не профессиональные воины. Так, пограбить пришли. Всегда на количестве, а не на умении вылезали. Ну и на жесточайшей дисциплине. А тут за недели от шести тысяч пастухов меньше двух осталось. И половина этих потерь потерялись вот в таком же вчерашнем сражении. Поневоле испугаешься. А ещё, и это тоже со стопроцентной гарантией — произошла обратная селекция. Самые смелые, боевые и опытные воины с хорошим оружием вчера были в первых рядах, и они все погибли, а это те, кто ехал позади, те кто струсил и развернул коня, те кого командиры поставили назад, потому что у них не луки, а палка с верёвкой, из неё по сусликам стрелять, и то не попадёшь. Стрела и на пятьдесят метров не летит. И стрелы — это кривые палки, кое-как обработанные. Голь, трусы, неудачники.
Наконец, визжащая масса всадников пересекла черту вполне себе не виртуальную, а видимую, из вкопанных в землю сосёнок, и оставленный у стрельцов за командира Андрей Ворон дал отмашку своим. Стрелы полетели дружно, их чуть меньше, чем вчера, но на татарах не броня сейчас, а халаты, может и есть пара сотен в кожаной дедовой броне, закрывающей грудь и примерно столько же с шеломами на голове, остальная же масса тоже в кожаных доспехах, но без железа, а то и действительно просто в халатах.
Первые ряды повалились на землю и затормозили остальных. Следующий залп, следующий. Минуту смотрел Андрей Юрьевич на это избиение. Шесть залпов, пусть и нестройных. Восемь тысяч стрел на две тысячи ордынцев. Поучилась целая запруда на пути оставшихся в живых.
— Эх, рано! — сплюнул князь Владимирский.
На самом деле рано, поспешил Ворон. Ещё бы полста метров и весь этот сброд въехал бы, во-первых, на засаженное чесноком поле, а во-вторых, почти весь был бы в зоне досягаемости стрельцов. А теперь половина примерно ордынцев стоит перед преградой — запрудой из раненых и убитых соплеменников, и до них стрелы не долетают. Продолжают втыкаться в мертвых уже или отправляют в преисподнюю раненых.
— Хоть в атаку посылай, — снова хотел было плюнуть профессор Виноградов, но тут ордынцы стали разворачивать коней и поехали… Нда. Нет, не назад, они повторили вчерашний манёвр и поскакали к замаскированной за леском батарее.
А там битва за ту минуту или даже две, что Андрей Юрьевич отвлёкся, продолжалась. При этом, как раз тяжеловооружённые всадники въехали на участок, где разбросан чеснок, часть упала, но с настойчивостью снежной лавины основная масса продолжала приближаться к орудиям, теперь совершенно бесполезным, и к полутысячи дружинников.
Вот и эти пересекли вполне для знающего человека видимую красную линию. Ну, и что, что она зелёная из сосенок маленьких сделана. Она точно красная. Именно на ней расположены мины.
Бабах. Ух, как здорово. Первый наступивший на доску конь взлетел в воздух, второй. Третий, семнадцатый. Низко полетели, видимо к дождю.
Прямо стена выросла перед наступающими ордынцами. Стена из дыма, пламени, земли и железный обрубков гвоздей, подков и разной прочей мелочи.
 Глава 25 
 Событие шестьдесят восьмое 
  Якши — мифические существа. «Священные пути», «пути якшей». Вероятно, как и в индуизме, якши скифов — это природные духи, духи вод. 
— Егорий, ай, что у тебя повылазило, Епифаний, белую ракету запускай. Нужно засадный полк в атаку отправлять? — ордынцы встали. Да тут бы и из двадцатого века солдаты встали. Одновременный подрыв семнадцати мин впечатлил. Стена огня и земли выросла перед степняками. И она снова произвела отрицательный отбор. Впереди всегда лучшие, самые знатные, самые сильные, самые смелые, ну и естественно — самые экипированные. И они, те кого боялись и превозносили остальные воины, вдруг превратились в куски мяса вместе с лошадьми и взлетели, а потом посыпались на обожателей в качестве фрагментов.
Так ещё и не все отрицательные эмоции. Сверху на первые ряды плюхнулись два десятка горшков с напалмом. Теперь и маленькие баллисты добивали. Гореть заживо очень неприятно. Хочется кричать. Несчастные и закричали. А потом стационарные арбалеты отправили два десятка замаскированных под толстую стрелу гранат. Бикфордов шнур аэродинамику подпортил немного, но один чёрт сто метров бомбочки пролетели, впились в людей или лошадей наконечниками и… разорвались. Испытывали их на забиваемых свиньях и коровах. Убойный эффект так себе. Ничего железного, кроме наконечника у стрелы. Нельзя перетяжелить конструкцию. А вот психологический эффект замечательный. Ну, и свинью или корову убивает гарантированно, отрывая от тела куски. Ерунда — двадцать убитых? Ерунда. А что думает по этому поводу сосед «пострадавшего». На его глазах у человека оторвало руку или ногу. Или голову.
— Микула, руки в ноги и дуй к сотнику Ворону. Скажи, чтобы все двести конных арбалетчиков двигались вперёд по направлению к Житомелю. Сейчас татаровей туда наш засадный полк погонит. Пусть встречают. Стой, пусть ещё пять сотен стрельцов на коней посадит и эти тоже вдоль реки хай к Житомелю двигаются. Если что прикроют арбалетчиков.